«На страже духа». Письма и дневники. Ч. 5

В издательстве Сретенского монастыря готовится к выходу в свет книга архиепископа Никона (Рождественского) "На страже духа". Предлагаем нашим читателям познакомиться с отрывками из этой работы.

Епископ Никон. Фото. 1912 г.

Протоиерею Благоразумову Н.В.^[1]

Достоуважаемый отец ректор!

Еще задолго до рождественских праздников я намеревался высказать то, что хочу сказать теперь, но боялся, чтобы вы не приняли мой поступок за что-нибудь вроде манифестации против г[осподина] профессора^[2], и вообще, чтобы вы не истолковали его в дурном смысле. Я считаю за лучшее откровенно высказаться перед вами, как честный ученик, уважающий честь своего учебного заведения, нежели выносить сор из избы, как выражается пословица и как делают это некоторые из нашей братии. Приступаю к делу.

Профессор церковной истории с самого первого урока поразил многих из нас особым духом и характером преподавания. В первой же лекции, делая очерк появления на земле христианской Церкви, профессор упомянул о наиболее важнейших событиях в истории ее основания: рождестве И[исуса] Христа, Его общественном служении, Его страданиях и погребении. Упомянув об учении, он ни слова не сказал о чудесах; сказав о погребении, не упомянул о воскресении, явлениях Спасителя апостолам и о вознесении; мельком упомянул об известной басне иудеев, будто тело Богочеловека было украдено, и о[т] несостоятельности сей басни перешел к событиям Пятидесятницы; но и при этом говорил только о «чудесной перемене», происшедшей в учениках Иисуса. Вообще он заметно избегал упоминания о чудесах и чудесной основе христианства – факте воскресения. Эту особенность тогда же заметили ученики, и она дала повод к некоторым суждениям, невыгодным для г[осподина] профессора. Я объяснил это простою случайностью, но вышло не так. На одной из следующих лекций он заметил, что «не могли апостолы знать всех языков в мире», – и это замечание опять подало повод ученикам смеяться над ним, что он забыл о даре языков. В другое время, когда он говорил о Нерукотворенном Образе Спасителя, то заметил: «Я сам читал послание И[исуса] Хр[иста] к Авгарю и пришел к заключению, что нельзя, кажется, не согласиться с некоторыми христианами, которые говорят о его подложности…» В его «Записках по церковной истории» говорится, что «иконы появились первоначально в Испании, в IV в.». Относительно явления креста на небе Константину он также имел неосторожность заметить, что это чудо противоречит здравому пониманию христианства, ибо крест есть «знамение мира, а не вражды». Относительно частиц Животворящего Древа он выразился, что их так много, что «можно дом состроить»; вату, которую берут от мощей и икон, и так называемые реликвии назвал ветошью и т[ому] под[обным]. Говоря о духовенстве времен Златоуста, он заметил, что оно было корыстолюбиво, «как и всегда». Очевидно, он прибавил эту в шутку, но на другой день один ученик, отвечая урок, повторил то же уже не в шутку…^[3] Когда один из нас употребил в сочинении выражение «христианство распространилось по всему лицу земли», он заметил, что «пора оставить эти поповские фразы, которые встречаются только в поповских проповедях». Это тогда же не осталось бесследно: ученики смеялись над ним, говоря, что он заучился, забыл известное всем из катихизиса место Деян[ий] 17, 26, где фразу: лицо земли употребляет а[постол] Павел. Все это (можно бы еще указать на подобные вещи, но всего не припомнишь) может показаться мелочным, недостойным внимания, но мне кажется неуместным в устах профессора. Капля долбит камень не силою, а частым падением. И так в нашей среде немало пустых фразеров, которые смеются над всем, что свято и дорого для христианина, которые бранят то звание, которое их вскормило и воспитывает на последние трудовые гроши. Вот это меня возмущало и возмущает до крайней степени, но, к сожалению, вековые предания бурсы таковы, что между нами, учениками, и вами, нашими наставниками, не существует прямой откровенности и доверия, несмотря на все ваши искренние желания и усилия вызвать нас на эту откровенность. Мы чего-то боимся и молчим, – молчим даже тогда, когда совесть заставляет говорить. Едва ли бы и я осмелился сказать то, что говорю, если бы не опасение, чтобы дошло каким-нибудь путем до сведения г[осподина] ревизора все, о чем я вам решился заявить. А это легко может статься^[4]. Впрочем, и в этом случае я, прежде чем написать эти строки, долго думал: мое ли это дело? И даже предложил этот вопрос человеку, которому всегда открываю свое сердце, своему духовному отцу, и только тогда, когда он указал мне на слова Спасителя: аще постыдится Мене пред человеки^[5]?, решился сказать правду пред вами, и то, как видите, не устно (на это у меня недостало бы духа), письменно. Лично я уважаю почтенного Н. В-ча и совершенно им доволен, но долг заставляет сделать это, – сделать так, чтобы ни один из моих товарищей не знал об этом, чтобы это осталось между мною и вами. Если же не верите мне, – можете спросить кого угодно из нашего класса относительно верности моих слов.

Итак, прошу вас, ради Бога, предостерегите Н. В-ча, чтобы он вперед остерегся… Ученики уже теперь между собой называют его вольнодумцем. Я хотел сказать ему об этом лично, но боюсь, чтобы он не обиделся. Равно прошу и вас сохранить мое [нрзб.] от всех, если можно.

Достоуважаемый Виктор Ипатьевич!

Извините, что так долго задержал деньги, следуемые с меня за «Домашнюю Беседу» сего года, три р[убля] с[еребром]. При сем прилагаю их. Посылаю при сем также начало рассказа с покорнейшей просьбой: прочтите ради Бога и скажите свое мнение: стоит ли продолжить его? Не переменить ли его форму? Суть вот в чем: мне хотелось бы представить читателю наглядно, до каких гибельных последствий достигает нравственное растление даже в таких «малолетках», как мальчишка 14–15 лет!.. Я должен сказать вам, что о[тец] Михаил – это я. Я имел несчастье быть учителем такого негодяя, который не хотел слышать ни об отце, ни о матери, ни о Боге, ни о чести, ни о чем святом!..

Горько мне было иметь дело с этим «разлагавшимся трупом», и я оставил его на волю Божию… Я записывал иногда кое-что из истории этого лже-воспитания – лучше сказать, растления, совершавшегося под влиянием модных швейцарских пастушек и, до меня, модного негодяя – студента-нигилиста, умевшего ловко маскироваться пред недальновидною доброй мамашей и умным папашей, который вовсе забывал о том, что он «отец», и видел детей два-три часа в месяц… Вот что составляет материал для рассказа, который я хотел бы повести от лица о[тца] Михаила. Подлинник моего героя теперь гуляет по Москве с жуликами, эксплуатируя добрую маман и изгнанный из дома, отверженный умным папа. Боюсь только вот чего: не найдется, пожалуй, ни одна редакция, которая напечатала бы эту скорбную повесть – пропадает мой труд напрасно!.. Вот если бы вы, достоуважаемый Виктор Ипатьевич, согласились поместить мой плач на развалинах образа Божия, если можно… Изменяйте, переделывайте, сокращайте что угодно и как угодно – отдаю в полное ваше распоряжение… Если угодно, помещайте в виде отдельных очерков; или не лучше ли переменить форму рассказа на форму дневника? Ради Бога: скажите свое мнение и дайте совет. Гонорара мне никакого не нужно: не желаю делать добро за деньги. Я не литератор-специалист, я просто пока школьник; правда, я намерен писать эту вещь не ранее как во время вакации, когда кончу уже курс, на свободе; но слава Богу: я сыт и доволен. Мне хотелось бы только одного: чтобы наблюдения мои не пропали напрасно! Впрочем, есть и маленькое корыстное желание: уверен, что в удовлетворении его отказа не получу, я страстно желаю иметь у себя вашу драгоценную «Беседу» за все годы, чтобы и самому все прочитать, и другим доставить в том же возможность. С этой целью я хожу к Сухаревой^[7] и ищу ее. До сих пор удалось приобрести целые годы: 1862 и 1866 да за 1859 №№ 1–24, за 1860 №№ 1–20 и за 1861 №№ 1–25. Если бы я мог заслужить вам чем-нибудь, то, конечно, вправе бы почел себя надеяться, что вы не откажете хоть недостающие годы-то пополнить бесплатно. Как досадно, что лишних денег не имею!

Прилагая при сем почтовую марку, смею надеяться, что вы удостоите меня чести получить от вас ответ, хотя бы и не скоро.

Так как черновой рукописи у меня не остается, то покорнейше прошу в случае непригодности материала к печати в том виде, как он есть, или в измененном возвратить мне его при письме, которое надеюсь получить от вас.

Извините, что так отрывочно мое письмо. Я уже хотел его отправить на почту, когда получил ваш последний № и, прочитав статейку «Грех и смех», припомнил кое-что очень грустное, о чем и пожелалось мне сообщить вам. Таким образом, посылаю кстати еще «Голос семинариста», а если сочтете полезным, то не откажите в помещении его хоть в «изгари». Это «изгарь» книжная, т[о] е[сть] такая, о которой никто не может сказать, что ее нет. Когда кончу курс, я пришлю вам «изгарь» «устную»; отрывки из учебного моего дневника или заметки и впечатления, вынесенные с лекций некоторых гг. наставников. Это грустные, очень грустные, если не сказать больше, заметки!.. Но что делать? Нам, школярам, начальство не поверит: правдою [насолит?] и чего доброго – двери укажут… Нет!.. [После?] лучше, после, после… Недолго до июня!

Да и самому не хотелось бы воспроизводить в своем рас[сказе] богохульные бессмыслицы и выходки. […] К чему? Если они мне противны, если они так очевидно дерзки, то человек с хорошим сердцем и так отвернется от них. Если иметь в виду самих нигилистов, то разве вразумить этих упорных прот[ив] Д[уха] Б[ожия], особ[енно] облич[ением]?

Рановато мне приниматься за обличительную беллетристику. Опасно. Сначала нужно самому поучиться, почитать хороших книг истор[ического] содержания. […] Пописать в этом роде, а там уж и обличать… Иначе как бы, обличая с доброй целью, по неумению кого не соблазнить… А это так легко. Как раз познакомился с сомнениями и недоумениями того, кто верил в простоте сердца, нимало не зная этих теорий нигилизма… Примером в этом роде есть обличители.

Любовался Окой, видел исторический Дон. Посмотрел бы на него там, где он привольно катит в беспредельных степях тихие волны свои! Слышал и предание: не знаю, напечатано ли оно где, и потому записываю. Известно, что Дон вытекает из озера Ивановского Тульской губ[ернии] Богородицкого уезда. Озеро лежит на самом водоразделе бассейнов Каспийского и Черного морей. Из него текут: на север – Игар, на юг – Дон. Предание говорит: долго озеро не пускало детей своих на волю, наконец Игар не утерпел, ушел без благословения родительского. Дон дождался сего благословения. И вот отец порешил: будь ты Шат, шататься долго, пока не попадешь под северный поток, бабью команду, а ты, Дон, сам дойдешь до моря. Так и сбылось: извилистый Шат впал в Упу, приток Оки, а Дон с благословением отчим достиг самого моря. Легенда поэтическая и поучительная.

В Задонск мы прибыли из Воронежа по шоссе (84 версты). Ночевали в пути не останавливаясь. Приехали утром, после утрени, были у обедни, служили молебен с акафистом и поклонились почивающему в благоухании нетления святителю^[8]. Св[ятые] мощи лежат высоко и видны отовсюду в соборе.

Гостеприимный старец о[тец] архимандрит Димитрий^[9] принял нас по-родному, распорядился, чтобы нам все было показано. Были и в Тихоновской пустыни, именуемой скитом, видели кладезь, ископанный руками святителя Тихона, посетили Тюнинский женский монастырь^[10]. Наконец проехали по улице, где нам указали место, привлекающее с прошлого года внимание каждого богомольца. Это могила безвестного старца Пахомия^[11], который в прошлом году четыре раза являлся одной близ живущей девице, требуя, чтобы она сходила к архимандриту и попросила у него молиться за почивающего. Понятно, что ее видение огласилось, стали стекаться народные толпы на указанное место. Один из живущих в Задонске, имевший скорченные ноги и более 30 лет ползавший на коленях, на могиле Пахомия получил совершенное исцеление. Конечно, в дело вступилась полиция, которой оказался усердным помощником местный о[тец] протоиерей. Ночью был снят надгробный камень и брошен в Дон. Народ, выбирая землю руками, разрыл большую яму. Ее зарыли, но каждый день разрывают толпы народа. Полиция разгоняет, но без успеха. Заявления об исцелениях продолжаются. Один кощунник дерзнул осквернить могилу, за что наказан внезапною смертью. Дело известно уже митрополиту Исидору, и местный владыка^[12] хочет окопать могилу и, если окажется гроб, перенести [его] в приличное место. Между тем один старик (столетний) засвидетельствовал, что от прадедов слышал о старце Пахомии, одном из братий задонских, который в уединении жил в лесу и которого поминали все в своих помянниках. Этого старика когда-то пригласил один старый иеромонах раскопать ночью могилу, что и удалось им сделать: «На меня, – говорил старец, – напал такой страх, что я не мог дотронуться до гроба, но помню – иеромонах мне говорил: нетленные мощи здесь почивают!»

То же подтвердил еще один старик, который сам раскапывал могилу лет 30 назад. Вот факты, сопровождаемые другими преданиями и рассказами, сообщенные мне о[тцом] архимандритом Димитрием. Когда мы узнали, что полиция обкладывала могилу навозом, чтобы не брали землю от нее, – я смутился и сказал: совесть христианина заставляет охранить от попрания могилу христианина, кто бы он ни был. О[тец] архимандрит согласился со мною и сказал, что он примет все меры, от него зависящие, чтобы не допустить оскорбления места, оглашенного святым, но, видно, час воли Божией еще не настал, чтобы прославление почивающего угодника Божия совершилось, если он здесь почивает; если же сие дело от хитрости человеческой, то само разрушится.

Много хотелось бы сказать о св[ятой] обители святителя Тихона, о том, что здесь почивают: блаженный Георгий, Антоний, Матрона, схимонах Митрофан^[13], келейник святителя Тихона, и пр[очие] – все они положены в особой усыпальнице под надгробиями, но под землей, и о[тец] архим[андрит] свидетельствует, что телеса их нетленны, как он сам видел, когда переносил сюда. Но спешу окончить письмо, дабы не пришлось посылать его из Киева. Сегодня, 22 августа, едем в Елец на монастырских лошадях. Твоими молитвами и покровительством святителей Христовых я еще в силах продолжать путь. Предстоит ехать почти двое суток до Киева: силы нужны.

P. S. Нет нужды просить тебя, чтобы поберег мои письма.

Купить эту книгу можно будет в розничном магазине «Сретение»   в оптовом интернет магазине