Храм святого Николая Чудотворца в Толмачах

Никола в Толмачах

Храм святого Николая Чудотворца в Толмачах

А затем, приблизительно в XV или XVI веке, в Замоскворечье выделяется самостоятельная Толмацкая слобода, оставившая имя местным переулкам, где жили царские толмачи со всех языков, служившие в Посольском приказе, что стоял на Соборной площади в Кремле, и считавшиеся государственными служащими. Слобода толмачей сохранилась и после того, как в петровскую эпоху был упразднен Посольский приказ. Переводчики перешли на службу в коллегии, но остались жить на прежнем месте в Замоскворечье. А в допетровской Москве Толмацкая слобода официально считалась иноземной, поскольку ее населяли в основном «пришлые люди», которые перешли на службу московскому государю. Для русских ее поселенцев и для тех иноземцев, кто принял православную веру, и была построена приходская церковь во имя святителя Николая Чудотворца в Толмачах: ее главный престол был освящен во имя святого, которого татары именовали «русским Богом».

Сначала поставили деревянную церковь. Первое упоминание о ней относится к 1625 году: в Приходной книге Патриаршего приказа она именуется как «церковь великаго Чудотворца Николы, да в приделе Иван Предтеча, что за Москвой-рекой в Толмачах». (Имелось в виду, что при ней существовал придел во имя святого пророка Иоанна Предтечи.) Однако есть версия, что церковь стояла здесь давно, ибо известно, что в 1657 году по государеву указу у нее была взята земля под новое кладбище, так как прежнее стало тесным. Значит, за годы существования этой церкви с весьма невеликим приходом при ней успело сложиться целое кладбище, и таких размеров, что понадобилось его расширение.

Уже в ту пору в приходе Никольского храма жили и представители знати. Об этом свидетельствует тот факт, что в марте 1687 года сюда прибыл сам Патриарх Иоаким и слушал здесь обедню. В весеннюю распутицу, когда и простые-то люди старались обходить Замоскворечье стороной, Патриарх приехал, чтобы присутствовать на отпевании некоего Лариона Панина. Кем был этот человек, неизвестно, но есть предположение, что, поскольку на прощание с ним приехал сам Патриарх, он и был знатным предком знаменитых графов Паниных.

В конце XVIIвека произошло и поистине судьбоносное событие в истории Никольской церкви. К ее приходу были частично приписаны жители обширной Кадашевской слободы, имевшие своим приходским храмом сначала Космодамиановскую а потом и Воскресенскую церковь в Кадашах. В приходе той Воскресенской церкви жили и богатые купцы-гости Добрынины, отец и сын. «Гостями» издревле называли верхушку купечества – они занимались крупнейшей оптовой и иностранной торговлей, а когда были созданы купеческие сотни, предшественницы гильдий, высшей стала гостиная сотня, так что статус «гостя» вводил купца в ряд именитых граждан. Купцы гостиной сотни привлекались к государевой службе, избирались в присяжные головы, в целовальники, в таможню, имели почетное право являться во дворец с подарками и поздравлять государя с Пасхой, именинами, рождением наследника. Такими гостями и были богатейшие купцы Лонгин и Кондратий Добрынины, и отличались они «усердием и любовью к благолепию храмов Божиих», как отозвался о них старец Алексий, первый историк Никольской церкви, бывший на протяжении 28 лет ее дьяконом, – речь о нем впереди.

Добрынины в 1687 году выстроили на свои средства каменный Воскресенский храм в Кадашах, получивший прозвище «большой московской свечи». А когда часть кадашевцев приписали к храму Николы в Толмачах, те же Добрынины, уже в 1697 году, выстроили и каменный Никольский храм на месте деревянного. Только по желанию храмоздателя Лонгина Кондратьевича главный престол новоустроенного храма освятили во имя Сошествия Святого Духа, а во имя святителя Николая – придел, вероятно, чтобы благочестиво соблюсти иерархию праздников. И еще у каменного храма появилась интересная архитектурная деталь: его закомары украшены точно такими же декоративными раковинами с жемчужинами, как у Архангельского собора в Кремле, построенного итальянцем Алевизом Фрязиным. Видимо, замосквореченцам очень понравилось это наследие фряжского мастера.

XVIII век был для Никольского храма знаменательным и трудным. Январской ночью 1765 года его дочиста ограбили. Тогда прихожане – а в их числе были чиновники Оружейной палаты и военного ведомства – снабдили храм всем необходимым для богослужения на первое время. Розыск же установил некоего Ивана Ильина, содержателя воровского притона, чьи постояльцы обокрали церковь, однако вернуть ничего из похищенного не удалось, и пришлось обустраивать храм заново.

Но на протяжении всей своей истории храм в Толмачах был храним невидимой силой. Всего через 4 года после этого происшествия вдова богатого фабриканта Екатерина Лазаревна Демидова, кстати, прихожанка храма Воскресения в Кадашах, пожелала устроить в Никольской церкви придел во имя иконы Богоматери «Утоли моя печали». Однако в то время существовал запрет освящать престолы во имя икон Богоматери, а тем, кто хотел воздвигнуть храм в честь Царицы Небесной, следовало посвящать его главным Богородичным праздникам. Демидова выбрала праздник Покрова, но в иконостасе новоустроенного Покровского придела на самом почетном месте – в местном чине слева от царских врат – с тех пор была установлена икона «Утоли моя печали», в ознаменование первоначального желания храмоздательницы устроить такой придел. Уже в 1770 году Покровский придел был освящен, и это сочли добрым предзнаменованием: на следующий год в Москве грянула эпидемия чумы, и в устроении именно Покровского придела узрели «Всеблагий Промысл… приготовить для братии ободрение, укрепление и утешение под сенью честнаго омофора Царицы Небесной». При этом сам храм вновь остался нищим: чума выкосила его приход и порушила состоятельность уцелевших прихожан. Когда в 1774 году начал строиться грандиозный Воспитательный дом на Москворецкой набережной, Опекунский совет просил Консисторию поставить кружки для сбора пожертвований на него в тех московских храмах, где может быть собрано «вящее подаяние». Никольская церковь в сей список не попала. Кстати, при Екатерине II, ужесточившей меры против преступников, настоятель Никольского храма отец Иоанн был назначен «увещателем» колодников, так что благосостоянию храма это тоже не содействовало.

Но и при новой беде – нашествии Наполеона – храму было явлено настоящее чудо. Он совсем не горел, тогда как бушевавшее пламя уничтожило все окружавшие его дома Толмачевской слободы, и местные жители стремились укрыться в церкви от дыма и огня. Полностью уцелело и имущество храма, надежно спрятанное под полом, но, защищая его, мучеником пал священник Иоанн Андреев: захватчики безуспешно пытали его, где спрятаны церковные сокровища, и вскоре после победы он скончался от полученных увечий. По другой версии, он был убит на паперти и похоронен в ограде храма.

Более пяти месяцев после вторжения Наполеона в Никольском храме не было богослужений. Он стоял пустым, ибо полностью лишился своего прихода: ни одного дома не уцелело. В 1813 году были освящены Никольский и Покровский приделы, но количество прихожан исчислялось всего девятью дворами, так что храм был приписан к церкви святителя Григория Неокесарийского на Полянке. И тогда огорченные толмачевцы подали прошение преосвященному Августину, с уверением, что дома в приходе отстраиваются и заселяются и что жители готовы заплатить любую сумму на содержание духовенства, лишь бы их приходской храм получил «первобытное свое существо». Делу был дан ход, и выяснилось, что церковь святителя Григория Неокесарийского имеет даже меньшее число прихожан, а Никольский храм прекрасно сохранился после войны. 5 февраля 1814 года вышел указ о восстановлении самостоятельности некоторых церквей, в том числе и Толмачевской. Так прихожане малым числом отстояли свой храм.

А потом явилось новое чудо. В феврале 1817 года после утренней службы священник и прихожане обнаружили сверток около иконостаса в Покровском приделе. Когда его развернули, в нем нашли деревянный ковчег с частицами святых мощей многих великих угодников Божиих; здесь же были даже частицы Ризы Господней и Ризы Богоматери. О находке немедленно сообщили преосвященному Августину, и он распорядился отправить ковчег в Чудов монастырь до объявления владельца. Загадочный владелец так и не объявился – стало ясно, что он подарил храму этот ковчег, пожелав остаться неизвестным. И тогда толмачевцы попросили вернуть им святыню – «к славе имени Господня и к сильнейшему возбуждению нас в вере и благочестии». Просьба была исполнена, и ковчег стал главной святыней дореволюционного Никольского храма. И страшная московская холера 1830 и 1848 годов, можно сказать, обошла Толмачи стороной: за обе эпидемии в приходе умерли всего 12 человек, тогда как настоятель Николай Розанов ходил во временную больницу на Ордынке окормлять пациентов.

Первая половина XIX века явилась последней вехой в созидании Никольского храма. В 1833 году старая шатровая колокольня, связанная с церковью переходом, наклонилась, и стены храма дали сильные трещины. Может быть, это было каким-то следствием потрясения 1812 года, а может, просто сказалось время, ведь этой колокольне было полтора века. Тогда прихожане решили на свои средства перестроить весь храм, тем более что он уже не вмещал в себя всех желающих. Святитель Филарет, митрополит Московский, дал на то разрешение с указанием, насколько возможно, сохранить главный храм «в древнем устроении».

Для этих работ был приглашен именитый архитектор Ф. М. Шестаков, возводивший в те же годы храм «Большое Вознесение». Он выстроил новую ампирную колокольню и трапезную с приделами. На освящение Никольского придела приехал сам святитель Филарет и произнес дивную проповедь «О пребывании Благодати Божией в Церкви до скончания века». Стенной живописи в храме тогда еще не было, его облицевали белым искусственным мрамором, который в сочетании с золотом иконостасов создавал красоту удивительную, но вскоре выявились недостатки искусственного мрамора: на нем пошли пятна от сырости, и своды решили покрыть живописью.

Общая перестройка храма заняла более 20 лет. Только в октябре 1858 года святитель Филарет освятил и главный храм. В его куполе была изображена Новозаветная Троица с предстоящими семью Ангелами в белых одеяниях, а на западной стене – сцена изгнания торговцев из храма, которую навсегда запомнили те, кто ее видел. «Беспрекословная покорность изгоняемых, недоумение и негодование фарисеев, грозный вид Спасителя, соединенный со скорбию о пренебрежении и пренебрегших святостью Дома Господня, – все это весьма удачно изображено на картине, внушающей всякому входящему в храм благоговейное в нем стояние», – писал о ней будущий старец Алексий, а тогда еще диакон храма Федор Соловьев.

А новая «шестаковская» колокольня стала одним из высотных православных силуэтов старого Замоскворечья наряду со «свечой» Воскресения в Кадашах и храмом-исполином священномученика Климента папы Римского. Безусловно, всего этого не было бы без молитвенного усердия его священников и без помощи его прихожан.

Толмачи и толмачевцы

 В середине XIX века в приходе Николы в Толмачах остались только купеческие дома. Зато все богатые местные купцы не только обихаживали свой храм, но и крепко запомнились своей благотворительностью: вера у толмачевцев всегда распространялась на жизнь в целом, на окружающих людей, не замыкаясь исключительно в храмоздательстве. Бессменный староста церкви Алексей Медынцев, участвовавший в перестройке храма, остался в памяти москвичей и тем, что охотно давал в долг крупные суммы и всегда прощал несостоятельных должников. Прихожанин почетный гражданин Борис Васильевич Страхов отличался помощью нищим, устраивал столовые для бедных и каждый понедельник посылал милостыню арестантам, а когда в 1830-х годах в России был голод, он посылал хлеб беднякам во все концы империи по дешевой цене, неимущим вовсе бесплатно, побуждая к тому же других купцов. А в 1870-х годах старостой стал купец Андрей Ферапонтов: по преданию, его дед был первым русским книгопродавцем, открывшим книжную торговлю в середине XVIII века. Внук же занимался распространением только духовной литературы.

Но главными в Толмачах были, конечно же, Третьяковы. На перестройку Никольского храма в середине XIX века деньги пожертвовала еще Александра Даниловна Третьякова вместе со своими сыновьями Павлом и Сергеем. Как-то особо их род был связан и со святителем Николаем Чудотворцем, и с Замоскворечьем. Дед благотворителей с семьей жил в приходе церкви святителя Николая, что в Голутвине, а в Толмачах Третьяковы поселились в 1851 году, когда перестройка церкви была в разгаре, и тут же сделали пожертвование. Переехали же они сюда потому, что хотели иметь большой вместительный дом: готовились к свадьбе старшей сестры. Так Павел Михайлович Третьяков стал прихожанином Никольского храма в Толмачах и оставался им до самой смерти, последовавшей в 1898 году. Женат он был на Вере Николаевне Мамонтовой, родственнице знаменитого Саввы Мамонтова, владельца Абрамцева. Отец его жены, Николай Федорович, заказал огромную картину, где были изображены все члены его большой семьи, и завещал хранить ее в доме у самого богатого потомка. Раз в год, в зимний Николин день, все домочадцы должны были собираться в том доме, позабыв злобу и неудовольствия, и вносить пожертвования на помощь бедным «во имя живых и умерших родственников». Как сильны были в этом доме христианские традиции!

И сам Павел Михайлович придерживался этих традиций. Одна только картинная галерея, созданная им, могла увековечить его имя как величайшего благотворителя, но Третьяков еще опекал неимущих, жертвовал на университетский музей античного искусства – предтечу Музея изящных искусств на Волхонке, на нужды семей воинов, погибших в Крымскую и Русско-Турецкую войны, на поновление Никольского храма, содержал Арнольдо-Третьяковское училище для глухонемых на Донской улице. А свой капитал еще в 1860 году он завещал не только на содержание и развитие галереи, но и на приданое для выдачи в замужество «бедных невест, но за добропорядочных людей». Кстати, П. М. Третьяков, будучи очень патриархальным купцом, считал, что его дочери могут выходить замуж только за людей их круга, однако дочери умели уламывать отца. Вера, которой сам П. И. Чайковский советовал поступать в консерваторию, вышла замуж за пианиста Александра Зилоти, двоюродного брата С. В. Рахманинова, Любовь – за художника Льва Бакста, а Александра – за Сергея Сергеевича Боткина, родного брата последнего лейб-медика Евгения Боткина, расстрелянного вместе с царской семьей в июле 1918 года.

В домовом Никольском храме у Павла Михайловича было свое постоянное место, ныне отмеченное темной мемориальной плитой. Известно, что он был глубоко, искренне верующим человеком, очень усердным прихожанином, и не только сам исправно посещал церковные службы, но и требовал того же от своих служащих. Самые теплые слова сказал о нем старец Алексий, который, будучи диаконом этого храма, дружил с Третьяковым: «В моем сознании встает образ человека, служившего примером трезвенной, сосредоточенной жизни... сочетавшего владение богатством внешним с нищетой духовной. Это проявлялось в его смиренной молитве». А дочь Третьякова вспоминала, как необычно он соблюдал пост – заказывал какое-то одно блюдо и ел только его в продолжение всего поста, хотя у него был язвенная болезнь. И скончался Павел Михайлович незадолго до Николиного дня, 4 (16) декабря 1898 года. Москва прощалась с ним в Никольском храме, и отпевание совершил его настоятель протоиерей Дмитрий Косицын. А соседство с Третьяковской галереей еще не раз повлияет на судьбу Никольского храма.

В Никольском приходе стоял еще один крайне интересный дом, история которого тоже тесно связана с храмом. Это усадьба в Большом Толмачевском переулке, 3, где теперь находится Государственная педагогическая библиотека имени К. Д. Ушинского, а до революции была 6-я мужская московская гимназия, в которой учился Иван Шмелев, уроженец Кадашевской слободы. Во второй половине XVIII века усадьба принадлежала А. Д. Демидову: ее решетка, вошедшая во все путеводители, была отлита на демидовских Нижнетагильских заводах. От Демидовых дом перешел к Е. И. Загряжской, тетке Натальи Николаевны Гончаровой, а в середине XIX века – к графине Соллогуб. В нем тогда жил знаменитейший брат графини, славянофил Юрий Федорович Самарин, который открыл в доме литературно-философский салон. Его частыми гостями, наряду с Киреевским, Аксаковым, Хомяковым, Кавелиным и молодым Владимиром Соловьевым, были священники Никольского храма. Они приходили сюда служить домашние всенощные, потом оставались на беседу. Вместе со священниками здесь бывал молодой диакон Федор Алексеевич Соловьев. Ему позднее было суждено участвовать в самом выдающемся событии предреволюционной России – избрании Патриарха Тихона – и еще не раз коснуться судьбы любимого храма Николы в Толмачах.

Он родился в 1846 году в семье протоиерея, настоятеля храма святого Симеона Столпника в Заяузье. С раннего детства мальчик имел сердечную склонность к религии и решил посвятить себя служению Господу. Однажды на колокольне тяжелый язык колокола ударил его по голове, и он ослеп на один глаз, но это не помешало ему пройти великий жизненный путь. Окончив Московскую семинарию, он перед принятием сана венчался с подругой детства, дочерью священника Анной, и через пять дней, 19 февраля 1867 года, был рукоположен в Чудове монастыре в дьякона. Святитель Филарет сам назначил ему место служения – свой любимый храм святителя Николая Чудотворца в Толмачах. С этим храмом диакон 28 лет разделял свои радости и горести. В 1872 году скончалась его любимая жена. Все старались утешить молодого вдовца, и настоятель, протоиерей Василий Нечаев (будущий епископ Костромской Виссарион), привлек его к изданию своего журнала «Душеполезное чтение». А вместе с отцом Алексием (Мечевым), в ту пору тоже дьяконом, отец Федор участвовал в народных чтениях, однако никогда не оставлял сердцем Никольский храм и продолжал его благотворительные традиции – помогал беднякам. Однажды в мороз он снял с себя рясу и отдал нищему на улице.

Только в 1895 году он покинул Толмачи и стал пресвитером Успенского собора в Кремле – сам митрополит пригласил его за мощный голос. Там зародилось его особое почитание Владимирской иконы Божией Матери. Утром, войдя в собор, он спешил к ней с молитвой, после литургии служил перед ней молебен, вечером задерживался у нее, прося о помощи и заступничестве. Старец позднее вспоминал: «Войдёшь, бывало, в собор в три часа ночи для служения утрени, и благоговейный трепет охватывает тебя... В таинственном полумраке храма перед тобой встаёт вся история России... Чудится покров Божией Матери от Владимирской иконы в годину бедствий... И хотелось мне тогда молиться за Русь и всех верных чад ее, хотелось всего себя посвятить Богу и уже не возвращаться в суетный мир». Если бы знал он тогда, что именно в его родном храме Николы в Толмачах Владимирская икона изберет себе пристанище в самом конце страшного ХХ века!

А тогда, в 1898 году, сбылась его заветная мечта: он принял монашество под именем Алексий в Зосимовой пустыни, что на станции Арсаки за Троице-Сергиевой лаврой. Толпы паломников стекались к старцу за утешением, так что под конец всем приходящим стали выдавать особые билеты, пропуская по 55 человек в день. Тогда же он стал духовником великой княгини Елизаветы Федоровны, а среди его посетителей были Павел Флоренский и Сергей Булгаков. Каждый получал от него помощь. Вспоминают, что старец Алексий был очень снисходительным, понимал кающегося и прощал, и за этой добротой тоже тянулись люди.

Но паломников было так много, что летом 1916 года старец, стремившийся к уединению и безмолвию, ушел в затвор. Выйти из него ему пришлось уже через год. Летом 1917 года по личной просьбе митрополита Тихона он участвовал на предсоборном монашеском съезде в Троице-Сергиевой Лавре и был избран участником Всероссийского Поместного Собора, на котором приняли историческое решение восстановить патриаршество в России.

И в том же ноябре старцу Алексию было доверено вынуть жребий с именем нового Патриарха в храме Христа Спасителя. Ради такого события Владимирскую икону перенесли в храм из Успенского собора, чтобы перед ней традиционно решилась судьба русского Православия. Митрополит Киевский Владимир написал на трех пергаментах имена кандидатов: архиепископа Харьковского Антония, архиепископа Новгородского и Старорусского Арсения и митрополита Московского Тихона. Эти записки поместили в ковчег и поставили его на аналой. После окончания литургии и торжественного молебна старец Алексий опустился на колени перед Владимирской иконой, трижды перекрестился и, непрестанно творя молитву, дрожащей рукой вынул из ковчега записку. Митрополит Владимир прочёл: «Тихон, митрополит Московский». И протодиакон Константин Розов с амвона провозгласил избранному Патриарху многолетие.

Имена старца Алексия и Патриарха Тихона еще не раз прозвучат в истории Никольского храма в Толмачах. Старец Алексий станет духовным отцом его последнего настоятеля протоиерея Илии Четверухина, а святитель Тихон совершит здесь литургию в самые грозные годы русской истории.

«Наш храм закрыт»

Последним дореволюционным настоятелем Никольского храма стал протоиерей Михаил Фивейский, магистр богословия. Его упрекали за то, что он все свое время отдавал науке и до минимума сократил церковные службы, предав забвению толмачевские традиции. Упомянем, что именно отец Михаил перевел с английского знаменитую книгу Фаррара «Жизнь Христа» и его же книгу об апостоле Павле. При отце Михаиле в 1910 году были проведены последние поновления здания, и храм обрел тот окончательный вид, в котором встретил революцию.

Революция была неумолима к старому Замоскворечью, как и ко всей России, хотя в первые ее годы Никольский храм еще действовал. Судьбы храма, святого старца Алексия и последнего настоятеля были тесно переплетены. События развивались последовательно. После смерти отца Михаила в июле 1919 года в храм был назначен священник Илия Четверухин, друг отца Павла Флоренского и духовное чадо старца Алексия, который чуть раньше, в феврале того же 1919 года, был пострижен в схиму. Несомненно, его ходатайством храм был не только сохранен, но и удостоился потом великой участи.

А тогда в храме, оставшемся без дров и хлеба, теплилась церковная жизнь. В 1922 году из него изъяли ценности на девять пудов. Сын священника Илии Четверухина вспоминал: «Иконы нижнего ряда после снятия массивных риз в 1922 году поразили силой красок. Глаза Христа смотрели внимательно, Богородицы-Одигитрии – сочувственно, а святителя Николая – грозно». Настоятель решил служить каждый день. Приход храма изменился, ибо особняки богатых купцов заняла беднота. Правда, его временным прихожанином стал Новгородский митрополит Арсений, один из прежних кандидатов в патриархи, поселившийся под домашним арестом на квартире бывшего директора 6-й гимназии, что была в доме графини Соллогуб. По воспоминаниям, владыка посещал иногда Никольскую церковь, но никогда не служил в ней. Постепенно сложилась община «толмачевцев». Никольский храм называли «Толмачевской академией», поскольку его прихожане стараниями пастыря хорошо знали службу, вдумчиво пели, серьезно изучали творения святых отцов. После вечерней службы богомольцы опускались на колени перед образом Богоматери и тихо молились: «Под Твою милость прибегаем, Богородице Дево! Молений наших не презри в скорби, но от бед избави нас, Едина Чистая и Благословенная!» По преданию, эту молитву принесли в Москву беженцы во время Первой мировой войны, но в страшные революционные годы она стала для толмачевцев родной. А напротив храма расположился клуб им. Карла Маркса. На церковные праздники из него навстречу крестному ходу двигалось совсем другое шествие, на богомольцев обрушивалась брань, а в священника летели камни. Дьяконом же тогда был отец Павел Понятовский. Его сын Николай, студент Военно-медицинской академии, подписался под прошением не закрывать Троице-Сергиеву Лавру, и его из академии исключили. С большим трудом ему удалось получить медицинское образование, и позднее он стал домашним врачом Патриарха Алексия I.

Официальное существование храма было тяжелым. По декрету о всеобщей трудовой повинности служба в церкви не считалась трудовым занятием, и священнику велели устроиться на работу. Тут соседство с Третьяковской галерей очень пригодилось – отец Илия, умевший хорошо рисовать, устроился в нее научным сотрудником. Однако в 1924 году перед ним поставили выбор: или оставить храм, или оставить галерею. После выбора отца Илии его записали в «лишенцы», плохонькую квартиру еще раз уплотнили, обложили многократным налогом за коммунальные услуги, а старшему сыну не дали закончить школу.

Зато в том же 1924 году на престольный праздник в Духов день в храм приехал служить литургию святой Патриарх Тихон. Осмотрев после службы церковь, первосвятитель «все нашел прекрасным» и остался на праздничную трапезу в комнатке настоятеля. Для Патриарха достали красивое кресло, но он попросил простой стул. Младший сын настоятеля, играя, отнял у него посох. «Ну, быть ему владыкой!» – шутил святитель.

Так прошли первые годы советской власти. А в 1928 году скончался старец Алексий. За несколько лет до этого закрыли Зосимову пустынь, обратив ее в сельскохозяйственную артель, выгнали всех насельников, и отец Алексий оказался в Сергиевом Посаде. По преданию, в середине 1920-х годов, в ту пору, когда старец очень страдал из-за вскрытия и изъятия властями святых мощей, молился и вопрошал, почему Господь попускает такие страшные деяния против святыни, – он удостоился чудесного видения. Однажды ночью, когда старец Алексий творил молитву, ему явился преподобный Сергий. Он тихо встал на молитву вместе с ним, а потом велел три дня молиться и поститься, пообещав ему открыть просимое. В назначенный срок святой вновь явился старцу и молвил: «Когда подвергаются такому испытанию живые люди, то необходимо, чтобы этому подвергались и останки людей умерших. Я сам отдал тело свое, дабы град мой во веки был цел». Это предание о явлении преподобного Сергия старцу Алексию очень ободряло верующих во время войны, когда немцы рвались к Москве.

Есть свидетельства о существовании завещания старца Алексея – поминать предержащие власти и не отходить от митрополита Сергия. И отца Илию Четверухина он учил, что выше всего единство, что нетерпимо только уклонение от догматов, а остальное – на совести человеческой. Старец мирно скончался 19 сентября (2 октября) 1928 года, и на его отпевании в сонме духовенства присутствовал отец Илия.

А на Пасху следующего, 1929-го, года был закрыт Никольский храм в Толмачах. Это было сделано по требованию коллектива Третьяковской галереи (ГТГ), чтобы включить здание храма в ее состав для расширения экспозиции. Священника и прихожан успокаивали, что храм попадет в руки «культурных людей». Приход сдался не сразу. Было подано заявление в Моссовет, потом последовала апелляция в Президиум ВЦИК, но везде вышел отказ.

Можно сказать, что храму повезло, но лишь отчасти – его передали Третьяковской галерее под запасник-хранилище. И он уцелел, хотя был перестроен до неузнаваемости: главы разобраны, верх колокольни сломан, колокола разбиты на куски, внутреннее пространство разделено на этажи, иконостас уничтожен, а многие иконы переданы в галерею. Но все-таки не снесен…

Поэтесса Раиса Кудашева написала в те времена поистине пророческие строфы, посвященные Толмачам:

Да будут, пастырь терпеливый,
Все спасены к закату дней –
И Богом данная Вам нива,
И Божий сеятель на ней

А настоятель был переведен с прихожанами именно в ту церковь святителя Григория Неокесарийского на Полянке, к которой храм едва не был приписан после нашествия Наполеона. Уже в 1930 году отец Илия был арестован и через два года погиб в лагерях.

Долго храм стоял пустым и обезображенным. И лишь в 1983 году, когда Третьяковку готовили к капитальной реставрации, решили восстановить и его здание, чтобы открыть в нем концертный зал. К 1990 году были восстановлены главы и колокольня. А потом случилось чудо.

Чудо о Толмачах

Храм был открыт для богослужения в 1993 году, после того как по особому соглашению между Патриархией и дирекцией ГТГ он получил довольно неожиданный статус домового храма Третьяковской галереи и стал приходским для всех ее сотрудников. В следующем, 1994-м, году мощи старца Алексия были обретены нетленными и поставлены в соборе Смоленско-Зосимовой пустыни…

8 сентября 1996 года, в праздник Владимирской иконы Богоматери, Святейший Патриарх Алексий II освятил главный престол восстановленного храма. Освящение было приурочено к этому великому празднику потому, что Владимирская икона хранилась в галерее. Именно тогда ее впервые принесли в Никольский храм для богослужения, и это оказалось предвестием грядущего торжества.

Полная реставрация храма, проводимая на средства Третьяковской галереи и прихожан, завершилась в 1997 году. Все возможное было воссоздано в прежнем виде, а Третьяковская галерея в свою очередь выделила храму иконы из своих фондов. Восстановлена и утраченная роспись. Снова на западной стене можно видеть сцену изгнания торговцев из храма, а центральный плафон расписан на сюжет Апокалипсиса: Спаситель изображен на Престоле в окружении орла, тельца, льва и ангела, символов апостолов-евангелистов, и Ему предстоят 24 старца, сложивших перед Господом свои венцы – эти венцы в виде корон расположены под ними. В левой части храма на стене икона «Обретение мощей преподобного Сергия», возложенная в XIX веке на мощи святого чудотворца. Словно храм был уготован принять под свои своды величайшую святыню России.

В начале 1990-х годов в Московском университете и, вероятно, в других научных учреждениях собирали подписи под прошением не передавать Православной Церкви из музея Владимирскую икону Богоматери и рублевскую «Троицу», поскольку в храмах технически невозможно обеспечить их сохранность. Многие ставили подписи именно по этой причине. Помнится, как ныне покойный профессор А. Ч. Козаржевский, стуча по столу в лекционной аудитории, кричал студентам: «Иконе место на стене намоленного храма, а не на холодной, бездушной стене музея!» К сожалению, к его словам тогда не прислушались, не понимая их значения.

Все помнят, как в роковом октябре 1993 года Владимирская икона посетила Елоховский собор, когда перед ней молились об умирении России. Именно после этого вышло разрешение совершать перед Владимирской иконой – еще музейным экспонатом – богослужения. Почитание святыни отчасти возобновилось еще в стенах Третьяковской галереи, когда для нее был отведен отдельный маленький зал, и перед иконой, хранимой в застекленном стенде, всегда стоял огромный букет цветов. Но она продолжала пребывать в музее.

А в канун 2000-летия христианства этот, казалось, неразрешимый вопрос был решен поистине чудесным образом, полностью погасившим споры. В сентябре 1999 года, на праздник Сретения Владимирской иконы, святыня была поставлена в домовом Никольском храме Государственной Третьяковской галереи. Говорят, инициатором ее перенесения был мэр Юрий Лужков, являющийся главой попечительского совета галереи. И Владимирская икона заняла подобающее место в храме, в резном деревянном киоте с шатровой сенью.

Можно сказать, что икона согласилась на это перенесение, ибо на протяжении всей своей истории она сама избирала себе место пребывания. Как известно, по преданию, ее написал святой евангелист Лука на доске обеденного стола, за которым состоялась трапеза Спасителя, Богоматери и праведного Иосифа. Пресвятая Богородица, увидев этот образ, молвила: «Благодать Родившегося от Меня и Моя с этой иконой да будет». Перенесенная из Византии на Русь, икона пребывала в Киеве, пока князь Андрей Боголюбский в 1155 году не вознамерился уйти с ней в ростовские земли. Около города Владимира лошади, на которых везли чудотворную икону, встали и не могли двинуться с места. Перечить явленной воле Богоматери не решились, и с тех пор икона находилась во Владимирском Успенском соборе, пока на Русь не нагрянул Тамерлан. В 1395 году, уповая на спасение, москвичи встречали ее на том месте, где позднее был основан Сретенский монастырь. И до самой революции икона пребывала в Успенском соборе Московского Кремля, являя свои великие чудеса и не раз спасая Россию. В наши дни она оказалась в скромном, стареньком московском храме Николы в Толмачах.

Разумеется, что дело не ограничилось простым перенесением Владимирской иконы в домовый Никольский храм: необходимо было обеспечить особый музейный режим в храме, которому официально дан статус храма-музея. Оттого войти в церковь можно лишь через двери Третьяковской галереи со стороны Малого Толмачевского переулка (рядом с колокольней) и, прежде чем подняться по лестнице в храм, положено обязательно оставлять в гардеробе верхнюю одежду. Оборудованный как музейный зал с передовыми технологиями, с искусственно созданным климатом, температурным режимом и сигнализацией, он в то же время остается самостоятельным храмом, где по праздникам и выходным дням проходят богослужения, возносится молитва и даже теплятся свечи. Для Владимирской иконы изготовили на заводе Минатома РФ особый пуленепробиваемый киот с поддерживаемой внутри необходимой температурой. Главное же, по словам Патриарха Алексия II, теперь можно не только взирать на нее, но и помолиться перед ней. И даже оставить ей свечу, которую зажгут во время богослужения. Если эксперимент будет удачным, то в храм перенесут и икону Троицы, созданную преподобным. Андреем Рублевым, а пока в нем установлен список с нее.

На следующий год после того, как Владимирская икона избрала себе местом пребывания храм Николы в Толмачах, в августе 2000 года, на Юбилейном Архиерейском Соборе в храме Христа Спасителя старец Алексий был причислен к лику святых. А в марте 2002 года был канонизирован отец Илия Четверухин, в чине священномученика. Так у Никольского храма появились свои небесные ходатаи; их образы помещены на правой стене.

Толмачевский храм снова стал местом служения Святейшего Патриарха. 23 ноября 2000 года Первосвятитель совершил здесь благодарственный молебен по случаю выхода в свет первого тома Православной энциклопедии. А 5 июня 2001 года, в праздник Владимирской иконы Богоматери, Святейшему Патриарху были переданы здесь фрагменты подлинного полотна «Тайная Вечеря» кисти Г. Семирадского из алтаря храма Христа Спасителя, сохраненные в фондах ГТГ. Праздновалось под сводами храма и 150-летие со дня основания Третьяковской галереи, причем торжество пришлось на престольный праздник храма 22 мая 2006 года. После окончания литургии Святейший Патриарх совершил благодарственный молебен по случаю юбилея.

Праздничные богослужения проходят здесь с участием знаменитого камерного хора Третьяковской галереи под руководством А. Пузакова, причем в день памяти П. И. Чайковского исполняется его «Литургия», а в день рождения С. В. Рахманинова – его «Всенощная». Безусловно, богомольцы приходят прежде всего поклониться Владимирской иконе. Есть устное предание, что она покровительствует переводчикам. Если это так, то история храма Николы в Толмачах и этой замосквореченской местности благостно завершила свой круг.