Путь иеромонаха Антония от Камчатки до «середины Земли»

Как матрос камчатского траулера стал благочинным «середины Земли», чем отличаются волны русской эмиграции и почему в церковном приходе хранится макет атомной подводной лодки, рассказывает иеромонах Антоний (Жуков), настоятель храма Покрова Пресвятой Богородицы в Панаме.

Из ловца рыб в ловца душ

Иеромонах Антоний (Жуков) с Михаилом Арсентьевым

Своего сегодняшнего собеседника, иеромонаха Антония, я встретил в месте соединения двух океанов, на берегу Панамского канала – одного из самых грандиозных инженерных проектов человечества. Я попросил отца Антония рассказать о пути, который привел его на далекий для нас континент Латинской Америки.

За давностью лет многое исчезает из памяти, но те люди и события, благодаря которым тогда еще 20-летний юноша обрел веру и принял судьбоносное решение о монашестве, неизгладимо и с трепетом теплятся в его душе. Отец Антоний нашел время ответить на мои вопросы.

– Расскажите, пожалуйста, где вы родились и каков был ваш путь к вере?

– Я родился в Винницкой области советской Украины в семье военного летчика, мои школьные годы выпали на распад Советского Союза. Отец не захотел переходить на службу в украинскую армию, поэтому его перевели на Камчатку – так я оказался на противоположном конце страны. После украинских степей передо мной открывались море, снег и горы, мне это очень понравилось, поэтому после школы я поступил в мореходное училище в Петропавловске-Камчатском. В этом решении на меня повлиял и мой дядя – моряк гражданского флота: он рассказывал, как матросы чемоданами получают свои зарплаты за рейсы, которые порой длятся месяцами. На Камчатке развит рыболовный промысел и потому на профессию моряка траулеров спрос был стабильно высоким.

На третьем курсе училища началась практика, и я попал в состав экипажа на 4 месяца вместе со своими однокурсниками. В такие длительные командировки все обычно брали книги, и вот, у одного человека оказалась детская Библия. Я тогда был совершенно неверующим, но ведь в рейсе как? Свое прочитаешь и начинаешь обмениваться с другими – что у них есть интересного. И вот, я взял эту Библию. Не помню, что я дал взамен, возможно, что ничего, просто попросил одолжить мне почитать. А когда начал читать, пришло понимание, что это все правда.

8 часов, предназначенных для сна, я проводил за чтением детской Библии

Это была детская Библия, как и любая другая состоящая из Ветхого и Нового Заветов, но сокращенная и адаптированная для простоты восприятия, с иллюстрациями. Там все было дано кратко, но самое важное. Думаю, что, если бы мне тогда дали обычную Библию для взрослых, я бы, наверное, не дочитал: начал бы и, как все новоначальные, устал на половине, потому что многое непонятно, сложно без толкований освоить с первого раза. А в детской кратко и по делу, просто для усвоения. Я читал и верил во все, что там написано, причем прочитал довольно быстро. В море ведь как? График 8 через 8, то есть 8 часов работаешь и 8 часов отдыхаешь, и эти 8 часов, предназначенных для сна, я проводил за чтением этой Библии. Обычно в таких рейсах с отдыха выходишь все-таки помятым, ведь 8 часов все равно мало – нужно и покушать, и гигиену соблюсти, еще и поспать успеть, а потом снова на смену. Конечно, была усталость. Но в данном случае было иначе: я не спал на отдыхе, вчитываясь в Слово Божие, но выходил на работу полным силы и энергии, было ощущение какой-то легкости и свежести.

Когда дошел в Евангелии до того момента, где Господь дал ученикам молитву «Отче наш», я взял ее, так сказать, на вооружение. Это была моя первая молитва – с ней я вставал, ложился, читал ее перед приемом пищи, ведь в Библии только о ней говорится. На тот момент, наверное, как человеку, только соприкоснувшемуся с этим, этого было достаточно. Думаю, большого правила Господь не требовал от меня. Так, в холодных волнах Охотского моря я обрел веру. Как из рыбаков Господь сделал апостолов, так Он и меня, наверное, тоже из рыбаков вырвал и призвал Себе на служение.

По возвращении на берег передо мной встал вопрос: на что потратить заработанные деньги? Сумма была большая – за 4 месяца работы без выходных. И я решил, что первоочередной моей покупкой станет икона и крест в дом.

«Первый раз в церкви чувствовал себя неловко»

– А вы в тот момент были некрещеным?

– Я с детства крещен, ведь рос в Центральной России, где в то время практически всех крестили, по крайней мере, в моем окружении. Мои родители не могли этого сделать – они были партийными, и их могли наказать, а вот дедушке с бабушкой бояться было уже нечего, они и занялись этим вопросом. У нас не принято было рассказывать про религию, но я многое видел. Мое первое соприкосновение с религиозной частью жизни выражалось в созерцании: засыпая, я видел, как бабушка вечером вставала на колени и молилась перед иконой. Конечно, я не запомнил молитвы, так как было плохо слышно, да и произношение было невнятное. Но я запомнил это первое соприкосновение, после которого наступила длительная пауза: в школе эта тема была под запретом, и никто о ней не говорил, будто какой-то параллельный мир жил рядом со мной. Так продолжалось до 20 лет, когда на борту траулера я вновь соприкоснулся с Божественным, чтобы уже не разлучаться.

После своего первого морского похода я купил не только крест и икону для своей комнаты (я жил у знакомых), но и книгу об ангеле-хранителе святителя Иннокентия Московского. Теперь я стал молиться регулярно, и Господь свел меня с какой-то женщиной, которая привела меня в храм. Она мне однажды сказала:

– Вот мы проходили мимо храма, хочешь – зайдем на богослужение, посмотрим церковное.

До этого первого посещения я даже и не думал, что там проходят богослужения, мне казалось, что в храмах как в часовне: каждый сам наедине с Богом поговорил и ушел. Помню, как, наверное, все, первый раз в церкви чувствовал себя как-то неловко, боялся ошибиться. Это был храм святителя Николая Чудотворца, который, как известно, является покровителем моряков. И вот, я узнал, что бывают богослужения. В какой-то книге тогда прочитал, что есть церковное правило: если христианин пропускал три воскресных богослужения, его отлучали от Церкви. И я это правило положил себе на сердце, так в это поверил, что каждую неделю стал ходить в храм неотступно. А на Камчатке, как вы знаете, бывает по-разному: порой погода не то, что не летная, даже выйти из дома страшно. Но я себе говорил: это не причина, чтобы пропускать церковное собрание. И всегда, несмотря на плохую погоду и недомогание, старался ходить в храм. И как-то целый год ходил, и даже не было потребности прийти на исповедь или причастие, мне было достаточно просто послушать богослужение, дома помолиться.

Я прочитал о Сергии Радонежском и Ефреме Сирине и твердо решил посвятить жизнь Богу без остатка – принять постриг

А потом пришло время новой практики в училище – снова выходить в длительный рейс. У меня был выбор, и я решил пойти в состав экипажа атомного ледокола, потому что он чаще стоял у причала, и я имел возможность ходить в церковь, ну, это я так думал. А на практике меня ставили на вахтенное дежурство именно в выходные, что делало невозможным посещение воскресных служб. Поэтому я, памятуя о правиле трех воскресных служб, решил, что, раз не могу ходить в воскресенье, буду это делать среди недели. Из-за этого пришлось поменять храм – с Петра и Павла, где службы шли только по воскресеньям, на Николая Чудотворца, где они шли каждый день. И в этом храме я познакомился с владыкой Игнатием (Пологрудовым) – на тот момент он был единственным монахом на Камчатке, поэтому я стал ходить к нему исповедоваться, просить совета, а он начал меня направлять. К тому времени я уже прочитал книги о Сергии Радонежском и Ефреме Сирине и твердо решил посвятить жизнь Богу без остатка – принять постриг.

«Ну как это – мы растили сына, и вдруг он уйдет»

Родители не сразу согласились с моим решением. Папа еще мягко отнесся, мол, уже взрослый – пусть сам решает, а мама была прямо против, возмущаясь: «Ну как это, растили сына, и вдруг он уйдет…»

Конечно, ситуацию смягчало то, что у меня была старшая сестра, а у нее – дети. Получается, у родителей уже появились внуки, хотя, понятное дело, им хотелось побольше. К тому же я еще не окончил мореходное училище. Владыка сказал, что мне стоит завершить обучение и получить благословение родителей, поэтому монашество мое откладывалось. А после окончания училища я еще два года преподавал в морском колледже навигацию и астрономию. Но я не стал просто ждать. В душе я старался жить как монах уже тогда, выполнять правила. Отдав Родине эти два года и получив полную свободу (в училище была пройдена военная кафедра), я, наконец, был готов начать свою новую жизнь. Родители все-таки благословили, а владыка Игнатий предложил поехать на Афон – мне и еще одному парню, тоже мечтавшему о монашестве. Господь дал зеленый свет по всей улице, и мы отправились в путь.

На Афоне мы приняли первую ступень монашеского пути – иноческий постриг. Потом около двух лет я прожил на Камчатке в качестве послушника монастыря. Ну, как монастыря – его тогда еще не было, но мужская монашеская община уже существовала. После этих двух лет нас – меня и парня, с которым мы приняли постриг на Афоне – рукоположили во священники, сделав нас таким образом иеромонахами. С этого момента у нас началась совершенно другая жизнь: когда мы жили только монашеской общиной, к нам, послушникам, приходило мало людей – обычно за советами идут к священникам и иеромонахам, а мы просто жили своей жизнью, притирались, старались совершенствоваться. А теперь мы сами стали священниками – и это, конечно, совершенно новая жизнь.

Вообще, наша община – это было что-то удивительное. Господь собрал со всех концов таких молодых парней, самых разных. Вот мой друг, с которым нас постригали, он вообще полицейский. Представьте, полицейский и монашество. Вроде и то, и другое – служение, но полицейская служба всегда связана с каким-то негативом, постоянными преступлениями. То есть он всегда был в той сфере, где, казалось бы, не расположены к молитвам. Тем не менее Господь и там находит своих рабов, и даже оттуда привел в нашу общину человека, желавшего жить по-христиански.

Митрополит Хабаровский и Приамурский Игнатий. Фото: pravmir.ru

Когда мы стали иеромонахами, у нас на Камчатке появился монастырь, начали ходить прихожане, и закрутилась обычная жизнь церковного прихода. Мы прожили там около 10 лет, когда владыку Игнатия перевели в Хабаровск, где мы так же с нуля начали образовывать мужской монастырь на земле Хабаровской кафедры. До этого там был только женский монастырь, мужских не было. Мы пробыли там около 4–5 лет, а затем последовал новый перевод – владыку отправляли в Аргентину. С собой он взял меня, выполнявшего первое время функции помощника и водителя. Аргентина стала последней точкой, где мы служили вместе: с началом пандемии меня отправили в Панаму, а владыку Игнатия – на покой в Москву.

– Может, вы помните какое-то его поучение, которое запало вам в душу, которое помните до сих пор?

– Благодаря тому, что мы немало с ним общались, я многое почерпнул. Но самое, пожалуй, важное, ставшее девизом моей жизни, я назвать могу. Я как-то спросил у него про момент из Евангелия: «Аз есмь Пастырь добрый; и знаю Моих, и Мои знают Меня» (Евангелие от Иоанна, глава 10, стих 14). Мы с ним разговаривали про этот отрывок, и он сказал:

– Вот, обрати внимание, что в конце этого отрывка есть слова: «Имам овцы не сего двора, которые мне подобает привести. И будет один пастырь и одно стадо».

И вот эти слова о том, что есть другие овцы, которые не из этого двора, то есть еще не воцерковленные, но все равно Божии овцы, которых нужно привести в Церковь, глубоко поразили меня и запали в душу. Владыка Игнатий всегда строил свое служение, опираясь на эти слова, и для меня это тоже стало идеей всей жизни.

«Такое впечатление, что люди из другого теста сделаны»

В Аргентину было три волны русской эмиграции – после революции, Второй Мировой войны и в 1990-е годы. Причем все три волны очень разные.

Для людей, приехавших после революции, церковь являлась первым домом, и только вторым домом было место их непосредственного обитания

Например, люди, приезжавшие после революции, были верующими. Для них церковь являлась первым домом, и только вторым домом было место их непосредственного обитания. И вот, они, не имея жилья, сбрасывались, организовывались и старались построить церковь или, например, переоборудовать в нее какой-то дом. Я не встречал этих людей в силу того, что к моему приезду их уже не осталось, но общался с их детьми, и это очень интересно! Знаете, такое впечатление, что люди из другого теста сделаны. Вот, к примеру, была одна прихожанка в Аргентине – Наталья Горчакова. Ее бабушка с дедушкой познакомились на корабле, отплывающем из России, создали семью. Их сын, чистокровный князь, так как оба родителя из дворянства, взял в жены аргентинку, и вот от этого союза родилась Наталья Горчакова. Вообще, у них в семье много детей, но именно она взяла от отца эту, как бы сказать, породу. Ее сестра совершенно другая, больше похожая на маму. А Наталья, хоть и не говорит по-русски, в душе все-таки какая-то русская. В ее поведении, жестах сквозит такое благородство, что трудно передать словами, но, когда лично смотришь и общаешься с ней, приходит понимание того, какую Россию мы потеряли, какие там были люди, если даже у внучки есть какое-то внутреннее благородство. Она не ведет себя как-то по-особенному, не говорит высокопарно, но вот эти простота и благородство в ее поведении чувствуются. Ты просто любуешься человеком, находясь рядом с ним. Я благодарен Богу, что встретил на своем пути таких людей, несущих в себе частичку дореволюционной России.

А когда мы говорим о второй или третьей волне эмиграции, то это уже во многом неверующие люди, им нет дела до церкви, поэтому они редко в нее ходят, как и их дети. Представители этих волн уже организовывали больше какие-то клубы для общения, а не церковные общины. Поэтому, когда мы с владыкой Игнатием приехали в Аргентину, церковь здесь представляла собой как раз-таки подобие такого клуба для общения по интересам. Например, в России для нас как-то диковато, что во время богослужения человек заходит и начинает с каждым здороваться и рассказывать, как у него дела. А здесь это было нормой – в алтаре одна служба, а там у них как бы другая, потому что они совершенно далеки от службы, они больше между собой. Потихоньку мы это исправили: люди, приходившие пообщаться, постепенно отошли, и стали приходить те, кто являлся для молитвы.

В целом, эмиграции тяжело, так как с экономической и криминальной точек зрения Аргентина оставляет желать лучшего. Командированные люди – священники, дипломаты – чувствуют себя здесь более-менее хорошо, а тем, кто вынужден тут зарабатывать, живется сложно, потому что все буквально выживают. В основном хорошо устроены те, кто приехал в Аргентину с хорошим капиталом или удачно вышел замуж, если это женщина. Я знаю нескольких русских людей, которые женились или вышли замуж за влиятельных аргентинцев, и их жизнь обеспечена. Но в основном наши женщины, приезжающие в поисках лучшей жизни, работают в сфере обслуживания или открывают швейные мастерские, но живут очень тесно и бедно, потому что много этим не заработаешь. В Аргентине и в Панаме вы можете приехать и работать на местных, но вы всегда будете в сфере обслуги, много-много лет, и никогда не выберетесь в люди. Это какая-то система здесь. Вот у нас в СССР, допустим, все начинали с одной парты, одной школы. Там наравне были будущие банкиры, космонавты и колхозники, у всех был один старт. А в Аргентине я заметил, что есть люди, живущие за чертой бедности, без холодильника, например, в трущобах. Их родители так жили, их дети так живут и будут жить. Номинально у них вроде бы есть возможность пойти в школу учиться, но родителям это не надо – возить детей, покупать учебники, на которые нет денег. И вот, дети бегают по подворотне – так уже из поколения в поколение, и редко, когда у них получается выбиться в люди, родившись в этих трущобах.

В первой волне эмиграции были все-таки люди высокообразованные, они любили свою родину, но вынуждены были ее покинуть. А вторая и третья волна эмиграции добровольно покинули Родину. И, конечно, когда такие люди приезжали в Аргентину, они старались не говорить, что они русские, напротив, пытались забыть о своей культуре и стране. Приехавшие во вторую и третью волну не собираются в клубах, потому что не хотят позиционировать себя как русские. Я подметил еще такую особенность: люди, уехавшие из СССР, продолжают жить категориями Советского Союза. Они, по сути, привезли с собой частичку той страны. И, когда рассказываешь им о современной России, они не верят, не хотят ее принимать. Они хотят жить с тем СССР, из которого уехали, как будто застряли в машине времени.

«Он аргентинец уже полностью, но фамилия русская»

Многие аргентинцы и панамцы переходят из Католической церкви в Православие. Мы пытались выяснить, в чем причина, ведь их много, но только некоторые приходят к нам. Если копнуть поглубже, то выясняется, что у кого-то есть русские корни. Например, здесь была одна панамская семья, но дедушка или прадедушка женщины был евреем из Украины. Он уехал в Китай, потом в Африку и в Эквадор – там женился на матери этой женщины. И вот, она родилась, и он, как еврей, водил ее в синагогу. Он рано умер, после чего мать крестила ее в католичестве, но в итоге, видимо, русские корни как-то проявили себя, и она стала искать Православие. В Аргентине много таких случаев, когда человек – аргентинец уже полностью, но фамилия русская.

Многие аргентинцы и панамцы переходят из Католической церкви в Православие

Еще один парень, так же сильно интересовавшийся Россией, церковной жизнью и славянским языком, тоже имел русские корни – у него из России дедушка или прадедушка. В целом, я думаю, какие-то корни у них есть, и они дают о себе знать.

Среди католиков многие видят, что Западная церковь все больше либерализируется, и консервативные латиноамериканцы ищут истинной Евхаристии и находят дом в Православии.

– Какое у местных жителей восприятие веры? Оно отличается от нашего?

– Восприятие веры у панамцев и аргентинцев особое. Возможно, из-за того, что люди они очень простые, они и веру понимают сообразным образом: правильно, как должно. Они это интуитивно делают. Когда я только приехал три года назад, мой испанский был плоховат, не было возможности говорить с ними на сложные темы и воцерковлять, но они и сами справляются – в силу своей простоты они верят глубоко. Кроме того, у них со школы преподаются уроки Священного Писания и катехизации, и это очень помогает в служении. Например, когда в России начинаешь катехизацию перед крещением, часто сталкиваешься со спорами и недоверием: с одной стороны, человек пришел креститься, а с другой – он полон внутренних противоречий. У панамцев и аргентинцев же с этим проще, они со школьной скамьи это изучают, им это знакомо и понятно. Возможно, их вера не настолько глубока, чтобы пронизывать всю их жизнь, но они стараются руководствоваться заповедями. Их простота сердца и незлобивость способствует принятию веры легко и быстро. Да, к сожалению, она может быть не такая глубокая. Например, у нас человек, если уж поверил, то ходит на все богослужения, строго постится, старается все соблюдать. У них же не так, постятся они не столь строго, многие опаздывают на службу или ходят на нее не каждое воскресенье. В этом плане мы отличаемся – у них не было советского периода, когда религия была под запретом, а у нас это сказывается где-то на подсознании: порой человек стесняется лишний раз упомянуть о вере в обществе, это есть даже в среде глубоко верующих людей. У жителей Аргентины и Панамы такого нет, они очень спокойно и легко общаются, они в целом открыты для коммуникации.

Здесь, в Латинской Америке, есть такая особенность – со школы детей не наказывают за провинности, даже не ставят двойки. Главная задача учителей здесь – не дать знания и не воспитать, а сделать так, чтобы ребенок ушел с хорошим настроением из класса. Порой даже психолог сидит на уроке и наблюдает, не травмирует ли учитель психику ученикам. И это их особенность – в такой некой безнаказанности, что их никто не высмеивает. Ведь в России как? Сказал, допустим, не то – тебя тут же сверстники высмеяли; что-то сделал не то – тебе тут же учителя по рукам дали или, еще хуже, родители дома. У нас очень сложная система наказания, она со всех сторон: и в полиции, и в родителях, и в школе, просто везде. Каждый твой неверный шаг будет оценен и наказан. А здесь нет этой системы наказаний ни в семье, ни в школе. Но при этом, что удивительно, дети не капризны. У нас, если ребенка не наказывать, он вынесет мозг вам и окружающим, а здесь дети какие-то другие. Они растут в такой семье, где родители не ссорятся и не ругаются, они и не знают, как это – ругаться, драться. Нет у них этой агрессии, они вырастают без нее. Иногда, конечно, бывают ссоры, но они стараются их решать в суде. Вот такая особенность, конечно, совершенно непонятная для русских людей: они тебе будут улыбаться, но, если ты ущемил их интересы, тебе об этом не скажут, а просто пойдут в полицию или суд.

«Мы не можем жить без царя»

Это воспитание детей в безнаказанности, наверное, сказывается на целеустремленности. У нас люди все-таки более устремлены к достижениям. Ведь в России очень много людей с мировым именем: это деятели науки, искусства, культуры, сделавшие много открытий. Это все от того и идет: понуждать себя, отказывать себе ради какой-то идеи – это у русского человека заложено. А здесь… знаете, как один человек сказал – в Северной Америке культ доллара, а в Южной, я думаю, культ отдыха. Здесь люди любят отдыхать и умеют это делать, но взять хотя бы их писателей – они есть, но не мирового масштаба, есть только футболисты. Да, мы знаем Месси, Марадона, Пеле – все это люди с мировым именем, но эта сфера не требует напряжения мозга, тут нужна хорошая подготовка, умение играть.

Храм Покрова Пресвятой Богородицы в Панаме. Фото: azbyka.ru

– Если в Северной Америке культ доллара, а в Южной – отдыха, то какой культ в России?

Я думаю, что менталитет русского человека так сформирован, что должен быть какой-то лидер

– Я не задумывался об этом, но, может быть, культ личности. Все-таки у нас, у русских, есть такое – мы не можем жить без царя, всегда Россия управлялась князем или царем. Просто какое-то народоправление для нас неприемлемо. Вот смотрите, когда был Ленин – все верили Ленину, был Сталин – то же самое. Я думаю, что менталитет русского человека так сформирован, что должен быть какой-то лидер. И, например, если старчество в Церкви взять, это же тоже феномен русской Церкви, когда человеку нужен духовный авторитет, которому он будет верить и за которым будет идти.

У латиноамериканцев такого нет, здесь нет потребности духовного окормления, постановки каких-то глубоких вопросов в разговоре со священником. Нет, они не задают, они приходят, исповедуются, но вопросов о том, как им жить, как искоренить какой-то грех, побороть в себе страсть, редко кто-то задает. Это делают в основном русские прихожане, а панамцы искренне верят, каются, но не борются. Такое впечатление, что не борются потому, что вопросов никаких не возникает. А вот у нас все-таки есть какой-то авторитет, на который можно положиться и которому можно довериться, поэтому, может быть, в России и культ личности. Я бы так сказать не побоялся, потому что в истории это прослеживается. Приходит на ум цитата Николая Второго о том, что управлять страной может любой правитель, а умереть за народ может только царь. Поэтому, действительно, царь – это тот, кто готов отдать жизнь за свой народ. Конечно, у нас в истории были разные цари, но тем не менее такое выражение, я думаю, очень точно.

В храме Покрова Пресвятой Богородицы в Панаме

В нашем храме Покрова Пресвятой Богородицы, которому в этом году исполняется 25 лет, есть большая икона царственных мучеников, она осталась от прежнего настоятеля храма отца Александра Горбунова. Его супруга писала иконы. Она написала многие из тех больших, что у нас представлены. Например, царских страстотерпцев, Казанской Божией Матери, Серафима Саровского и Покрова Пресвятой Богородицы, это все ее работы. Также у нас в храме расположены почти все русские святые, а отдельно – иконы царей и князей, причем, что интересно, они имеют между собой много родственных связей. Начиная с равноапостольной княгини Ольги, далее ее внук Владимир, его сыновья – страстотерпцы Борис и Глеб, через шесть поколений Александр Невский, за ним его сын – Даниил Московский и внук Даниила – Дмитрий Донской. Жена последнего, Ефросиния Московская, покровительница русских православных женщин, тоже, получается, жена внука Даниила Московского, то есть это все одна родословная.

В храме

Представлены у нас иконы и Ксении Петербургской, Анны Кашинской, Петра и Февронии Муромских, а также Олега Рязанского и Софии Суздальской. Последняя была первой женой Василия Третьего, ее мирское имя Соломония, она была бесплодна, из-за чего царь решил взять себе в жены другую. А Соломонию насильно постригли в монашество. Она, конечно, первое время скорбела, но потом втянулась в монастырскую жизнь, полюбила устав и правила, стала их выполнять с удовольствием и радостью, и достигла святости. Были даже чудеса: и при жизни, и от ее мощей, поэтому сейчас она почивает в Суздальском монастыре. Много у нас князей и царей, достигших святости, хотя, казалось бы, князья окружены всегда свитой, а это лесть, интриги, богатство, слава и власть – множество искушений, но при этом они сохраняли благочестие и даже достигали святости.

– Отче, а какой ваш любимый святой?

Когда меня постригали, прозвучало имя Антония Киево-Печерского, которому я все время молился

– Среди всех русских святых любимым для меня является, наверное, Антоний Киево-Печерский – мой небесный покровитель. Когда меня постригали в монашество, я читал его житие – он был первым монахом в России, а я был на Камчатке послушником. Монастырей-то там еще не было, поэтому для Камчатки я тоже был в каком-то смысле первым монахом, которого там постригли. И я молился в душе Антонию Киево-Печерскому как покровителю монашества, который начинал на пустом месте. И, когда меня постригали, прозвучало имя Антония Киево-Печерского, то есть меня постригли в его честь. Я не просил об этом, но мое желание Господь исполнил.

«Владыка, а слабо с нами пройти под водой?»

Также в нашем храме представлены образы святых из Александрии и с Востока. К примеру, Екатерина Александрийская и Георгий Победоносец, причем они практически в одном месте совершили свой подвиг.

Также здесь Амвросий Оптинский, Анастасия Узорешительница, Савва Освященный, Герасим Заиорданский, Мария Египетская и святитель Василий Великий – это все Восток. Американских же святых нет. Дело в том, что покровителями Америки в Православной Церкви считаются Герман Аляскинский, Иннокентий Московский, бывший просветителем Аляски, Иоанн Шанхайский. Это все более Северная Америка.

Именно в Панаме, в Центральной и Южной Америке нет святых, которые бы прославились в Православии. Это связано с тем, что православную епархию в Аргентине открыли только в 1946 году, после Второй Мировой войны. До этого здесь и русских практически не было. Соответственно, и Православия тоже.

– Отец Антоний, у вас в храме хранится очень необычный предмет, соседствующий с иконами, верно?

– Да, помимо икон, в нашем храме хранится макет атомной подводной лодки «Томск», доставшийся нам от владыки Игнатия. На Камчатке он тесно общался с подводниками, и они подарили ему вот такой макет субмарины, который он передал нам по наследству.

Отец Антоний с макетом подлодки

У нас же здесь есть памятная доска в честь прохода советских подводных лодок через Панамский канал в 1942 году. Конечно, этот макет – не та лодка, которая была в то время, эта уже атомная, но все равно напоминает о том событии. А помнить важно – ведь на территории храма собираются не только наши прихожане, но и русская диаспора в целом. Может, не всегда, но большую часть праздников проводят здесь, поэтому и такие события, как 9 мая или проход подлодок, тоже хотят отмечать на территории церкви. Это и мне интересно, принимая во внимание мою связь с морем. Да и мой духовный наставник владыка Игнатий тоже особо связан с морской тематикой – он прошел подо льдами Северного Ледовитого океана на подводной лодке. Специально для этого прошел подготовку.

Дело в том, что, когда владыка пришел, его пригласили на какое-то собрание, где подводники отмечали праздник. И в ходе разговора он что-то сказал, а они в ответ:

– Владыка, а слабо с нами пройти под водой?

– Нет, давайте, я с удовольствием, – ответил владыка.

– Ну давайте тогда, приходите на курс молодого бойца, инструктаж пройдете. Как раз должна перегоняться лодка из Мурманска в Петропавловск-Камчатский.

И он совершил переход подо льдами, в котором даже крестил матросов прямо на подводной лодке. После этого события у владыки и моряков была очень тесная связь, его все считали своим. Поэтому Церковь даже имеет шефство над одной подводной лодкой, вроде «Георгий Победоносец». И именно на Камчатку приезжал Святейший Патриарх и освящал эту лодку.

– Вы преподавали астрономию и навигацию. Как вы считаете, есть ли связь между ними и христианством? Когда мы смотрим на звезды, невольно приходит мысль о том, что по ним мудрецы впервые пришли ко Спасителю…

– Знаете, вы задаете такие глубокие вопросы, о которых я даже и не задумывался. Ведь действительно, и рыбаки, и их покровитель Николай Чудотворец, и астрономия со звездочетами и волхвами – все это удивительным образом связано. И в моей жизни особенно прослеживается эта поразительная взаимосвязь. Чудны пути твои, Господи!

– Отец Антоний, что бы вы пожелали читателям Православия.ру?

– Желаю вам никогда не отчаиваться и помнить, что, где бы вы ни находились, в какой бы точке Земного шара, наша Православная Церковь будет окормлять вас и вести праведными путями. Милости Божией вам!