Письма из пустыни

Письмо первое,
О том, как трудно бывает разложить все по полочкам

В библиотеке – академическая тишина

Через несколько минут о неведомом мне Василенко и таинственной Пустыни спорили уже человек десять. И почему-то казалось, что речь идет о происходящем где-то в тайге или на острове Пасхи. (Позднее я с удивлением узнал, что Свято-Алексиевская Пустынь расположена в трех часах езды от Москвы, в Ярославской области.)

С трибуны же о Пустыни и Василенко почему-то не говорили ни светские, ни духовные лица. По всему чувствовалось, что ясного мнения о ее опыте, то ли еще не составлено, то ли не принято его высказывать.

Мне захотелось непременно самому побывать в Пустыни и на все посмотреть своими глазами. Минувшей осенью это мне удалось и, надо сказать, без особого труда. В Пустыни открывалась научно-практическая образовательная конференция, и от метро туда шел автобус.

Впечатления от нескольких дней пребывания в Свято-Алексиевской Пустыни оказались столь сильными, что я не решился сразу написать об увиденном. Думалось: вот эмоции улягутся и тогда можно будет все осмыслить по порядку. И вот уже давно побелели холмы и поля, а вспомню звезды над Пустынью, светящиеся окна библиотеки, деревянные мостки, часовню, кадета Мишку, стайки девочек в белых фартуках, веселые глаза отца Алексия – и вновь чувствую, что не могу разъять все это, разложить по педагогическим полочкам.

Чиновникам, озабоченным «реструктуризацией» сельской школы и прочими реформами, тут все показалось бы избыточным. Детям, взятым с улицы, – древнегреческий и латынь?! Подросткам, еще вчера спавшим в канализационных люках, – первые места в олимпиадах МГУ?! Заморышам, брошенным на произвол судьбы, – одна из лучших коллекций бабочек в Европе? Фундаментальная библиотека? И все это в деревне?! Да кто позволил?!..

Сейчас я вновь перечитал тот блокнот, где делал записи во время поездки. Кое-что уже стало забываться, и теперь эти записи и для меня самого – как письма оттуда, из Пустыни.

Пусть же они так и останутся – письмами. Заметками на полях той жизни, что не похожа ни на городскую, ни на деревенскую, ни на монастырскую… Это какая-то совсем отдельная жизнь. Нет, не отгороженная от мира (тут и заборов-то нет), а особенно глубокая, полная.

Письмо второе,
Про деревню Новоалексеевку, часовню Федора Конюхова и дровяной сарай английской аристократии

Снег с дождем. Вянет трава, тускнеет под низкими облаками еще вчера багряный и золотой лес, все живое жмется к теплу, ищет свет в сумерках. Бесприютно и взглядом блуждать, не то что ногами.

Вот долгожданный поворот на село Новоалексеевка. Наш автобус с усилием тащится в гору. За чернеющими стволами лип виднеется краснокирпичный храм с невысокой мощной колокольней. Вокруг храма рассыпаны полудеревенские и полудачные домики, с пожухлой листвой и кошками на крышах, с заросшими садиками, с ульями под облетевшими яблонями, с верандами, с тысячью примет того русского бытования на земле, когда даже негодные с городской точки зрения предметы назначаются крестьянином в служивую вещь, полезную в хозяйстве. Автомобильная покрышка приспособлена под качели. Старая пластмассовая ванночка изображает пожарный ящик с песком.

Галина, художник из Питера, расписывает здесь храм. Дети ей охотно помогают

Узкая аллея старых лип – не прямая, а идущая полукружьем поначалу вдоль пруда, а потом уводящая к храму. Черная фигурка инокини зябко спешит по тропинке.

Вдруг за этой почти древнерусской картиной открылось трехэтажное деревянное здание, построенное в стиле доброй старой Англии. За ним – еще одно такое же, только каменное. Кембридж не Кембридж, но Оксфорд определенно напоминает. Потом мне рассказали, что эти здания именуются «Старая гимназия» и «Новая гимназия», а английский стиль – дань не столько архитектурной классике, сколько аскетичной британской педагогике.

Константина Алексеевича Чебыкина, заместителя начальника кадетского корпуса (он же по совместительству заведует кафедрой классической филологии в гимназии), моя реплика об ассоциациях с Оксфордом не удивила. С истинно британской невозмутимостью он сказал: «Оксфорд с чего начинался? С дровяного сарая, который сняли четыре бакалавра. Оксфорд в переводе – «Бычий брод». А чем Новоалексеевка хуже?»

За храмом, на отлете от всех других строений – деревянная часовня. Говорят, ее поставил Федор Конюхов в память обо всех погибших путешественниках. В часовне горит неугасимая лампада и читается неусыпаемая псалтырь.

Спрашиваю водителя Володю: почему именно здесь Конюхов поставил часовню? «Так у него здесь сын учился. Федор в кругосветках, а парня куда девать?..»

Быстро, как-то враз стемнело. Покидаем автобус и бредем по деревянным мосткам, с трудом нащупывая путь. По городской привычке невольно с тревогой относимся к любой фигуре, показавшейся из глухой темноты. Но звучит приветливое и непоказное «Здравствуйте!», слышится детская смешливая возня.

Нас ждали с ужином. Давно я не ел такой вкусной картошки. Оказывается, она прямо с поля – только на днях закончилась уборка и ребята приступили к занятиям. Первое недоумение: как же они будут наверстывать этот месяц?

Готовить обед на стольких человек – нелегкое послушание

Из разговора с Чебыкиным: «Батюшка еще лет десять назад задумал создать здесь университет, но просил нас никому не рассказывать: чтобы не приняли за сумасшедших. Теперь об этой идее мы говорим вслух, она всерьез обсуждается, потому что все видят: здесь это возможно…»

Письмо третье,
О том, как понимание того, что в жизни нет ничего случайного, приводит к кристаллизации идей

Отец Алексий Василенко, в постриге иеромонах Петр

В селе Новое батюшке рассказали, что до революции в Новоалексеевке был скит женского монастыря. Потом старушки принесли отцу Алексию свернутое в рулон старинное полотно. Когда развернули – с него глядел лик Алексия человека Божия. «Я был поражен, – рассказывает отец Алексий, – ведь это мой небесный покровитель. И случилось это в день его памяти. И храм тут был именно этого святого. Я понял, что оказался здесь неслучайно…»

А деревня тем временем гибла. Судьба колхоза, к которому относилась Новоалексеевка, тоже была предрешена. Одни уехали в город, другие махнули на все рукой.

Появление здесь такого священника как отец Алексий было подобно падению метеорита. Все – от старух до районного начальства почувствовали, что тихого безропотного умирания больше не будет. Не будет и того вялого выживания, которое теперь лицемерно зовется «стабилизацией»…

Вскоре вокруг Новоалексеевки произошел столь же внезапный, сколь и естественный отбор – одних проекты Василенко распугали, других, напротив, притянули как магнитом. Собственно, притянули не проекты, о которых тогда толком никто не знал, а сам батюшка. Рядом с ним можно было отдышаться, одуматься, разобраться в себе и в жизни. Пустынь давала кров, кусок хлеба, работу, а главное – те бытийные смыслы, ради которых стоило жить.

Люди, прибившиеся к Пустыни, были настолько разными, что нигде и никогда они бы не встретились друг с другом. Брошенные дети – бродяги, сироты, попрошайки. Оставшиеся без крыши над головой старики. Подростки, обозленные на весь мир. Люди зрелые, устроенные, но уставшие от бессмысленности достигнутого комфорта.

А вот судьба немца Майкла Пюллена. Шестнадцать лет сидел на героине, потом приехал с католической миссией искать исцеления в России, отбился от соотечественников, бомжевал, в 1993 году забрел в Новоалексеевку и остался здесь навсегда. В Пустыни заведует фермой, женился на местной девушке Нине, у них четверо детей.

Свято-Алексиевская Пустынь рождалась не из схоластических мечтаний и просчитанных бизнес-планов, она появилась как ответная реакция деятельного и милосердного сердца на гибель, распад, беспомощность, нищету, уныние, на весь тот мрак, в котором оказалась страна. При этом Василенко понимал, что если Пустынь будет только приютом и богадельней – она обречена и с духовной, и с житейской точки зрения. Так началась кристаллизация идей и стала строиться не резервация для несчастных и выброшенных из жизни, а стартовая площадка. Духовный, социальный и образовательный центр с перспективой создания университета. Сам масштаб такой задачи страховал от проблемы чрезмерной самоизоляции, на которой споткнулось немало православных общин…

Письмо четвертое,
О том, как полезно иногда оставить в покое Дарвина

Рассказывает отец Алексий:

«Поначалу наши дети ходили в школу соседнего села, но в 1995 году мы поняли, что детей надо учить здесь, поскольку из-за бездорожья дети пропускали до половины занятий. Кроме того, началось безжалостное разорение сельских школ. Вокруг нас закрыли четыре школы. В первый год у нас было одиннадцать учеников и семь педагогов, на другой год – четырнадцать учеников и восемь педагогов. Но вот сейчас у нас сто пятьдесят учеников и семьдесят три педагога. Мы решили, что уж если создавать школу, то высокого интеллектуального типа, а именно: классическую гимназию. Но как это сделать вдали от культурных центров? Так родилась идея музеев, которые не только должны обеспечить учебный процесс дидактическим, зримым материалом, артефактами, но и дать детям мотивацию к серьезному, глубокому обучению. Чтобы у детей и голова, и сердце работали по максимуму».

Урок химии

Пустынь стремительно наладила связи с МГУ, МПГУ, геолого-разведочным университетом, с академическими институтами РАН. Профессора стали приезжать в Новоалексеевку читать лекции старшеклассникам. Ребят стали брать в геологические, палеонтологические и археологические экспедиции.

Оказалось, что когда речь идет о живом деле спасения, старым оппонентам – науке и Церкви – нечего делить. Глупо бодаться вокруг Дарвина, когда по городам и весям тысячи детей роются в мусорных контейнерах, живут на теплотрассах и побираются на вокзалах.

Рассказывает отец Алексий:

«Дети очень слабые к нам попадают, с истощенной нервной системой, с ничтожным культурным и нравственным запасом. Очень быстро мы поняли, что по программе классической гимназии у нас смогут обучаться максимум двадцать процентов ребят. Многие дети до этого и в обычной-то школе еле учились или не учились вовсе. А тут такая сложная программа: кроме сильной математики, четыре языка – два классических и два новых, а с церковнославянским – все пять. Поэтому школу нам пришлось дробить, делить, приспосабливая ее к детям, к их возможностям и склонностям. Так при основной школе у нас появилась трудовая, потом появилась школа искусств и кадетский корпус…»

На дверях математического класса – табличка: «Раушенбаховская аудитория». Вся обстановка этого класса посвящена Борису Викторовичу Раушенбаху. Здесь хранятся переданные вдовой великого ученого подлинные архивные документы – тетради, рукописи, блокноты, фотографии. В классе астрономии – экспозиция, посвященная одному из основоположников астрофизики Василию Григорьевичу Фесенкову…

Первых иностранцев, приезжавших в Пустынь, больше всего поражало своеобразие русского пути к высокой духовности: нет канализации и дороги, но есть шесть музеев. Сейчас есть и канализация, и дорога, и даже кулеры с водой в коридорах школы.

Письмо пятое,
О том, как управиться с неуправляемыми

Мой провожатый по Пустыни – кадет Миша Голохваст. В ладной военной форме зимнего образца (теплая куртка, штаны, зимние ботинки) он выглядит старше своих четырнадцати. Ему не терпится показать мне кадетский корпус, и мы идем мимо фермы, загона для лошадей, тракторной станции к новенькому кирпичному двухэтажному зданию.

Навстречу нам шагает по раскисшей дороге строй кадетов. Отец Алексий потом расскажет мне: «Кадетский корпус – для нас это педагогический прорыв. Военная система иерархии оказалась единственно возможной для тех мальчишек, которые считаются неуправляемыми…» А ведь бывают и неуправляемые девочки, заметил я. «Бывают, – согласился Василенко. – Одна из таких девочек просится вот сейчас с мальчишками айкидо заниматься. Мы не пускаем, потому что она мальчишек и без всяких приемов на лопатки кидает. Для таких воинственных девочек нам пришлось создать небольшое сестричество сестер милосердия. Они там изучают не только основы медицинского дела, но и некоторые военные предметы в небольшом объеме…»

У корпуса, как и положено, – гордое название: «Сухопутный Святого Благоверного Великого Князя Александра Невского кадетский корпус».

На первом этаже корпуса Миша показывает мне домовую церковь, классы, военно-историческую библиотеку (она выписывает 25 военных изданий!), в подвале – тир, на втором этаже – спальные кубрики. Кровати заправлены как в кремлевском полку. У оружейной комнаты, как это и положено, пост дежурного. Словом, все серьезно.

Потом Мишка ведет меня в гимназию; по дороге мы не можем удержаться, чтобы не погладить жеребенка, не заглянуть в открытое окно маленькой кухни – оттуда очень вкусно пахнет пирожками.

Расписание уроков в фойе гимназии. Вот расписание на субботу в седьмом классе: русская история, геометрия, латынь, древнегреческий, каллиграфия, всемирная история, биология… Вопрос о перегрузке детей упреждается цитатой из К. Д. Ушинского, помещенной тут же, рядом расписанием и лицензией: «Более всего необходимо, чтобы для воспитанника сделалось невозможным то лакейское препровождение времени, когда человек остается без работы в руках, без мысли в голове, потому что в эти именно минуты портится голова, сердце и нравственность».

Письмо шестое,
О книжном рае

С гимназистом выпускного класса Пашей Золотаревым я познакомился в тот момент, когда он шел и на ходу читал толстенную книжку. Я поинтересовался, что за книжка. Оказалось, «О природе вещей» Лукреция. Сначала я удивился, а потом вспомнил себя в Пашином возрасте. Тогда ход мыслей мне тоже был интереснее всякого художественного сюжета.

Паша привел меня в библиотеку Пустыни. Я много видел библиотек на свете, но эта! Уходящие под высокие своды книжные шкафы, узкие деревянные лестницы, похожие на корабельные трапы, роскошные модели парусников и главное – тот особенный, умный уют, на который мы так отзывчивы в детстве. Библиотека из снов маленьких библиофилов – возможно, такая снилась отцу Алексию в первом классе.

В первых шкафах, у самого входа – книги для самых маленьких читателей. Тут же отдельный маленький стол и стульчики для дошколят и их любимый сундук. «Раньше они так перерывали книги, что потом долго приходилось все расставлять по местам, – рассказывает главный хранитель библиотеки Татьяна Георгиевна Крылова. – Сейчас мы уже знаем их любимые книги и держим их в сундучке».

Такого обилия справочных изданий я не видел даже в университетской библиотеке. Энциклопедии русские, европейские, американские, немецкие…

«Здесь треть нашей библиотеки, рассказывает Татьяна Георгиевна, – Без периодики, без учебников – 115 тысяч томов. Размещать негде. Чтобы разгрузить библиотеку, на мансардном этаже Новой гимназии будет открыта еще четыре читальных зала и десять хранилищ, а также отдел редкой книги. В этот отдел переедут вот эти старинные шкафы: тут у нас западно-европейские рукописи и издания, начиная с шестнадцатого века, а древнерусские – пятнадцатого. Линней и Паскаль, прижизненные издания. Учебник Федора Поликарпова – первый в России учебник латыни и древнегреческого, и лексикон к этому учебнику. “Арифметика” Магницкого. Двухтомник Платона шестнадцатого века. Издание гомеровской “Одиссеи”«, тоже шестнадцатый век – параллельно на греческом и на латинском… У нас договор с Исторической библиотекой об обмене фондами».

Я онемело таращился на раритеты, не веря своим глазам, а потом, чтобы как-то успокоиться, сел полистать журналы, выходящие в Пустыни. «Схолии», научный, публицистический и художественный альманах. Тираж 15 экземпляров… Статья «Несколько слов о коллекции пауков в энтомологическом кабинете Свято-Алексиевской Пустыни». Первая фраза, попавшаяся на глаза: «Чувство неприязни, которое питает человек к паукам, совершенно неосновательно…»

Отрывок из дневника гимназистов, встречавших рассвет на высоте 2100 метров: «В 6 ч. подъем. С собой взяли лишь хлеб, яблоки и фотоаппараты. Начало светать, поэтому шли очень быстро… Вот все подтянулись, сгрудились на краю обрыва. Где-то далеко внизу зеленое море пихт, все остальное – небо. А через несколько минут что-то огромное, круглое, дрожащее… И вдруг брызнули первые лучи! Мы запели «Отче наш»…

Письмо седьмое,
О том, что и уникальность бывает не в радость

Боюсь, что увлекшись деталями, я упустил что-то коренное, главное. То, что стоит за основным тезисом отца Алексия: «Дети должны много, много чего знать. И многое уметь. Но альфа и омега истинного образования и воспитания – это благочестие. Без него все не впрок». Но о «воспитании по Василенко» было бы легкомысленно писать на основании короткой поездки.

В Пустыни отношение к картошке трепетное. Все знают, чего стоит ее вырастить и собрать. А чистить ее к обеду – это уже почти праздник, а не тяжелая повинность

С другой стороны, школы Свято-Алексиевской Пустыни столь открыты академической науке и светской культуре, столь многое умеют находить там для себя, что в глазах некоторых «ревнителей» это выглядит опасной уступкой. Они искренне считают, что отец Алексий впал то ли в прелесть, то ли в ересь, то ли просто сошел с ума. Слишком непривычно все, что он делает. К счастью, такой подход демонстрируют лишь маргиналы – на епархиальном уровне к деятельности отца Алексия относятся с большим уважением.

«Нас такая уникальность не радует, – говорит отец Алексий. – Ведь ничего невоспроизводимого в нашем опыте нет. Каких-то затрат невероятных или кадров особенных. Много к нам приезжало за эти годы и монахов, и священников, и учителей, и директоров школ, и ученых, которые говорили: мы тоже будем делать. Но пока я что-то не вижу их результатов… Наверное, потому, что сразу замахнулись не больше не меньше как на выращивание будущей элиты России. Но это означает предвосхищать волю Божию. Да и как можно воспитать то, чем сами не являемся?»

Письмо восьмое, последнее,
О том, что нельзя привыкать к темноте

Вечер. Всенощная в храме Алексия Человека Божия. Кадеты и гимназисты. Старушки и монахи. Девочки в белых платочках. Священники и профессора. Водители и библиотекари. Учителя и конюх… Ощущение Ноева ковчега – так тесно стоят люди, так отчаянно бьет в окна снег с дождем. А нам светло.

Быстро строятся и уходят кадеты. Малыши в капюшонах, в темноте – как ежики. Четырехлетний Артем взял меня за руку. У него не было пары. Мы идем на веранду. Она где-то там, за черными кустами.

Вот и пришли. Веранда освещена всего одной лампочкой, но как роскошен ее свет среди обступающей ночной непогоды! Артемка ничего не говорит. Он просто крепко держит меня за руку.

Нет, нельзя привыкать к темноте.

Деревня Новоалексеевка
Переславль-Залесский район
Ярославская область

P.S. Когда в этих заметках была поставлена точка, из Новоалексеевки пришло тревожное сообщение: у отца Алексия Василенко – обширный инфаркт. Сейчас он находится в одной из московских больниц. Принял монашеский постриг с именем Петра. Пустынь просит ваших молитв о иеромонахе Петре.