Однажды по каналу «Дискавери» показывали репортаж о работе американской ветеринарной службы спасения. Воробышек упал в клей, и несколько человек объединили свои усилия для того, чтобы спасти его. Вызвали «скорую», привезли несчастную птицу в клинику, где врачи прочистили ей перья специальным раствором. А в конце все долго радовались, когда воробышек, взмахнув крыльями, упорхнул в бесконечное синее небо…
Бабушка просит стоящего рядом мужчину помочь подняться ей в автобус. Мужчина делает вид, что не слышит, брезгливо передергивает плечами и отходит подальше, садится в подъехавший автобус и уезжает. Бабушка остается.
Рядом на лавочке — буханка хлеба и яблоко. Но бабушка не хочет есть. Она хочет пить, поскольку всю ночь просидела на остановке. Кто и как привез ее сюда, она не помнит. Она хочет домой. Ее «дом» — это рынок в центре города, потому что бабушка — бомж. Здесь прошлой зимой она отморозила ноги. Здесь она просит милостыню, и какая-то женщина раз в день кормит ее горячим обедом.
Чтобы попасть на рынок, бабушке нужно ехать на двух автобусах с пересадкой. Но в автобус она войти не может — слишком высокие ступеньки. Да и выйти из него без чьей-либо помощи у нее тоже не получится.
Люди подходят к остановке, смотрят на бабушку, садятся в автобус и уезжают. Некоторые участливо спрашивают, как она попала сюда и куда собирается ехать. Выслушав просьбу помочь ей подняться в автобус, люди качают головами, вздыхают и уезжают.
Мне тоже надо ехать. Через несколько часов у меня важная встреча. Я боюсь опоздать. Но еще больше я боюсь, что бабушка выедет на проезжую часть — коляска стоит под наклоном. Мимо проносится огромный грузовик.
Я иду в ларек за водой. Продавщица, которой хорошо видно происходящее на остановке, советует мне обратиться в милицию:
— Они должны следить за порядком!
«Они» как раз проезжают мимо. Машу руками, как сумасшедшая, пытаясь привлечь внимание стражей порядка. Машина с надписью «милиция» останавливается. Стражи оказываются сотрудниками вневедомственной охраны. Разводят руками и советуют обратиться к участковому.
Иду в участок, который занимает подвал общежития в двух кварталах от остановки. В подвале — швейная мастерская. Дверь с надписью «опорный пункт милиции» закрыта.
— Будут не раньше обеда! — кричат мне из мастерской.
— А как вызвать милицию?
— Звоните «02».
Прежде чем набрать номер, звоню своей знакомой. Ее муж — следователь районного отдела — объясняет:
— Это не наш случай. Мы на такие звонки не выезжаем. Вот если бы бабушка хулиганила или нарушала общественный порядок…
Получается, я смогу вызвать милицию, только если бабушка ударит меня палкой по голове. Бабушка бить меня не хочет. Она просит открыть ей бутылку с водой и рассказывает мне всю свою жизнь. Я узнаю, что зовут ее Вера Давыдова, и что она вовсе не бабушка — ей всего 62 года. Что работала она водителем, и деньги у нее всегда водились — однажды она даже ездила отдыхать в Ялту с сестрой и ее детьми. А вот своих детей у нее не было. Зато была отсидка, во время которой сестра продала материнский дом. Из тюрьмы Вера вышла бомжем.
— Вот, сама виновата! — кроме меня на остановке Веру слушает пожилая женщина.— Всю жизнь промоталась, детей не родила, кто теперь будет за тобой ухаживать? Кому ты нужна?
Вера опускает голову. Женщина садится в автобус и уезжает.
— Может, поедем на рынок на такси?
Вера соглашается. Машины с шашечками стоят недалеко от остановки. Таксист критически смотрит на коляску. Потом на бабушку. Потом на меня.
— Не волнуйтесь, я заплачу!
На всякий случай достаю кошелек.
Он снова смотрит на коляску и говорит:
— Коляска в мой багажник не войдет.
— А в какой войдет?
— Попробуйте вызвать «Волгу» или «Ниву».
Как назло не могу вспомнить ни одного номера службы такси. На помощь приходит подруга. Память у нее лучше, она сходу называет несколько номеров. Но диспетчеры уверяют меня, что ни в «Волгу», ни в «Ниву» инвалидные коляски не помещаются.
— Как же тогда инвалиды перемещаются по нашему городу?
— Вызывайте социальное такси.
Номер социального такси подруга не знает. Звоню сестре — у нее есть Интернет. Сестра ворчит:
— Ты на работу едешь? Вот и езжай! Или ты теперь всех бомжей по городу собирать будешь?
Но номер находит. Звоню, там долго не отвечают, потом что-то щелкает и тихий голос мне отвечает, что приехать ни сейчас, ни через час социальное такси не сможет — заявки расписаны на месяц вперед.
— Как же быть? Женщина-инвалид сидит в коляске на улице и не может никуда уехать!
— Попробуйте вызвать платное социальное такси.
В платном такси очередь на полтора месяца вперед.
Возвращаюсь к Вере. Я уже почти реву. Мало того, что опаздываю, да и помочь человеку ничем не могу. Вера успокаивает меня:
— Уезжай, моя хорошая. Тебе ведь надо на работу.
— А как же Вы?
— А меня надо бросить.
Люди на остановке сочувственно смотрят на меня.
— Твоя мама? Или бабушка? — спрашивает дед со слуховым аппаратом.
— Нет.
— А кто?
— Никто!
Отворачиваюсь. Злюсь на себя, что пошла на эту остановку. Надо было идти на трамвай. Или пройти мимо — ну чем я могу помочь? Вокруг нас собираются люди.
— Не может такого быть, чтобы она была никому не нужна! Есть государство, есть социальные службы! Куда они смотрят? — возмущается одна пенсионерка.— Не может такого быть! — повторяет она, садится в автобус и уезжает.
— Надо ее в церковь отвезти! — советует мне женщина в платке.— Они ее там не бросят!
Кто это — «они»? Конечно, я могу привезти бабушку к нашему храму и взвалить заботы о ней на настоятеля или кого-то из прихожан. Но церковь — это и я тоже. И я — уже тут.
Снова иду к таксисту, уговариваю его как-нибудь так сложить коляску, чтобы она вошла в багажник. Таксист идет со мной к остановке, внимательно рассматривает все болты и винтики, качает головой. Я начинаю реветь. Тут таксисту приходит в голову счастливая мысль:
— Надо звонить в МЧС! Они даже кошек с деревьев снимают!
Диспетчер службы спасения долго слушает меня, переключает на оперативного дежурного. Того мой рассказ явно не впечатляет.
— Кто и где сидит?
— Бабушка-бомж в инвалидной коляске на остановке!
— Ей что, плохо?
— А как Вы думаете, хорошо?
— Чем мы можем помочь?
— Ее надо перевезти на рынок, где она живет, там ее кормят.
— Мы — не такси! Мы — служба спасения!
— Так вот ее и надо спасать! Такси ее не берут, в автобус коляска не войдет. Что ей здесь, умирать на остановке? А если она на дорогу выедет и ее собьет машина?
— Вот тогда мы и приедем.
Получается, для того, чтобы приехали спасатели, бабушка должна совершить ДТП. Я уже просто кричу в трубку:
— Вы даже кошек и собак спасаете! А тут человек!
— Вы что, упрекаете меня в чем-то?
— Я прошу Вас не быть таким равнодушным.
— Хорошо, я вызову «скорую». Говорите, где точно Вы находитесь, как Вас зовут и номер телефона.
«Скорая» приехала через полчаса. Усталый врач долго кричит на меня, объясняя, что это не их дело — собирать бомжей на улице.
— Но кто-то ведь должен ей помочь!
— Вы что, не понимаете? Пока я вот с такими вожусь, у меня люди умирают! Вы знаете, сколько вызовов у меня в день? И если я буду еще всех бомжей собирать, я вообще работать не смогу!
— Что же делать? — я рыдаю уже почти в голос.
— Вам? Ехать на работу!
— А что же будет с ней?
— Ладно, отвезу ее в больницу. Не уверена, что ее там возьмут. У них такими полные коридоры завалены. А Вы уезжайте. Вы свое дело сделали.
Я сажусь в автобус и уезжаю. Вера и врач остаются на остановке. Рядом со мной усаживается дед со слуховым аппаратом. Он рассказывает мне про свою жизнь, про больную жену, про свои невзгоды. А потом советует купить колбасы в ларьке на остановке.
— Обязательно Базарно-Карабулакскую! Другую не бери…
…Я смотрю в бесконечно синее небо. Я хочу быть американским воробьем.