Боевой путь Ивана Малутина. Часть 1. Севастополь

Оборона Керченского полуострова. Апрель – май 1942 года. А. Гаранин / РИА Новости

Часть 2. Концлагерь и кончина

Встреча в Инкермане

Однажды во время паломнической поездки по Крыму мы остановились в Инкерманском монастыре. Наш батюшка, протоиерей Валерий, глядя на штольни, которые были видны со стороны монастыря, на какое-то время задумался, а потом рассказал нам, своим прихожанам, несколько историй, которые произошли с его отцом во время обороны Севастополя.

После поездки прошло пятнадцать лет, я уже жил в монастыре, и у меня получилось связаться по телефону с протоиереем Валерием. В разговоре я напомнил ему то паломничество в Инкерман и попросил рассказать еще что-нибудь о его отце. Я слушал, как оставался в живых отец священника в, казалось бы, безнадежных ситуациях, а со временем узнал о его достаточно благочестивой кончине...

Приведу запись нашего разговора с протоиереем Валерием. Мне кажется, она будет назидательной и как свидетельство рядового солдата о Великой Отечественной войне, и как пример Божественного Промысла об отдельном человеке.

Жизнь Ивана Малутина до войны

Иван Малутин — Сразу надо сказать, — немного издалека начал священник Валерий, — что, как и все фронтовики, отец не любил говорить о войне. Только изредка, когда соберутся друзья-товарищи за столом и немного выпьют, так что речь станет раскованной, можно было услышать что-то из воспоминаний о военных событиях. Поэтому истории будут разрозненными, отрывочными, отдельными эпизодами, как в книге с вырванными страницами и разорванным переплетом — трудно собрать и упорядочить, как есть!

— Отца моего, — перешел к повествованию батюшка, — звали Иоанном, он родился на Смоленщине, в деревне Барсуки Монастырщинского района. Этой деревни, может, уже нет. Когда ему исполнилось пятнадцать лет, чтобы не умереть с голоду, они вместе с другом решили поехать в Донбасс. На двоих у них было пятнадцать копеек. «Папа, а как вы за пятнадцать копеек добрались до Донбасса?» — спросил я отца. «Забрались в пустой ящик для аккумуляторных батарей под вагоном, так и добрались», — объяснил он. Сначала они с другом поступили в школу ФЗУ (фабрично-заводского ученичества), а по окончании устроились на шахту электромонтерами.

Выживали они, пока учились, таким способом. Им выдавали талоны. В столовой по номеру этих талонов бесплатно можно было взять одно блюдо из меню. Спасало то, что у каждой столовой было свое меню: друзья в первой возьмут борщ, во второй — чай... и так пробегут по поселку — кажется, назывался он Снежное — вот тебе и обед!

Когда отец устроился на шахту, с ним произошел такой случай. Уголь залегал в узких и протяженных пластах. Оборудование применялось высоковольтное: не двести двадцать! Однажды произошла поломка. Отец вывел ключ, повесил табличку (кажется, «Не включать! Работают люди» )и пошел ремонтировать. Через какое-то время спустился напарник, увидел табличку и возмутился: «Малутин шутит: иди километр туда, потом возвращайся и опять!.. Ну, нет!» — убрал табличку и взвел ключ.

Отец говорит: «Помню только, что отключилось у меня сознание! И все! Больше ничего не помню!» Отвезли его в морг. Когда пришел в себя, почувствовал, что замерз — лежит на каменном столе... Увидел свет в дверном проеме и пошел на него... В кабинете за столом сидели пожилой патологоанатом и то ли медсестра, то ли аспирантка, которая, увидев отца, сразу упала в обморок. Врач оказался опытным и учтивым: одел, дал спирту, набрал в ванну теплой воды. А вот когда стал помогать отцу опускать ноги в теплую воду, их вместе отбросило с огромной силой! Все это время на отце сохранялся огромный заряд!.. После этого случая что-то изменилось в его естестве: он проверял напряжение на оголенных проводах рукой без вреда для себя...

На фронт

Началась война. Отец участвовал в эвакуации заводов из Запорожья в Новосибирск, ради чего ему выдали бронь. В какой-то момент ему надоело заниматься эвакуацией, и решил он пойти на фронт. На призывном пункте он скрыл, что у него есть бронь, поэтому взяли его добровольцем без проблем. Военной формы не выдали. На троих дали одну винтовку и три польских патрона...

Тут я прервал рассказ батюшки:

— А это важно, чье производство?

— Да! — объяснил отец Валерий. — Папа говорил, что из наших патронов выстреливает каждый, а у польских на третий осечка!

Первые столкновения с немцами

Встретили они первый бой на подъезде к Запорожью. Перешли Днепрогэс и пошли в сторону Днепропетровска. Навстречу им выехала немецкая танкетка. Отец и его однополчане отстреляли свои патроны, оставили позицию и вернулись в часть. Утром вышли, а днем вернулись обратно. Их объявили дезертирами. Капитан орал: «Отдам вас под трибунал!» Но не расстреляли. Поставили на земляные работы. Необходимо было выкопать семь заградительных рядов траншей на левом берегу Днепра около Днепрогэса. Надо сказать, что оружия катастрофически не хватало, и в этот раз им достались не сами винтовки, а их муляжи. Дали общий приказ: не стрелять!

Немцев с позиции было видно как на ладони. Те чувствовали себя свободно: они позволяли себе купаться в Днепре... У кого-то из наших не выдержали нервы, и он открыл огонь. Немцы прекрасно владели минометами. Они мгновенно собрались и за несколько минут первые три ряда траншей превратили минами в однородное месиво. Оставшихся в живых командование отправило в Грузию. Шли пешком. В день проходили когда тридцать километров, когда пятьдесят...

Дорога на Севастополь

В Грузии их по ленд-лизу обмундировали и обеспечили оружием, после чего откомандировали в Севастополь. Море переходили на тихоходной барже. Вражеская авиация ее обнаружила и подбила. Кто был в трюме, все до одного погибли. Кто выжил, ухватились за обломки и, как цуцики, держались на плаву. Папу почему-то впечатлило, что всплыли цистерны с бензином!

Это происходило под Новый год, тридцать первого декабря. В воде пришлось провести три или четыре часа. Слава Богу, всплыла наша подводная лодка, подобрала оставшихся в живых солдат и доставила в Севастополь. «Папа, говорят, что в холодной воде можно провести тридцать-сорок минут?» — спрашивал я. «Не знаю... Когда пришли в Севастополь, не было даже насморка!» — отвечал отец.

Первое время немцы из Симферополя точно поражали цели. Кто-то корректировал огонь. Не могли понять, кто... Со временем вычислили. По частям ходила умалишенная татарка в огромном свитере и то бормотала что-то, то причитала. Но это она только делала вид, что сумасшедшая, притворялась она. Когда ее взяли, под свитером обнаружили новейший плоский передатчик. Запомнились глаза женщины: в момент, когда ее разоблачили и маска безумия была снята, сколько в них было злости, презрения, холода! Это были глаза человека, который не станет искать сострадания, жалости, просить о помиловании!

...Для разведгруппы искали радиста. Собрали всех желающих в клубе. Отец в тот день был дневальным. Офицер сначала изложил теорию морзянки. Отцу сразу запомнился напев для семерки: «Даай-даай за-ку-рить». После теории каждому выдали лист с заданием. Взял задание и отец. Когда же дело дошло до проверки, офицер ругался на чем свет стоит: не нашлось ни одного пригодного! Тут офицер заметил лист в руках у отца. Забрал. Просмотрел. Спросил: «Кто такой?» «Дневальный!» — ответил солдат... Приказом отца перевели в разведку.

Удивительный офицер

Возглавлял группу «удивительный», по словам отца, капитан. В составе еще были два радиста и несколько солдат, которые в совершенстве владели оружием и рукопашным боем — спецназ, по-нашему. В чем состояла искусность капитана: он прекрасно знал немецкий. На линии фронта он буквально перевоплощался в немецкого офицера и заходил в действующие немецкие соединения как в свои родные. Дело в том, что разные рода́ войск располагались вместе, поэтому легко было затеряться. В столовой он садился за стол с офицерами, с ними ходил в баню... — так собирал информацию. Самое сложное — попробуй ее передать! С одной стороны, местные татары организовали отряды быстрого реагирования: они прекрасно знали все дороги, знали каждую тропинку... С другой, у немцев появились пеленгаторы, с помощью которых моментально определялось место радиста.

При выполнении одного из заданий наши радисты оказались в такой местности, где сложно было найти укрытие. Пришлось воспользоваться скотомогильником. На дворе лето, жара! Вокруг трупы лошадей, коров — вонь невыносимая! Настроили рацию, передали разведданные. Немецкий пеленгатор засек радиосигнал, и тут же подъехала машина «SS». А напарником отца, вторым радистом, была молодая девушка. Ее стало тошнить, пошли рвотные позывы. Отец смочил какую-то ткань водой и положил ей на лицо. Ей не помогает: «Все, выхожу! Больше не могу!»

Что спасло. У немцев в машине сидели девчата. Через какое-то время они стали зажимать себе носики: «Фи-фи, как здесь неприятно пахнет!» Немцы оказались джентльменами: «Мы ошиблись!» — сказали они и увезли своих мадам. «Вообще, — говорил отец, — было так противно, что много наших девушек крутилось с немцами!»

...Как-то набрели на небольшой концлагерь. Стали вести наблюдение и за несколько дней изучили его распорядок. В удобное время капитан взял с собой двух солдат и пошел в лагерь как бы с проверкой. Обошел его и всю охрану снял ножом. Открыли ворота, а евреи уходить не хотят: «Ведите нас с собой в Севастополь. Нас здесь перебьют!..» И такое было...

К сожалению, наш удивительный капитан закончил плохо. Побежден он был не в бою с врагом, но грехом... Учитель истории рассказывал, что еще до войны немцы специально заражали молодых девушек венерическими болезнями. Так что к началу войны какая-то часть офицерского состава оказалась пораженной. Нечто подобное случилось и с капитаном-разведчиком.

На нейтральной полосе жила красивая молодая татарка. Немцы заразили ее сифилисом. А наши многие к ней бегали. «И вот, — рассказывает отец, — мы не в разведке, находимся в Севастополе. Я был дневальным... Прибегает этот капитан и спрашивает: “У тебя пистолет есть?” — “Нет! Зачем мне пистолет? У меня автомат, — отвечаю. — Я в разведку не иду...” Он выругался. Сам злой такой, презлющий!.. И, тут не стоит умножать слова, застрелился он!.. Потому что заразился, а лечить-то было нечем.

Отец Валерий несколько забыл подробности, но после самоубийства капитана состоялся разговор двух главкомов: флота и сухопутных войск, Октябрьского и Петрова. Один другому: «Я тебя возле стенки своей рукой расстреляю! Я лишился глаз и ушей! Я теперь не знаю, что мне ждать от этих немцев!»

Такая и грустная, и страшная история. Мне кажется, это пример того, как бесы, овладев человеком, передают его из рук в руки, пока не погубят окончательно. Бес блуда сделал свое дело и позвал беса отчаяния! Последний оказался для человека страшнее первого.

— Если говорить про еду, вспоминал отец, то особо есть было нечего: давали селедку и три бутылки шампанского на двоих, — продолжил свой рассказ отец Валерий. — Выручали штрафники. Ночью они пробирались к немцам, брали их походную кухню и сбрасывали с горы. Что-то, чем можно было поживиться, и долетало-таки...

Как Господь хранил отца

Фашистская пушка Дора Еще один яркий пример Промысла Божия о спасении человеческой жизни. Если не изменяет память, конкретно речь шла о сообщении между Сапун-горой и Сахарной Головкой. Благодаря осветительным ракетам местность между ними прекрасно просматривалась немцами даже ночью. Пройти там безопасно, чтобы не попасть под минометный огонь, можно было только рано утром, когда спускался туман.

С фронта прибыл капитан. Он посмотрел, как обстоят дела, и всех пристыдил: «Вы трусы! Надо воевать, а не отсиживаться!» Не дожидаясь утра, ночью построил то ли роту, то ли батальон, и дал приказ идти. Сам как боевой офицер стал впереди. Папа побежал за рацией. Замешкался, собирая ее, а когда захотел вернуться в строй, матрос сгреб его чуть ли не за шкирку в траншею.

— Меня расстреляют! — рванул было из окопа отец.

— Сиди, дурак! — рявкнул матрос. — Смотри, что будет!

Немцы, похоже, такой дерзости не ожидали. Дали колонне спуститься и пройти по долине. А потом... Одна мина попала в голову колонны — колонна двинулась назад, вторая летит в хвост — колонна вперед, третья опять в голову... Через две минуты в живых не осталось ни одного солдата!

И еще один страшный эпизод... Севастополь давался немцам непросто. И они решили использовать сверхтяжелую артиллерию. В Крым для обстрела береговых батарей, подземных командных пунктов и арсеналов специально доставили пушку «Дора» калибра 800 миллиметров. Ее фугасный снаряд весил около пяти тонн, а бетонобойный — около девяти тонн. Когда она в первый раз выстрелила из-под Бахчисарая, говорят, на станции вылетели стекла...

В тот день отец как дежурный радист находился в подземном укрытии с командным составом, сама часть находилась на боевой позиции. И вдруг ему нестерпимо захотелось закурить. Он вышел на свежий воздух. И тут... снаряд пушки «Дора» с замедленным действием пробивает ворота и залетает в туннель... Когда дым рассеялся, все, кто был рядом, устремились к месту взрыва, и что увидели... увидели? — не увидели! — ни одной живой души; увидели розового цвета от человеческой крови стены, всюду разметанные подметки, каблуки, козырьки и в форме плоских тарелок каски, сплющенную печатную машинку... И сразу непонятно откуда слетелось несметное число зеленых мух...

Батюшка остановился. Много было сказано. Сердце переполнилось и больше не вмещало. Распрощались. В следующий раз отец Валерий пообещал, если будем живы, рассказать о том, как его отец попал в плен. Сам он во время нашего телефонного разговора находился в Запорожье, к которому уже подошла линия нынешней военной операции...