Ученые и подвижники. Часть 1

Митрополит Евгений (Болховитинов)

Следующим крупнейшим трудом по истории Русской Церкви стала работа, не утратившая своего значения вплоть до недавнего времени. Это «История Российской иерархии» (М., 1807–1815), задуманная замечательным деятелем русской церковной историографии митрополитом Евгением (Болховитиновым), осуществленная его энергичным и деятельным помощником, префектом Новгородской семинарии иеромонахом Амвросием (Орнатским), впоследствии епископом Пензенским, а затем, после смерти последнего, вновь отредактированная и частично переизданная самим митрополитом Евгением.

Митрополит Евгений (Болховитинов) родился в 1767 году в Воронежской губернии, в семье бедного священника. Оставшись в 10 лет сиротой, Евфимий, как его звали в миру, поступил в архиерейский хор, затем в Воронежскую семинарию.

В 1785 году он был послан в Москву, в Славяно-греко-латинскую академию. Хотя академия тогда и входила в единую систему духовных школ вместе с Московской духовной семинарией, но, будучи исторически первым высшим учебным заведением России, сохраняла некоторую широту и универсальность образования, а также традиции классической школы, заложенные еще братьями Лихудами.

Кроме того, с 1775 года, с начала ректорства в академии митрополита Платона (Левшина), учебное заведение переживало новый расцвет: заметно повысилось значение родного языка, начали утверждаться самобытные традиции, отличные от западного схоластического богословия и образования. Постепенно отпала нужда в преподавателях киево-могилянской школы. Преподавание древних и новых языков велось теперь на русском, что способствовало преобладанию понимания материала над механическим его заучиванием. Самим владыкой на русском языке был написан труд «Христианское богословие». Началось преподавание истории Русской Церкви, которой митрополит сам серьезно занимался.

Помимо научно-образовательной деятельности митрополит Платон немало сил отдавал воспитанию ученого монашества: был введен регламент духовной жизни воспитанников, строго соблюдались частое пребывание на богослужении, положенные молитвенные правила, посты и говения. Особый устав жизни был у «платоников» – стипендиатов, избираемых митрополитом Платоном из среды бедных студентов за усердие к науке и послушание. Они давали обещание непременно вступить на духовное поприще, жили отдельно от других студентов, имели свою библиотеку и должны были усиленно изучать языки.

Митрополит Платон (Левшин)

Однако широта взглядов никоим образом не повлияла на строгую ортодоксальность богословской мысли будущего владыки Евгения. Доказательством тому служит ряд полемических произведений, отстаивающих сугубо православные позиции, написанных как им лично, так и впоследствии студентами под его непосредственным руководством.

Еще одно знакомство студенческих времен наложило особый отпечаток на личность и интересы будущего ученого иерарха. Известный историк Н.Н. Бантыш-Каменский привил молодому студенту вкус к исследованию исторических источников.

Уже в Воронеже, куда Евфимий Болховитинов в 1789 году был назначен преподавателем общей церковной истории, он начал работать над российской историей. Однако недостаток материалов принудил его оставить эту обширную задачу и взяться за местную историю, в которой впоследствии будущий владыка весьма преуспевал, интересуясь на всех своих должностях более архивами, нежели текущими делами.

Потеряв в 1799 году жену и детей, Евфимий Болховитинов приехал в 1800 году в Петербург, постригся в монахи с именем Евгений и был определен префектом духовной академии и учителем философии и красноречия.

Читал он лекции и по общей церковной истории, руководил занятиями студентов, устраивал диспуты. Тогда же по поводу происков иезуита Грубера, предложившего Павлу I проект воссоединения Католической и Православной Церквей, Евгений по поручению Петербургского митрополита составил «Каноническое исследование о папской власти в христианской Церкви», разрушившее все замыслы иезуита.

Подчас случайные впечатления подсказывали ученому тему исторических изысканий. Так, беседы с Грузинским епископом Варлаамом, грузинскими князьями Баграрой, Иоанном и Михаилом пробудили интерес к исследованию соответствующего архивного материала, и было составлено весьма ценное «Историческое изображение Грузии» (СПб., 1802). Там же, в Петербурге, Евгений издал «Памятный церковный календарь», заключающий в себе немало материала для «Истории Российской иерархии»; и там же он начал собирать материалы для своего «Словаря российских писателей».

В 1804 году Евгений был назначен викарием Новгородским и принялся за исследования по местной новгородской истории, пользуясь богатейшей библиотекой Софийского собора. Результатом были «Исторические разговоры о древностях Великого Новгорода», а также «Находка грамоты великого князя Мстислава Владимировича и сына его Всеволода Мстиславича»[1] и ряд других исторических работ.

На новом месте служения, в Вологде, куда он был переведен в 1808 году, владыка Евгений снова принимается за исследование местных архивов. Практические источниковедческие исследования приводят его к убеждению, что создание фундаментального труда по отечественной истории Церкви невозможно без подробного изучения документального материала местного значения.

Во время своего пребывания в Вологде владыка Евгений пишет те части «Истории Российской иерархии», авторство которых он и в дальнейшем признавал за собой: «Всеобщее введение в историю монастырей Греко-российской Церкви», «Описание монастырей Вологодской епархии», «Описание Пекинского монастыря», «Историческое сведение о Вологодской епархии и о Пермских, Вологодских и Устюжских архиереях», а также статьи по этнографии и ономастике.

При этом он сам ездит по монастырям, разбирает архивы, списывает надписи; по его распоряжению в архиерейский дом целыми возами доставляли разного рода архивный материал, среди которого находились такие памятники, как сочинения Иосифа Волоцкого, Зиновия Отенского и других. К сожалению, переезжая с места на место на новые назначения, он не мог забрать весь свой научный архив, который впоследствии постигла весьма печальная участь.

Казалось, что каждое новое назначение – из Вологды в Калугу (1813), из Калуги в Псков (1816) – не только не мешали Евгению работать, но даже как будто вдохновляли на новые исследования. Так появились «История княжества Псковского», «Летописи древнего славяно-русского княжеского города Изборска», «Описание шести псковских монастырей». Но его интересы не ограничиваются только местной историей. Он пишет и о русской церковной музыке, и о камчатской и пекинской миссиях, и продолжает работу над «Словарем историческим о бывших в России писателях духовного чина».

Этот словарь не утратил своего значения и до настоящего времени, представляя собой результат целого ряда исследований не только самого владыки Евгения, но и других компетентных ученых того времени: К.Ф. Калайдовича, Н.Н. Бантыша-Каменского.

На Киевскую кафедру митрополит Евгений был возведен в 1822 году. И здесь он не прекращает научной работы: им составлены «Описание Киево-Софийского собора» (Киев, 1825), «Описание Киево-Печерской лавры» (Киев, 1826), а также «Киевский месяцеслов, с присовокуплением разных статей к Российской истории и Киевской иерархии относящихся» (Киев, 1832). Завершает он и исторические труды общерусского масштаба: «Историческое обозрение российского законоположения от древнейших времен до 1824 года», не перестает работать и над уже практически заброшенной к тому времени Амвросием (Орнатским) «Историей Российской иерархии», которую владыка Евгений исправлял и дополнял на основании новых материалов, найденных в киевских архивах. В Киеве он предпринимает церковно-археологические раскопки, в результате которых были обнаружены фундаменты Десятинной церкви, Золотых ворот и другие ценные находки.

«История Российской иерархии», вышедшая в 1807–1815 годах в шести томах и семи книгах (том 6 – в двух книгах), состоит из двух неравных частей. Первая входит в 1-й том и содержит в собственном смысле историю иерархии (сведения о епархиях, митрополитах, патриархах, Синоде) и, кроме того, сведения о соборах, о святых и о духовных школах. Вторая часть содержит сначала общее введение в историю монастырей, а затем частные сведения о них в алфавитном порядке. При этом сведения о монастырях основываются в значительной мере на документальных источниках, которые тут же и приводятся, причем безотносительно к их объему, вплоть до таких значительных текстов, как монастырские уставы преподобных Нила Сорского, Иосифа Волоцкого и Корнилия Комельского. Неизданный 7-й том «Истории» хранится в виде верстки в архиве В.М. Ундольского (РГБ, отдел рукописей).

Историческая наука представляет нам всегда исследования двух типов: источниковедческие работы по отдельным вопросам и масштабные историографические труды, систематизирующие исследования первого типа и дающие общую историческую картину какого-либо достаточно длительного периода.

В работах второго типа, как правило, гораздо сильнее, чем в первых, отражается личность автора, его мировоззрение, его оценка главного и второстепенного, выбор акцентов и приоритетов. Поэтому для изучения большого историографического труда всегда небезынтересно знакомство с личностью его автора. Однако как труд преосвященного Амвросия (Орнатского), так и все работы его великого наставника митрополита Евгения (Болховитинова), отличаются удивительной особенностью – полным отсутствием какого бы то ни было публицистического или полемического пафоса, столь свойственного большинству поздних масштабных историографических трудов.

Собирая огромное количество исторического материала – практически по всем доступным тогда источникам, они не поддаются соблазну навязать читателю свою концепцию, свой взгляд на процесс исторического развития, а как бы остаются в тени своей работы, предоставляя каждому новому поколению самостоятельно анализировать изложенные факты, делать свои выводы, извлекать из истории свой нравственный урок. Их работы – это справочник, энциклопедия, материал для будущих ученых.

Многие критики видели в этом слабую сторону работ как митрополита Евгения, так и епископа Амвросия, а о единстве их методологического подхода говорит почти дословное совпадение в оценке ими своих трудов.

Митрополит Евгений в предисловии к своему «Словарю историческому о бывших в России писателях духовного чина» пишет: «История писателей есть существенная часть литературы, потому что они составляют даже эпохи и периоды ее… Во всех сих статьях мы, сколько успеем, стараться будем помещать биографические, а особливо ученые обстоятельства авторов. Означим также время и место издания их сочинений, о мертвых иногда отважимся сказать свое или других мнение, а о живых все суждение предоставим потомству, которое одно беспристрастно о них судить может».

Излишне добавлять, что «мнения» практически всегда доброжелательны и уважительны – в этом сказывается чисто монашеский бесстрастный почерк ученого иерарха: «Не судите, да не судимы будете» (Мф. 7: 1).

Теми же словами определяет в предисловии свою задачу и составитель «Истории Российской иерархии»: «История иерархии, или преемства священноначальников, есть существенная часть истории церковной и может даже почитаться такою же для оной основою, какою служит хронологический порядок династий и владений в истории гражданской. Самые эпохи и периоды, или разделения церковных происшествий, естественнее всего могут быть располагаемы по переменам иерархическим, потому что состояние Церкви всегда тесно сопряжено с состоянием управляющих оною священноначальников, и первое чаще всего зависело от последнего». Воспроизводя хронологическую канву истории, автор намеренно уклоняется от каких бы то ни было оценочных характеристик как в отношении отдельных личностей, так и в отношении тех или иных исторических событий.

Лишь иногда резкие высказывания появляются в труде этих ученых иерархов. Так, в заключении к истории Киевской духовной академии дается резкая отповедь на упреки в том, что академия, «воспитывая ученых прелатов, не воспитывала ни Кодров и Фокионов, ни Гомеров и Демосфенов, ни Ньютонов и Бюффонов»[2].

Резкость суждений, язвительность и ирония были свойственны ученику не в меньшей степени, чем учителю, однако и тот, и другой старались не допускать их в печатных работах. Митрополит Евгений сам говорил о себе: «Я часто бываю горяч до бешенства, и если в сии минуты горячности моей случится мне писать, то я противу воли обижаю… я горяч и в горячности неумерен…»[3].

В статье А.В. Карташова, предваряющей его «Очерки по истории Русской Церкви», об «Истории Российской иерархии» говорится как о труде преосвященного Евгения, а епископ Амвросий упоминается лишь как его помощник, имя которого стоит в заглавии как имя автора. Однако, признавая руководящую роль и труд по собиранию значительной части материалов за митрополитом Евгением, большинство современников, а также исследователей научного творчества обоих ученых иерархов все же считали «Историю» трудом епископа Амвросия. Тем не менее, тема авторства «Истории» во многих работах служит камнем преткновения и поводом для иронических намеков.

Здесь необходимо снова вспомнить митрополита Евгения (Болховитинова). Ярчайший талант и темперамент ученого сочетались в нем с огромной научной щедростью. Будучи сам физически не в состоянии осуществить все обилие своих научных замыслов и обработать множество собранных материалов, он «дарил» свои идеи тем, в ком видел своих сотрудников и соратников. Таким его сотрудником и оказался преосвященный Амвросий, в ту пору – еще иеромонах, префект Новгородской семинарии.

Полное отсутствие научного тщеславия способствовало такой щедрости. «Необходимость работы была присуща понятиям Евгения; труд не был для него делом внешним, посторонним, но был необходимым элементом его существования… Труд был и отдых, и успокоение, и счастье. Это всего нагляднее объясняется отношением Евгения к своим произведениям… “При издании Вами "Словаря", – пишет он Снегиреву, – не упоминайте о моем имени; журналисты и публика сами вспомнят обо мне, а по смерти моей как хотят”»[4].

С другой стороны, преосвященный Евгений сам часто прибегал к технической помощи, очевидно нередко анонимной, своих друзей и учеников из начинающих ученых, а также историков-любителей. Одним из таких его верных помощников был Василий Григорьевич Анастасевич, внесший, судя по переписке, достаточно большой вклад в переиздание «Истории Российской иерархии»[5].

Надо сказать, что в начале XIX века понятие об авторском праве и интеллектуальной собственности, особенно в среде церковных историков, еще сохранявшей отчасти «летописный» взгляд на вещи, сильно отличалось от более позднего. Стоит вспомнить публикацию тем же Анастасевичем описания рукописей Иосифо-Волоколамского монастыря практически без ведома автора – Павла Михайловича Строева[6]. Сам же Строев при жизни опубликовал не так уж много, а главные его работы – и по сей день незаменимые справочники «Списки иерархов и настоятелей монастырей Российской Церкви» (СПб., 1877) и «Библиологический словарь и черновые к нему материалы» (СПб., 1882) увидели свет лишь благодаря его верному ученику Сергею Алексеевичу Белокурову.

Автором (или издателем) «Истории Российской иерархии» митрополит Евгений даже в частной, можно сказать, дружеской переписке с В.Г. Анастасевичем называет Амвросия (Орнатского): «“История Российской иерархии” на сих днях кончится вся печатанием… После сего автор намерен издать вторично первую только часть с поправками и дополнениями» (20 сентября 1814 г.). Не скрывает он, однако, и своего участия в труде и даже некоторой своей опеки над молодым ученым: «Нашей (выделено мною. – Т.С.) “Российской иерархии” о сю пору напечатано шесть частей и печатается седьмая» (19 апреля 1814 г.)[7]. «Жду нетерпеливо окончания вашей статьи из Чацкого[8] и все это помещу в второе издание “Истории Российской иерархии”» (2 марта 1814 г.). «Получил я дружеское ваше письмо от 2 марта с продолжением выписки из Чацкого. Сердечно благодарю вас; и все это сообщу Новоспасскому архимандриту[9] для помещения в новое издание “Истории Российской иерархии”… Пожалуйста, сообщите мне все то, что у вас есть любопытного о церковной иерархии, наипаче польских наших церквей; все это поместим в новом издании “Истории Российской иерархии”, а у вас это все останется без употребления» (15 марта 1814 г.); «…между тем, просматривая сию книгу, не упускайте уведомлять меня и об ошибках, коих избежать не можно при таких обширных компиляциях… во второй части “Российской иерархии” статья о пекинском монастыре вся моего сочинения» (16 августа 1814 г.). И, наконец, когда книга уже полностью вышла, митрополит признается: «Весьма Вы меня одолжили сообщением ваших замечаний на неисправности и ошибки “Истории Российской иерархии”, ведь и я в издании ее половиною участвовал, да и я начал и собрал материалы, а издание только пополнить поручил отцу Амвросию» (14 декабря 1814 г.).

Тем не менее, практически везде, где речь идет об «Истории иерархии», митрополит Евгений использует местоимение «мы»: «А мы с отцом Амвросием отказываемся от выбирания из иерархии росписей чиновных, хронологических и алфавитных. Это снова труд, и труд скучный. Если вы окончите его и сообщите нам, то мы его издадим». Тогда же он пишет, что «введение в историю российских монастырей, напечатанное при второй части иерархии, все мною написано, как и означено в конце буквою Е.» Однако, опекая начинающего ученого и передавая ему разработки своего сотрудника В.Г. Анастасевича, преосвященный Евгений и сам прибегал к его помощи: «В Москву писал я к Новоспасскому архимандриту, чтобы достал он опись архивских малороссийских дел».

Переиздание «Истории» с поправками и дополнениями задумывалось митрополитом Евгением еще в процессе работы над первым изданием, о чем говорится в приведенной выше цитате из письма к Анастасевичу. Однако всего через несколько недель преосвященный Евгений пишет Анастасевичу: «Второе издание 1-й части “Истории иерарахии” не может быть скоро, а разве с половины будущего года, ибо издатель занят другими трудами, столь же полезными, а именно изданием описания Новгородского Софийского собора и уставов российских монастыреначальников» (11 ноября 1814 г.).

Однако тогда «Уставам» не суждено было увидеть свет. Спустя несколько лет после начала работы над последней, седьмой, частью «Истории иерархии», преосвященный Евгений писал Я.И. Бардовскому: «Мы с преосвященным Амвросием составили целый 7-й том к “Истории Российской иерархии”, заключающий в себе уставы русских монастыреначальников, но наши цензоры тогда сочли его недостопримечательным для публики»[10]. Вообще митрополит Евгений часто сетовал на то, что «цензура не все и архивское пропускает»[11].

Неизданный 7-й том «Истории Российской иерархии» посвящен вопросу, который до сих пор остается мало исследованным в русской церковно-исторической науке, но, вероятно, был особенно близок ученому владыке. Речь идет о русских авторских дисциплинарных монастырских уставах.

Несмотря на то, что работа эта так и не была опубликована, а тексты приводятся, по обычаю эпохи, как правило, по одной рукописи, без разночтений и текстологического анализа, подборка их в своем роде уникальна. Правда, уставы таких известных монастыреначальников, как преподобные Нил Сорский и Иосиф Волоцкий, были впоследствии переизданы и достаточно широко известны в науке. Устав преподобного Евфросина Псковского увидел свет в издании Н.И. Серебрянского только в начале XХ века[12], а устав и другие тексты преподобного Корнилия Комельского стали предметом тщательного исследования лишь в наши дни[13].

Итак, мы видим, что история создания одного из первых русских церковно-исторических трудов содержит много загадок. Из-за скудости сохранившихся данных очень трудно восстановить процесс работы над ним двух ученых. Однако оправданием могут служить слова одного из них: «Что касается до замеченных вами недостатков и умолчаний в разных статьях, то сие значит не одну скромность, но и недостаток сведений. Когда полна история, то явный признак, что сочинитель много выдумал, ибо всего не могут знать и современники, и даже само действующее лицо. Сердце человеческое есть тайна, а деяния обманчивы»[14].

Епископ Амвросий (Орнатский)

Сведений о епископе Амвросии сохранилось очень немного, что довольно странно при известности его труда. Это всего лишь несколько статей, некоторые из которых содержат сведения противоречивые, а порой и прямо грешат фактическими неточностями. Епископ Амвросий предстает одновременно героем как скандальных анекдотов, так и благочестивой легенды.

Биография его содержится в «Русском биографическом словаре» под редакцией А.А. Половцова и вполне исчерпывает фактическую сторону вопроса: «Амвросий, епископ Пензенский и Саратовский, до пострижения – Андрей Антонович Орнатский. Сын диакона Новгородской губернии Череповецкого уезда погоста Чуди; родился в 1778 году, умер 20 декабря[15] 1827 года. В ноябре 1788 года поступил в Кирилло-Белозерское духовное училище, а через четыре года переведен в Александро-Невскую семинарию, называвшуюся в то время Главною и с 1797 года переименованную в академию. По окончании в 1800 году курса учения Андрей Орнатский определен сперва преподавателем разных предметов в Новгородскую семинарию, в 1802 году назначен там инспектором, а в 1804 году – префектом и учителем философии. 16 июля 1805 года Орнатский пострижен в монашество, 20-го – рукоположен во иеродиакона, 23-го – во иеромонаха и 14 августа причислен к соборным иеромонахам Александро-Невской лавры. Возведенный 9 февраля в сан архимандрита, Амвросий назначен настоятелем Новгородского Антониева монастыря и ректором Новгородской семинарии; в сентябре 1811 года переведен настоятелем в Юрьев монастырь с оставлением в ректорском звании, а в марте 1812 года назначен настоятелем ставропигиального Московского Новоспасского монастыря. В следующем году архимандриту Амвросию поручено было возобновление некоторых московских монастырей, пострадавших от неприятельского нашествия, причем, по словам всеподданнейшего доклада Святейшего Синода, он “оказал особенное старание и попечение”, за что и сопричислен к ордену святой Анны 2-й степени. 12 марта 1816 года Амвросий хиротонисан в Петербурге в епископа Старорусского, викария Новгородской митрополии, а 9 ноября 1819 года назначен епископом Пензенским и Саратовским. В январе 1825 года он обратился в Святейший Синод со следующим прошением: “Святейшим Синодом, согласно собственному желанию моему, возложена на меня священнейшая обязанность приготовить ко второму изданию "Историю Российской иерархии" по собранным дополнительным сведениям. Сколь ни священна сия обязанность и для меня ни вожделенна, но при управлении епархиею, мне вверенною, не имею я ни времени, ни сил к благовременному и достодолжному исполнению святейшей воли Синода. Посему, дабы коснением и оставлением без действия дела, для Церкви и Отечества полезного и уважительного, не подвергнуть себя строгому и праведному суду и осуждению Божию и Святейшего Синода, признаю я за необходимое испросить у вашего святейшества увольнение себе от управления епархиею, мне вверенною, до приведения к окончанию моего труда в издании вторым полнейшим и совершеннейшим образом "Истории Российской иерархии", с дозволением иметь мне пребывание в Кирилло-Белозерском монастыре”.

Просьба эта была удовлетворена 4 сентября с назначением Амвросию пожизненной пенсии в 2000 рублей. Поселившись в Кирилло-Белозерском монастыре и заняв маленькое помещение, преосвященный Амвросий вел совершенно уединенную жизнь. Он не показывался не только посторонним, но и братии монастыря; нередко даже келейник не видел его по целым неделям, принося только раз в день в условленное место скудную пищу. Он сам исполнял все черные домашние работы, вполне отдаваясь аскетическим подвигам. Нуждающиеся оставляли свои прошения вместе с приносимою пищею и потом находили их с надписью и деньгами. Одни говорят, что он, особенно в молодых летах, отличался живостью характера, добротою, общительностью и не чужд был некоторых слабостей и увлечений. Другие, наоборот, рисуют его вспыльчивым, раздражительным, требовательным и неуживчивым, вследствие чего и было у него будто бы много столкновений с светскими властями, особенно в Пензе, что, главным образом, и побудило его будто бы выйти в отставку. Главный труд Амвросия – “История Российской иерархии”. Из представления митрополита Амвросия (Подобедова) в Святейший Синод о разрешении напечатать этот труд видно, что он не самостоятельное произведение[16], а “перевод с латинского книги под названием "Опыт Российской иерархии", сочиненный Никодимом (Селлием), монахом и учителем Александро-Невской школы”, но перевод “исправленный с летописями и другими рукописями, расположенный по современному порядку иерархии Российской, во многом дополненный и доведенный до последнего времени”. В свое время, при неразработанности исторических материалов, труд Амвросия был весьма ценным пособием по истории Русской Церкви. В настоящее время в нем обнаруживается слишком много неточных сведений. Известную долю участия в труде Амвросия принял митрополит Евгений, которому принадлежат: в 1-м томе – “Исторические сведения о духовных училищах в России”, во 2-м – введение в описание монастырей и история Пекинского монастыря, в дальнейших томах – описание монастырей Воронежской и Вологодской епархий, не считая просмотра всего сочинения и дополнений. Значительную помощь оказали Амвросию также портфели Н.Н. Бантыша-Каменского. В Московском Румянцевском музее хранятся корректурные листы неоконченного 7-го тома. Последующие издания 1-го тома сделаны в Москве в 1822 году и в Киеве в 1827 году. Известно слово епископа Амвросия в день Донской Божией Матери (Москва, 1816)»[17].

На первый взгляд – вполне обычная карьера ученого монаха. Но даже строгая энциклопедическая справка не обходит молчанием противоречивые оценки личности преосвященного Амвросия.

Своеобразие характера епископа, служившее причиной странных слухов о нем и несколько портившее его репутацию, отразилось в отдельных воспоминаниях современников: «На другой день прибытия императора (Александра I. – Т.С.) в Пензу случилось забавное происшествие. Назначено было, как обыкновенно, представление его величеству всех местных властей.

Епархиальный архиерей, долженствовавший по порядку представиться прежде всех, собрав все духовенство города в собор и облачившись в полное архиерейское облачение, отправился из соборной церкви с великолепною церковною церемониею и с хоругвями, чтобы представиться его величеству самому и представить в облачении свою паству.

Усмотрев из окна эту церемонию, шествующую по площади, его величество тотчас позвал к себе барона Дибича и приказал узнать, для чего такая церемония. Барон через посланного фельдъегеря узнал, что архиерей с духовенством желает с такою церемониею представиться императору и на том именно основании, что все, как военные, так и гражданские, чиновники обязаны представляться великому своему монарху в полных парадных мундирах.

Барон Дибич тотчас доложил о том государю, и его величество, заметив всю несообразность поступка архиерея, повелел объявить ему, чтобы он возвратился с этою церемониею в собор. Для выполнения такого повеления был послан бароном Дибичем генерал Соломка, который, заметив непреклонность архиерея, употребил при этом хитрость: не обличая нелепость поступка архиерея, он объявил ему, что государю неблагоугодно принять его в облачении у себя, а что его величество вскоре пожалует сам в соборную церковь.

Итак, эта процессия, приведшая весь город в движение, от дома губернатора возвратилась в собор. Спустя некоторое время барон Дибич послал в собор поручика Годефруа объявить архиерею, что его величество не может быть в этот день в соборе, а изволит назначить сам другое для сего время и чтобы архиерей ожидал на то повеление.

Государь, узнав подробно о жизни этого архиерея, впоследствии повелел Святейшему Синоду назначить его на покой, а на его место назначить другого епископа»[18].

В примечаниях к этим воспоминаниям описаны еще некоторые подробности необычного поведения епископа Амвросия по отношению к светским властям в его епархии: «Почтенный лейб-хирург Д.К. Тарасов рассказывает в своих воспоминаниях об одном чудаке Пензенском архиерее. Этот чудак был, как сообщил нам А.И. В-ч, не кто иной, как известный ученый Амвросий (Орнатский). Амвросий составил, как некоторые думают, при содействии знаменитого Евгения (Болховитинова), “Историю Российской иерархии”. Этот обширный труд до сих пор составляет необходимое подспорье во всех изысканиях в области истории Русской Церкви. В 1820-х годах он был архиереем в Пензе и здесь оставил по себе память многими странными выходками.

Вот один из передаваемых о нем анекдотов. Пред приездом в Пензу императора Александра Павловича в 1824 году губернатор Лубяновский и корпусный командир Сакен прислали к нему: первый – полицмейстера, а второй – адъютанта с просьбой, чтобы преосвященный приказал своим служкам очистить от грязи и сора обширную площадь, лежащую перед архиерейским домом.

– Ваш генерал немец, – сказал Амвросий адъютанту Сакена, – а потому и не знает, что русские архиереи не занимаются чисткой улиц и площадей; их дело очищать души. Если хочет генерал, чтобы я его почистил, пусть присылает свою душу.

– Но ведь его величество увидит безобразие на площади, – заметил полицмейстер.

– Прежде чем увидит император площадь, – ответил преосвященный, – предстанете пред ним вы и губернатор, а безобразнее вас обоих ничего нет в Пензе.

Амвросий пробыл на Пензенской кафедре с 9 ноября 1819 года шесть лет, зимою 1825 года в нагольном тулупе и шапке с ушами с небольшой связкой книг отправился на безмолвие в Кирилло-Белозерский монастырь, где и умер в тесном добровольном заключении. О кончине его узнали только потому, что ежедневно даваемая ему в окно кельи просфора осталась нетронутою»[19].

Излишне объяснять, что приведенные воспоминания говорят о том, насколько непонятной для современников, принадлежавших к светской элите и далеких от истинно церковной жизни, была незаурядная личность епископа Амвросия. Его поведение, явно не укладывавшееся в рамки, определенные для высших чиновников «ведомства православного исповедания», вызывало недоумение и раздражение. Но вслед за анекдотом начинается и благочестивая легенда, столь же непонятая современниками, как и поведение епископа до ухода на покой.

Словно заимствованный из древнего жития, рассказ о нетронутой просфоре на окне кельи, поэтично и кратко отражающий сущность последних двух лет подвижнической жизни епископа Амвросия, приводится и в «Обзоре духовной литературы» архиепископа Филарета (Гумилевского). Обычно скупой на похвалы своим коллегам – историкам Церкви, архиепископ Филарет отдает дань уважения научному и иноческому подвигу преосвященного Амвросия: «Он выехал из Пензы в нагольном тулупе и в Кирилловом монастыре заключился в тесной келье; здесь питался он только просфорою, которую приносили к окну его; в глубокую ночь при свете луны видали его издали стоящим на паперти на коленах с воздетыми к небу руками; иначе он не видался ни с кем; 26 декабря 1827 года просфора, оставшаяся на окне кельи, дала знать, что святитель-подвижник окончил земной путь свой. Его “Российская иерархия” в настоящее время, когда издано столько памятников древности, оказывается во многом недостаточною, но и ныне она еще не теряет своей классической важности. В свое же время это был труд высокой важности, дорогой для святой Церкви»[20].

К сожалению, следует отметить, что при всей своей возвышенности, этот рассказ страдает фактическими неточностями и является скорее лишь благочестивой легендой, противостоящей клевете и сплетням, часто сопровождавшим имя епископа Амвросия.

(Окончание следует.)