Зачем они уходят в монастырь?

В храме.

В попутчицах у меня – девушка. Частник, подвозивший нас «к воде», берет всего лишь десять рублей за проезд, да еще и сдачу дает своим сочувствием: «Паром будет только через час. Ох, и намерзнетесь вы, пока его дождетесь!». После «томского лета» здесь действительно какой-то «полюс холода». Впрочем, этот бывший Нарымский край, всегда славился своей студеностью.

В Могочино я уже был. Года четыре назад. Зимой. В декабре. Тогда здесь тоже был температурный экстрим. Под пятьдесят градусов мороза.

Река встала только ночью. Местные дали категоричный совет: «Определяйтесь на ночлег и ждите. Дороги на ту сторону – нет. Здесь под водой бьют ключи. Если пойдете сейчас по льду – запросто провалитесь в полынью». И в этот момент я увидел две фигурки. Они устало шли от реки к остановке и тащили за собой маленькие саночки с поклажей.

Заиндевелый дед посадил девочку в автобус. Помахал ей рукавицей и тут же отправился в обратный путь. Я попросил его стать моим проводником. Он кивнул, не сказав ни слова.

Мы шли молча. В некоторых местах было слышно, как под ногами потрескивал лед. Ближе к середине реки дед впервые обернулся и спросил: «А ты к кому идешь?». На мой ответ он отреагировал резко и злобно, быстро завершив свой монолог хлесткой фразой: «Вражье отродье!». Затем ругнулся и побежал от меня, как черт от ладана. Догнать его я не смог. Он – налегке, а у меня на плече сумка с тяжеленной фотоаппаратурой. Пытался идти по его следам, но их тут же заметало поземкой. Бросил меня дед. На полпути.

…Приплыл паром. По его отпавшей «челюсти» мы взобрались на палубу. И тут же нам навстречу бросился тот самый озлобленный дед. Выскочил будто из засады с широко расставленными руками. У меня внутри все содрогнулось. А он сгреб в охапку девушку и радостно воскликнул: «Заждались мы тебя! Родна ты наша!» Затем притащил из мотоцикла тулупчик и заботливо накинул его на свою долгожданную внучку.

"У монастырских детей — другие глаза, — сказала мне продавщица местного магазинчика.

В разных местах я специально спрашивал монахов о количестве прибывающих паломников в последние годы. Необъяснимо, но искомой взаимосвязи — не было. А по логике она должна была быть.

Стало уже аксиомой: если глава государства играет в теннис или катается на горных лыжах – возникает стремительный рост последователей по всей стране. Но в духовной сфере — все глубже и непонятнее. Пример для подражания не работает.

Владимир Путин, как президент России, и, затем, как глава правительства, многократно посещал российские монастыри. Молился в них. Стоял перед иконами, не как «подсвечник», а как смиренный христианин. Он же несколько раз ясно говорил о нравственной необходимости возвращения к православной вере. А после посещения Ипатьевского монастыря оставил символическую запись: «…С его возрождением будет связано и возрождение России».

Только для могочинского деда, подобный путь выглядит гибельным. А исходит он из собственной практики. Монастырь смотрится прямо в окошко его дома. В соседней избе живут самые настоящие «церковники». Причем, дед по своим взглядам – не исключение из общего ряда. Местные, в построенный храм, почти не ходят. А спроси их о вере и в подавляющем большинстве ответят: «Православные!» При этом храм не пустует. В нем постоянно молятся другие прихожане. Такие же православные. Но иные.

Монашество в Советском словаре характеризовалось как зародившаяся «форма пассивного протеста против бесчеловечных условий жизни, как жест отчаяния и неверия в возможность изменить эти условия».

ПОРАЗИТЕЛЬНЫЙ ФАКТ

Монастырь здесь смотрится, как кремль.

Первые работы здесь начали в 1989 году. Под началом монаха Иоанна (Луговских). С горсткой подвижников. С чистого листа.

Нынешняя настоятельница монастыря монахиня Ирина (Селиверстова) никогда не забудет тот тяжкий период, потому что сама не верила в осуществление задуманного: «Могочинская общественность выступила против наших деяний. Говорили: церковь нам не нужна, лучше детский сад постройте. А лесозавод тогда еще вовсю работал. В три смены. Его директор взял и успокоил всех местных: я им бруса не дам и никакой церкви в Могочино не будет. Никогда»

Все делалось и до сих пор делается монашествующими исключительно «на пожертвования и с Божьей помощью». Два раза пожар уничтожал все их труды. Сгорела даже возведенная церковь. Построили новую. Еще лучшую. Убеждены, что вскоре и на близлежащем Волоке появится Свято-Преображенский мужской монастырь. В его «штате» есть уже несколько монахов.

А сам поселок еле дышит. Лесозавод, на котором он раньше держался, растащен. Могочинцы вспоминают о нем с ностальгией. Предприятие было одним из самых мощных в стране. В поселке работали целых семь магазинов «Березка», торговавших дефицитными импортными товарами. Но могочинцы сами подпилили сук, на котором «сидели». Вырубили вокруг себя весь ценный лес километров на семьдесят. Новый теперь вырастет только лет через сто.

Единственное развивающееся «предприятие» в поселке – монастырь. Причем, его население не ограничивается только теми, кто живет в кельях. Есть еще община «за оградой», которая насчитывает около тысячи человек. Причем едут в обитель отовсюду. В том числе из Израиля, Польши, Молдовы, Киргизии, Украины… Но большинство – сибиряки. Из их числа — «раба Божия Наталия» — так она сама мне представилась.

Матушка Ирина (крайняя справа) возглавляет эту обитель.

— А я раба Валентина, – представляется другая трудница. — Я много поездила по свету, как паломница. Но нигде не приглянулось. А здесь душа остаться подсказала. И живу я теперь здесь в любви и благости.

Конечно, можно объяснить уход из мира религиозным фанатизмом. Но мне пришлось побеседовать со многими, и не только в этом монастыре. Это в начале перестройки многие приходили в обитель только из-за куска хлеба. Затем пошли за духовным. Причем около половины монашествующих – с высшим образованием. Некоторые – с учеными степенями. Как мне пояснили: в монастырь не уходят. Сюда — приходят. Те, которые "ушли", в своем большинстве, вернутся обратно. Дорога к храму начинается не с автобусной остановки.

Нынешняя наполняемость монастырей – это как диагноз нравственного состояния государства и общества, в котором хрупкий интеллектуально-культурный слой безжалостно раздавливается катком экономической свободы. Появилась новая реальность, которую многие оказались не способны принять. Они в ней стали себя чувствовать ненужными и отверженными.

Своеобразным подтверждением этого является статистика. За последние пятнадцать лет у Русской Православной Церкви появилось около восьмисот новых монастырей и их подворий. Факт поразительный, потому что такого стремительного роста иноческих обителей никогда не было в нашей истории со времен крещения Руси.

Из разговора с послушницей Людмилой:

— Я хочу вернуться назад… Нет, не в мир… - говорит она мне. — В миру сейчас нет мира. Как и нет настоящей любви. Я хочу вернуться назад к себе. Стать человеком. Потому что до этого был процесс оскотинивания… Я стала как бочка с дегтем. И по крупинке, по чуть-чуть теперь все это оттираешь… Каждое мое плохое слово, движение, каждый плохой взгляд… Это – чернь… И все это нужно очистить.

Обряд крещения.

— Я пришла к Богу, и у меня душа наконец успокоилась. До этого, чтобы познать истину, я много странствовала. И только здесь получила радость от духовного. Это — мой кусочек рая.

— Но замки на кельях говорят о том, что не все так благостно?

— То, что открыто, может стать для мирских искушением. Чтобы не допустить до греха, иногда нужно оградить людей от соблазнов.

— Вы здесь лишены свободы выбора. Напрочь отрезаны от информации. Можно ли такой путь назвать самосовершенствованием?

— Я очень рада, что ограждена от телевизора, книг, газет. Нет потребности. Но по благословлению нам могут позволить читать, например, Достоевского…

— И Чехова и Толстого?

— Только Алексея Толстого. Но если есть время, то читаем мы в основном духовные книги.

— Вы действительно думаете, что в миру нельзя остаться человеком?

— У меня это не получилось. Там нельзя быть свободным. Там нельзя рассказать кому-то правду. Правда мешает человеку… Твое откровение тут же используют против тебя. Нужно подстраиваться, нужно лгать, нужно льстить… Везде нужно играть себя в какой-то роли. Я не могла больше так… И иногда доходила до внутреннего крика: как же жить дальше после этого?! И в конце я стала бояться людей и делать добро… Душа закрылась.

ДРУГИЕ РАДОСТИ

Только в христианстве допускается уход женщины из мира.

Монахиня Иоанна из числа тех, кто на тяготы никогда не жалуется.

— Здесь совершенно другая жизнь! Другие радости, — говорит она. — Это — в миру без денег жизни нет. А у нас – есть. Во всем — незримая любовь. А как иначе? Ведь наш монастырь принимает немощь. То есть людей, которые уже никому не нужны. В миру они погибнут. И те, которые знают жизнь других обителей, удивляются этому. Там таких не берут. А наш батюшка всегда говорит: носите немощи друг друга»

Мое стереотипное представление о монахах рухнуло сразу. Могочинские иноки не являются своеобразными затворниками келий. И не могут ими являться, потому что одними молитвами сыт не будешь. Все трудоспособные – чернорабочие с утра до ночи. На сон остается около пяти часов. Свободного времени – практически нет.

Во время воскресных служб храм заполнен прихожанами.

Из разговора с монахиней, недавно принявшей постриг:

— Как вас зовут? – спрашиваю.

— Валентина, – уверенно отвечает она и тут же спохватывается. — Ой! Простите. Все забываю… У меня теперь не мирское имя. Матушка Варвара, я.

Неделю я питался их скудной пищей в трапезной. Тяжко. И не потому что кормят только два раза в день. Вот характерное обеденное меню. На первое — водянистые щи. На второе — перловка. Салат из морковки. Кисловатый серый хлеб. Чай. Причем кашу, здесь, как и все остальное, маслом не «портят». Мясо — запрещенный продукт. Недопустим даже куриный бульон. Исключением является только рыба, но и она появляется в те редкие скоромные дни, которые сродни праздничным.

— Для мирских наша жизнь кажется дикой, — просветила меня матушка Анастасия, пояснив, что все у них подчинено аскетизму.

Но только аскетизм – самое легкое. Труднее всего избавляться от «внутренних грехов». Смиренность и беспрекословное послушание – норма. А послушание – не просто работа. Это – значительно большее: трезвый взгляд на самого себя во имя нравственного совершенствования.

Феофан Затворник описал этот путь новоначального так: «…он с самого вступления в обитель предает себя вседушно опытному наставнику и поставляет себя в такое состояние, как будто бы душа его не имела ни своего разума, ни своей воли. Подавив в себе чрез то самоуверенность и самоволие, вскоре избавляется от свойственной людям даровитым кичливости, приобретает небесную простоту и является совершенным в трудах и добродетелях послушничества».

Жизнь в монастыре — избавление от внутренних грехов.

Многие не выдерживают такого испытания. Бегут из монастыря. Возвращаются в ту самую жизнь, которая до этого им казалась «исчадием зла»

Но, когда в местной администрации я спросил о выбывших, оказалось, что поселковская «текучесть» с солидным «минусом»: за последние двадцать лет численность мирского населения уменьшилась почти в пять раз. А монастырская «арифметика» с оптимистичным «плюсом»: постоянная среднегодовая прибавка — около ста человек. Игумен Иоанн уверен: «При нынешних темпах Могочино уже лет через двадцать почти полностью станет монастырским поселением».

А это значит, что не только община увеличится до четырех тысяч человек, но и уйдет в прошлое традиционное межевание среди населения. Здесь постоянно делят самих себя на категории. В начале: на коренных – не коренных. Затем, в советское время, на местных и ссыльных. Потому что в эту бывшую нарымскую глухомань массово ссылали неугодных власти людей. Сейчас новое деление: на своих и монастырских.

Примечательно, что за предыдущих три века, храма в Могочино так никогда и не было. А комендатура НКВД – была. И были гулаговские зоны вокруг. И в земле здесь лежат без всяких крестов — тысячи невинноубиенных. Издавна говорят об этих местах: «Бог создал рай, а черт – Нарымский край»

УВИДЕТЬ СВЯТОГО

Леонид Охотин.

— Я жизнь красивую прожил, – сказал он мне. – Вся трудовая книжка исписана благодарностями. А в душе обидно… Мне уже семьдесят три года. Но до сих пор приходиться работать как папа Карло. Потому что пенсия – мизерная.

Он сел на бревно и узнав причину моего приезда, продолжил, обильно сдабривая свою речь междометием «ага»:

— Люди, как у нас говорят… Если бы все это было в прежние времена, то церковникам этим бороды бы враз сбрили и упрятали куда надо! Ага… Это раньше вся царская власть на попах держалась. А сейчас неграмотных нету! Людей ничем не испугаешь. Ага-а-а. Даже Богом! А мой сосед, через огород, называет их «попы-паразиты», а всех остальных прислужников – «холуями». Ага? Коренному населению монастырь ничего не дает. Нас он не спасает. Вот такое мое мнение… Ага-а-а…

Наталья Эрфорт, начальник могочинского ЗАГСа, к «церковникам» настроена тоже не благостно:

В монастыре все рядом: жизнь, смерть и бессмертие...

Зашел в магазин за покупками и на меня тут же налетела, как стихийное бедствие, женщина, сходу начав меня «сверлить» своими вопросами, как буравчиком:

— Кто вы? Откуда? Какую партию и блок представляете?!

Продавщица громко пояснила:

— Это – наша главная коммунистка Смирнова Нина Тимофеевна.

Все дороги ведут в монастырь, потому что приходят сюда спасать не только душу...

Она победно всучила мне пропагандистскую газетку с торжествующим возгласом:

— Читайте!!! – и тут же перешла на религиозную тему. — Сколько глупцов едет в монастырь! Они что не могут дома молиться? Дурачки. И кто приехал? Наркоманы, да пьяницы!

— Вы атеистка?! – перекрикивая ее, спросил я. И в ту же секунду «главная коммунистка» растеряла весь свой пыл, и тихо сказала.

— У меня иконка дома есть. Молюсь. Только молитву никак не могу выучить … И муж мой, несмотря на то, что в райкоме партии работал, сто рублей на часовню дал… Но в храм я не хожу.

И дальше она меня попросила, как будто это от меня зависело:

— Ладно. Мы согласны. Делайте у нас капитализм. Только не дикий! И не монастыри стройте, а заводы!

Под впечатлением этого спектакля с необычным «антрактом» я спросил у директора сельской школы, экс-главы местной администрации Валентины Буваевой:

— Почему многие могочинцы так агрессивно настроены против монастыря?

— А вы хотите, чтобы люди по-другому относились? Здесь в основе поселка – рабочий класс, воспитанный на том, что все время хулили Церковь. Меня саму, знаете, сколько раз ругали в молодости за плохую атеистическую пропаганду! Не хочется даже вспоминать об этом… И неприятие монастыря будет продолжаться еще неизвестно как долго. Как историк по образованию скажу, что у русских всегда присутствуют две крайности: или вознести или уничтожить.

По поводу «вознести» долго ждать не пришлось. Возвращаясь в монастырь, увидел перед его воротами огромную толпу насельников. Человек пятьдесят. От этой массы отделился трудник Александр Губайдуллин:

— Ты видел когда-нибудь святого человека? – спросил он.

— Нет. Не приходилось.

— Увидишь сейчас.

— А кого ждете?

— Матушку с батюшкой.

Ворота в монастырь закрываются только ночью

На дороге появился джип «Лэнд Крузер». За рулем был игумен Иоанн. Он сходу заехал во двор. Кивнул, чтобы открыли ворота гаража, который находится прямо под игуменским балкончиком. Заехал во внутрь. Но так и не вышел к ожидавшим его «духовным чадам».

— Видел? – спросил меня с восторгом Александр. – Святой человек! — я ухмыльнулся, но Александр не увидел моей реакции. Он смотрел себе под ноги и проникновенно говорил. – Я не знаю, чтобы со мной было, если бы не он. Возможно, совсем пропал бы … От него исходит удивительная доброта и любовь… Я живу только благодаря ему…

После этого случая надо было разгадывать загадку личности местного батюшки – духовника монастыря, игумена Иоанна. Но он не спешил встречаться со мной. В отличие от руководства могочинского «сельсовета», у которого всегда «день открытых дверей». Власть здесь, пусть несколько и суматошная, но действительно – народная.

ДВОЕВЛАСТИЕ

Матушка Анна в своей келье. Я жил вместе с ней в соседней комнатушке и благодарен ей за приют и доброту.

Правда, могочинская власть обладает слабенькими управленческими ресурсами, а монастырь – «тяжеловес». По советским критериям — градообразующее предприятие. Крупнейший местный землевладелец. Получается необъективное сравнение? Но по оценкам экспертов православная Церковь, после восстановления «исторической справедливости» тоже должна стать самым мощным негосударственным собственником в России.

Сразу вспомнились слова Аллы Детлуковой. Она их сказала, специально подчеркнув, что говорит от имени власти, как глава поселения:

— У нас в Могочино Церковь фактически не отделена от государства… И, если так сложилась судьба, что Бог нам дал монастырь, то и надо жить исходя из такой реальности! Хотя многие этого не понимают. Когда в монастыре наклонилась надвратная башня, то, по жалобе населения, прилетело начальство сверху. И один из руководителей говорит: «Давайте, рушьте все!» Но он совсем жизни нашей не знает, и я ему ответила: «Пока батюшкиного благословения нет — ничего делать не буду!» А он мне: «Вы что здесь не глава?!» Нет, не понимает он ничего… У нас здесь две власти. Мы, возможно, единственный такой поселок в стране. И надо исходить из жизни. Может потому мы мирно и существуем. Не вторгаясь в сферы друг друга. Люди ведь у нас одни. И делаем мы одно дело.

Виктор Кресс.

— Кому в Могочино принадлежит сегодня реальная власть?

— Монастырь там очень приличную роль играет в местной жизни…— начал он говорить, выверено подбирая слова. — Костяк общины, благодаря игумену Иоанну, создан крепкий. А это очень важно, потому что поселок — глубоко депрессивный… Честно говоря, я сам не такой уж сильно и верующий человек. По крайней мере, не крещусь на виду, как это делают некоторые. Но, считаю, что духовный стержень должен быть в каждом из нас. И именно в этом плане Церковь может серьезно помочь в его укреплении.

— На примере Томской области можно говорить о реальной отделенности Церкви от государства?

— Юридически? Да. А по жизни… Ну, какое разделение может быть в Могочино?! Точно также, как и в некоторых других маленьких селах, где есть церковь. Да что говорить, когда я сам обязал всех глав администраций содействовать строительству храмов. Мы будем помогать финансово, как помогали и в предыдущие годы. В рамках закона. И, считаю, что дело это — благое.

Из разговора с матушкой Иоанной, которая полностью рассталась с собственностью в миру, а все личные деньги отдала на нужды монастыря.

— Себя смирять и людей терпеть – самое трудное в монастырской жизни, –- говорит она. — Вначале очень многие приходили к нам не под влиянием сердца, а ради живота. Здесь ведь и угол дают, и кашу. А как послабление в городе пошло, зарплаты начали платить – они назад потянулись. Теперь больше тех, кто пришел душу спасать. В миру ведь не ведают цели жизни человеческой. Но я их за это не осуждаю.

— Матушка Иоанна, мне показалось, что сейчас в монастырь уходят не только за духовностью, но еще и за добротой…

— В основном у нас здесь те, которые жизнью выкинутые. А живем мы по заповедям Христовым. Вот если я с кем поссорюсь... У меня молитва затем не идет. У меня покоя в душе нет. И тот человек тоже мучается. Я падаю ему в колени: прости меня, говорю. Мы с ним обнимаемся. И это не наигранно. Это — потребность. Это для того, чтобы мир восстановить в своей душе. Ты же понимаешь, что тебя лукавый за язык дернул…

— Светского человека этот «ритуал» прощения застает врасплох, но, тем не менее, одна из монахинь сказала мне, что «грешницей в монастыре она меньше не стала»…

— Я и о себе точно так же скажу. Просто, чем ближе к свету, тем больше пятен видишь на своей одежде.

НЕ ВСЕМ МИРОМ

Храм в Могочино виден издалека.

— В поселок, ради спасения, приезжают сюда не только благочестивые христиане, но и пьяницы, наркоманы. Социальная ситуация ухудшилась в селе?

— Так и наших хватает, – спокойно отвечает она. — По началу было как: что-нибудь где-то случается, кричат: церковники проклятые! Начинаешь разбираться – местные. Наркоманы к нам, конечно, приезжают… Но они тоже нормальными людьми становятся. Правда, не все… В общем я отцу Иоанну не завидую. Он поступает, исходя из христианской любви… Трудно… Посмотрю на него и думаю: насколько же мне легче! А у него – тяжелейшая… Непосильная работа! Но ни разу не было случая, чтобы он отказал селу в помощи.

— А как батюшка за детей бьется! – всплескивает руками Алла Владимировна, — У нас ведь случай был … Мы отправили ребенка в приют, в Сарафановку. Семья там такая… Другого выхода не было. Батюшка узнал… В общем, мы вынуждены были привезти назад этого ребенка. Представляете?! И он взял его под свою опеку. Причем, во многих монастырских семьях есть приемные дети. Это у них такая традиция.

Тут надо напомнить, что до революции в России не было ни детских домов, ни домов для престарелых.

Алла Детлукова.

Размашистая в этих местах Обь – лихая и разгульная. Бывало, что паводком смывало целые улицы в близлежащих селениях. В Могочино от этой беды давным-давно защитились дамбой. Но однажды она не выдержала большой воды. Из местной администрации тут же начали «кричать» по радио о срочном сборе. Побежали по поселку созывать людей. Но навстречу беде могочинцы всем миром не вышли. Остались сидеть дома. А монастырские насельники появились на дамбе уже через пятнадцать минут. Они и спасли тогда поселок от затопления. А если Могочино – это маленькая модель нынешнего состояния нашего общества?

Я задам этот вопрос во время беседы с игуменом Иоанном. И он ответит: «Так оно все и есть!»

КАК БЕЛАЯ ВОРОНА

Игумен Иоанн.

Несколько лет работал при Новосибирской епархии «с метлой и лопатой». Это был период его постепенного разрыва с мирской суетой. Затем строил храм в Черепаново. Митрополит Гедеон сказал: «Сам выстроил – сам и служить будешь!»

В монахи он был пострижен в 1988 году с именем Иоанн.

Сидим с ним в игуменской. По слухам она должна представлять из себя «роскошные апартаменты». Но вокруг длинного стола склад всего и вся. А на его краешке – рабочее место монаха Матфея. Тут же кухня. Возле стеночки – ряд посылок, которые послушницы комплектуют для отправки в тюрьмы.

С первого взгляда настоятель Иоанн выглядит человеком суровым. Но впечатление это обманчиво:

Свет в окошках здесь — не только ночью.

Я попытаюсь его спросить о радостном, но он меня будто не услышит:

— Наша община всех нервирует. Там не работают — у нас работают. Там не рожают — у нас рожают. Мы — как белая ворона.

— Но может проблема в том, что вы сами не делаете шага навстречу Могочино. Они видят только то, что находится до монастырской стены?

— А какой еще нужно делать шаг? Храм — вот он. Что нам: брать плеть и загонять их сюда?! Какое я имею право делать насилие над их душой. Нельзя закрепощать свободную волю, которая дана свыше. И она нам на то дана, чтобы мы свободно к вере приходили. Невольник – не богомольник. А каждому потом за все воздастся.

Так встречают отца Иоанна

— По большему счету мы, вот такие, какие есть, не нужны ни власти, ни епархии. Никому. Кроме Бога.

Этому категоричному высказыванию, наверное, способствовала сложившейся в тот момент ситуация. Прокурор Молчановского района Геннадий Калюжный предъявил иск «в защиту прав и законных интересов неопределенного круга лиц» о запрете эксплуатации всех зданий монастыря. Причина – не оформление соответствующей документации.

По форме все верно. Только в течение восемнадцати лет приезжали сюда представители разных ветвей томской власти. В том числе и вышеназванный прокурор. Никаких претензий не предъявлялось. И вдруг вышло, что государство решилось наконец выставить на улицу старушек-монашек.

С Людмилой Ключаровой знакомлюсь возле монастырской стены. Ее дом напротив. Именно она уже несколько лет не дает спокойной жизни этой обители. Стена ей заслоняет солнце. Но суд не удовлетворил ее требования. Стена осталась на прежнем месте. Она стала доказывать, что вода со стены течет ей прямо в огород. Посредине дороги соорудили гребень. Теперь Людмила возмущается тем, что машины ездят возле ее калитки. А когда наклонилась надвратная башня – новый виток возмущения.

Монастырский храм.

— Я борюсь за порядочность. За честность. За правду. И если бы не было этой стены — все было бы нормально. Мне все говорят, что я против церкви… А я может в два-три раза больше их верующая… Ведь когда они приехали — мы жили с ними душа в душу. У них ничего тогда не было. А сейчас посмотрите… Откуда у них это богатство?!

Самое удивительное, что Людмила Ключарова, изредка, но ходит молиться в храм, расположенный, как раз за этой самой стеной.

А перед этим у игумена Иоанна еще одна неприятность случилась. Два монаха и четыре монахини самовольно и, как заявили: «навсегда» покинули монастырь. Что недопустимо по принятым обетам. Причиной этого стало их непринятие «сатанинских российских паспортов и ИНН» Правда, иеродьякон Киприан опомнился и вернулся обратно.

После всего этого монах Матфей подошел к настоятелю Иоанну и сказал: «Батюшка, надо Устав монастырский принимать для поддержания порядка!» Игумен ответил: «Устав примем, когда совесть совсем потеряем»

— Вы видели глаза их детей? – спросит меня продавщица магазинчика Татьяна Веселкова. – Они у них чистые. Светлые. Непорочные. Удивительные. У наших детей не такие.

Это она так выскажется о ребятне из воцерквленных семей.

Директор сельской школы Валентина Буваева тоже поделиться откровением:

— Мы начинаем перенимать приемы работы монастырской школы. Ведь у них идет подготовка учеников индивидуально. Они учат детей рассуждать и высказывать свои мысли. Учат доказывать свою позицию. Что очень сложно с педагогической точки зрения. И еще они с самого рождения приучают их к труду через игру. Церковные дети – воспитанные. И то, что они уже не в первый раз привозят Гран-При из Москвы, становясь победителями форума «Одаренные дети России» — заслуженный результат.

В монастырской школе.

Игумен Иоанн скажет по этому поводу: «Вы поймите — мы своих детей не только учим, чтобы они в Бога верили, но и в Россию» И только тогда мне станет понятно, чем он на самом деле занимается. Тем, чем не занимается государство. Создает в муках добросовестный народ для своей страны. И сам при этом пытается стать лучше.

Монахиня Анастасия учила монастырских детей, а сама при этом мучалась вопросом: «Зачем Моисей сорок лет водил свой непокорный народ по пустыне, когда там весь путь можно было пройти менее, чем за год?» И нашла мудрый ответ: «Для того, чтобы в Землю обетованную вошло только новое поколение, родившееся не в Египетском рабстве». И тут же себя спросила: «Сколько же еще лет предстоит водить нас новому Моисею?!»

ОТ КАЖДОГО ИЗ НАС

Вне мирской суеты.

Эти точки зрения остались в своей неизменной актуальности и сегодня. С той лишь разницей, что Церковь после советского периода начала свое возрождение фактически с чистого листа. Когда два десятка лет назад было провозглашено ее отделение от государства, то оказалось, что опыта деятельности именно в таком обособленном состоянии у нее вообще никогда не было. Точно так же, как и у власти. Ведь начиная с Петра I во главе Святейшего синода, был поставлен обер-прокурор, и Церковь низвели до уровня государственного ведомства.

И теперь в новых условиях возникают непредвиденные проблемы, которые «дипломатично» обходятся «суверенными» сторонами и обществом

Игумен Силуан.

— У вас тоже, как и в других обителях, не оформляются трудовые отношения и не делаются пенсионные отчисления?

И он мне обстоятельно поясняет:

— Трудовых книжек не ведем. Монах есть монах.

— Но ведь есть еще послушники и трудники…

— Да, но для нас это дико, чтобы они получали в монастыре деньги. Ведь изначально мы их берем не на работу. И наше законодательство совершенно не предполагает, что человек может работать, не получая зарплаты.

— То есть исключенный из братии или ушедший по собственной воле оказывается с многолетним прочерком в жизни?

— Это не внутрицерковная проблема. Она порождена неправильным отношением светской власти к монастырям.

Фото Олега Нехаева.

Полная неясность и по «восстановлению исторической справедливости» — передаче имущества Церкви. До сих пор нет по этому поводу внутрицерковной дискуссии. Государственные органы действуют на кабинетном уровне. Безмолвствует общество. А мы стоим уже на самом пороге судьбоносного решения.

Еду на север Красноярского края. В Енисейск. О нем говорят, как об «отце сибирских городов» и «городе – памятнике». Но при этом всегда подчеркивают главное – «православный град» В конце позапрошлого века здесь было 33 церкви и 59 часовен. И все это на несколько тысяч жителей.

Сегодня Енисейск – добродушный и очень провинциальный город. Моя долговременная попытка где-нибудь поужинать — указала на печальную реальность умереть с голоду. Но зато общение с енисейцами позволило выявить примечательный факт. Здесь почти все верующие. Кстати, Успенский храм, за исключением очень коротенького периода, был действующим и при Советской власти. А среди самых уважаемых людей здесь называют вовсе не глав города и района, а церковнослужителей.

Привратник мужского монастыря.

Здесь два монастыря и тоже – проблема на проблеме. Причем, женский самовольно отхватил у города территорию и никого туда не пускает. В собственность ему еще ничего не передали, а он уже стал государством в государстве.

Иду к самомому авторитетному среди енисейцев священнослужителю, настоятелю Успенского собора, богослову Геннадию Фасту.

Он — современный просветитель и проповедник. Именно по его инициативе в этом сибирском городе была создана одна из самых первых в стране православных гимназий. Причем, сегодня она финансируется за счет государства. И отец Геннадий считает это примером правильных взаимоотношений между сторонами. У родителей есть свободный выбор: в какую из школ отдать своего ребенка.

Разговаривать с ним удивительно легко. Он отвечает на самые сложные вопросы, не прикрываясь типичной фразой «на все воля Божья». По поводу противников «бесовских паспортов и ИНН» он отвечает изречением Соломона: «Нечестивый бежит, когда никто не гонится за ним…»

Отец Геннадий (Фаст)

— Наша Церковь должна понимать, что сейчас она стоит перед сложнейшим выбором. Как бы нам не потерять духовное лицо при решении материальных вопросов! Уже сегодня все батюшки превратились в прорабов. Это – в корне неправильно. Нужно заниматься проповедью и созиданием общины. И меня бы не смутил тот факт, если бы храмы так и не перешли бы в абсолютную собственность Церкви. Почему? Потому что ее материальная сторона создавалась тысячу лет и она по праву является достоянием всей России. У нас Православие – религия народа. И нужно исходить из этого. Я считаю, что ответственность за историческое достояние должна остаться за государством. И именно это должно быть закреплено законом.

Отец Геннадий помолчал и уверенно продолжил:

— Русь сегодня без духовного стержня. Она стыдится своей православности. Но только Россия без Церкви не выживет. Это — мое убеждение. Она без нее перестанет быть Россией. Это уже будет что-то другое. И когда сегодня говорят о поиске национальной идеи… Она – есть. Святая Русь. Национальная идея — это святость. И если мы отказываемся от нее, то мы одновременно перестаем быть и Русью. А Церковь выживет, потому что она – не человеческий институт. Она – от Бога.

Вспомнилось, как матушка Иоанна, прежде чем начать разговор в своей келье, посадила меня на табуреточку под дверную притолоку. А на ней – крест невидимый. Убедилась, что пришел я не в обличье дьявола, и тихонечко сказала сокровенное: «И в миру не все погибнут, и в монастыре не все спасутся. От каждого из нас это зависит».

Фото автора