К 10-летию Сретенской духовной школы.
Священник Андрей Рахновский «Многое зависит от педагогов и воспитателей, который трудятся в семинарии»

В 1999 году в московском Сретенском монастыре была открыта духовная школа – Сретенское высшее православное училище, преобразованное затем в духовную семинарию. О выборе жизненного пути и о годах, проведенных в стенах семинарии, рассказывают преподаватели и студенты СДС.

Священник Андрей Рахновский

– К вере пришел я где-то лет в четырнадцать-пятнадцать. Был тогда интересный случай. Мы с друзьями занимались восточными единоборствами, все были крещеными… Я крестился в тринадцать лет, но не воцерковился. Просто на этом тогда настояла мама. Я не хотел сначала ехать на Крещение, но мама мне сказала, что уже записала меня, и мы поехали. Крестился в храме Покрова Пресвятой Богородицы. Но духовные поиски начались с другой стороны – с «восточной». Мы с друзьями прочитали книжку священника Родиона Мороза «Люди и демоны» – она тогда только появилась. Мы с ней ознакомились, и это поколебало нашу уверенность в том, что мы не нуждаемся в духовной безопасности. Мы долго думали, и наш тренер, который и дал нам труд отца Родиона, посоветовал поехать в Троице-Сергиеву Лавру и взять у монахов благословение на занятия единоборствами. Мы направились туда - было это зимой. Приехали и подошли к одному монаху, он вообще нам ничего не сказал и пошел в другую сторону. Второй монах прогнал нас, сказав, что мы занимаемся какой-то бесовщиной. Мы не хотели несолоно хлебавши уехать оттуда, пошли и предложили свою помощь в работах по реставрации храма возле Лавры – в честь Параскевы Пятницы. Его тогда освобождали от мусора. В конце дня к нам подошел человек, возглавлявший реставрационные работы, как оказалось потом, заведующий архитектурным отделом: «Ребята, почему вы приехали? Захотели помочь монастырю в реставрации? Я вам сейчас расскажу об истории храма». И очень долго разговаривал со мной и моими друзьями. И мы, увидев, что нами интересуются, прямо сказали о цели нашей поездки. Он удивился, но обрадовался, повел нас в Лавру. Пришли мы в келью к его знакомому монаху – отцу Варнаве, там еще был батюшка какой-то, иеродиакон из Польши, мы стали пить чай и беседовать. В конце они предложили нам почаще приезжать в Лавру, сначала на экскурсию, которую согласился провести один иеромонах. Так получилось, что после этой встречи мы стали бывать в Лавре каждое воскресенье – на протяжении лет двух-трех. Это были 1992-1994 годы. Мы, естественно, познакомились со многими батюшками, на службы стали ходить, в общем, начали воцерковляться, читать Евангелие. В ходе этого процесса мы отбросили наши занятия восточными единоборствами, увлечение восточной философией и т.д. Но это произошло не насильственно, а очень естественно – как будто скорлупа, шелуха отскочила. Мы сами убедились, что все наши прошлые привязанности уводят человека куда угодно, но не к Богу. Очень примечательный факт: когда я стал читать «Добротолюбие» (ну что еще читает неофит!), то, конечно, понимал не все, но чувствовал, что эти люди знают, о чем они пишут, то время как восточные философы оставляли ощущение тумана и неясности.

– Расскажите о том, как созрело ваше решение получить духовное образование?

– Вообще-то, собирался я поступать сначала не в семинарию, а в медицинский институт. Я два года занимался на курсах, даже получил специальность младшего медбрата. Но к концу одиннадцатого класса у меня созрело желание поступить в семинарию. Я все-таки решил сдать экзамены в Первый медицинский институт, так как они проводились в июле, а в семинарию поступают в августе. Я сказал об этом своему духовнику – он из Лавры, иеромонах. Он мне ответил: «Так не делают: реши, или туда, или туда. Идти в семинарию в качестве запасного варианта неправильно». Я решился, поехал в семинарию и неожиданно поступил с первого раза.

– Вы учились в Московских духовных школах более десяти лет назад. Как вспоминаются те годы?

– Как самые счастливые и беззаботные годы, причем тогда я это не вполне осознавал. Да, было немного трудно, приходилось адаптироваться к семинарской обстановке. Домашний мальчик, единственный сын в семье, попал в общежитие с жесткой дисциплиной… Мы застали то время (я поступил в девяносто четвертом году), когда ректором МДАиС был владыка Филарет. Это была старая духовная школа, традиционная, но на ней лежала еще печать советских лет. Конечно, запомнились преподаватели, которые нас учили, сотрудники инспекции. Все были яркими личностями… Как ни странно, наиболее теплые воспоминания вызывают у меня сейчас самые строгие преподаватели. Алексей Константинович Светозарский у нас в первом классе преподавал. И требования у него были достаточно высокими. Владимир Дмитриевич Юдин, тоже преподаватель истории Русской Церкви, – один из самых требовательных наших учителей. Сейчас я испытываю по отношению к ним чувство благодарности за то, что они заставляли заниматься, ставили плохие оценки… На третьем курсе семинарии я женился, стал жить в Москве и ежедневно ездил на занятия в Сергиев Посад.

– По окончании семинарии вы сразу поступили в академию?

– Нет, я закончил семинарию в 1998 году, затем год послужил на приходе и только потом поступил в академию на заочный сектор.

– А как получилось, что вы стали преподавать в Сретенской духовной семинарии Священное Писание Нового Завета?

– Дело в том, что я преподаю в Российском государственном социальном университете на кафедре теологии. А сюда меня пригласил один из преподавателей, который знал, что я преподаю в университете, и предложил читать курс по Новому Завету в Сретенской духовной школе. Священное Писание Нового Завета – очень важная дисциплина. Я сейчас участвую в написании семинарского учебника по книге Деяний святых апостолов.

– Есть ли у вас какие-то особые подходы при преподавании? Как вы проводите экзамен?

– Закон очень простой: студента спрашиваешь, он учит, студента не спрашиваешь, он не учит. Я считаю, что в последнее время очень не хватает требовательности в оценке знаний. Поэтому я спрашиваю как можно чаще и всех без исключения по каждой теме. К моменту аттестации, как правило, уровень знаний каждого уже очевиден, поэтому экзамен – это возможность повысить свою оценку для тех, кого она не устраивает.

- Является ли, на ваш взгляд, замкнутость семинарской системы фактором, который не позволяет позднее найти выпускникам духовных школ общего языка с паствой?

– Во-первых, я бы не преувеличивал эту замкнутость. А во-вторых, не стал бы называть ее ключевым фактором, который мешает полноценному пастырскому служению. Убежден, многое зависит от педагогов, от воспитателей, который трудятся в семинарии. Они должны подавать пример. Я, например, считаю, что любое заискивание, равно как и высокомерие, по отношению к студентам недопустимо. Нужно помнить: наши воспитанники волей-неволей копируют наше поведение и переносят его в свою жизнь, в том числе и в приходскую практику.

– Вы ученик Московских духовных школ. Могли бы их сопоставить со Сретенской духовной семинарией?

– По моим наблюдениям, в Сретенской семинарии обстановка более домашняя. И в этом есть и позитивные, и сложные моменты. С одной стороны, отношения внутри Сретенской семинарии более теплые и человечные, с другой – такая уютная атмосфера меньше располагает к собранности и подтянутости.

– Отец Андрей, а поменялись ли со временем учащиеся духовных школ?

– Мне кажется, да. Когда мы поступали, рядом с нами, вчерашними школьниками, учились люди, уже получившие высшее образование, и их уровень осведомленности и культуры нас в какой-то мере подстегивал. Нынешние студенты не столь азартны в получении знаний.

– То есть вы констатируете снижение общего уровня подготовки семинаристов?

– Нет, скорее речь идет о самом настрое на учебу.

– Отец Андрей, что бы вы пожелали нашим студентам накануне десятилетия их духовной школы?

– Прежде всего, важно, чтобы у студентов и выпускников семинарии оставалось живое чувство причастности альма-матер и осознание себя частью единого братства. Пусть воспоминания о неизбежных в процессе обучения трудностях не смогут ослабить стремления поддерживать после выпуска духовную и дружескую связь с однокашниками и с Семинарией. Еще хотелось бы пожелать христианской трезвости - чтобы на смену юношескому восторгу пришел не видавший виды цинизм, а зрелая рассудительность.