Тяжесть Креста

Вот уже год как нет с нами Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Алексия II.

Волна народного горя, сердечной скорби, душевного смятения прокатилась 5 декабря по России и вылилась за её пределы. Как было поверить в то, что Святейшего не стало с нами, как? Новость была такой ужасной и подавляющей, что просто пригибала к земле.

Господь способен воздвигнуть человека из глубины самой страшной бездны. Господь может исцелить и вернуть к праведной жизни и целый народ.

Алексий II, Святейший Плтрилрх Московский и всея Руси

Патриаршее служение в день праздника иконы Божией Матери «Всех скорбящих Радость» 6 ноября 2008 г. Фото: Патриархия.Ru

Свершилось: Святейший окончил земной путь. Но эта кончина не стала концом его жизни: истина в том, что в Православии нет смерти. День земной кончины — это день рождения в жизнь вечную, Этот день означал начало пути в безсмертие Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Алексия II.

Но нам, грешным, как было это пережить? Ведь только представить — кого потеряли! И если бы не было целительных, целебных молитв отпевания, как бы сокрушило нас то, что случилось. Но уже в первые часы того приснопамятного дня повсюду зазвучала идущая из самых глубин сердца, единоустная «Вечная память». И отступали скорбь и отчаяние.

«Всем вечну память пропоют, но многих ли потом вспомянут?» — вопрошается в давней народной песне. Но здесь мы уверены: Святейшего Патриарха Алексия не просто будут помнить, поминать, но будут уже не только за него, но и ему молиться.

Монахини Пюхтицкого женского монастыря бережно хранят в памяти драгоценные сведения о Патриархе. Именно Пюхтицы были первым монастырём Святейшего. Как он любил здесь бывать и, уже будучи на высоте церковного стояния, вырывался сюда на день-два.

«Он же совсем юным отроком приезжал, — вспоминают монахини, — стоял на молитве, как свечечка». И эта молитвенная свечечка отрока стала со временем общецерковной, вознесённой над всем мiром свечой. И светила нам, и грела нас своим пламенем. И осталась с нами. Только уже свет и тепло её не материальны, а духовны.

Теперь уже навсегда в моей жизни будет та дождливая декабрьская ночь, та нескончаемая очередь к Храму Христа Спасителя к, страшно вымолвить, гробу Святейшего. Я воочию видел малое стадо Христово, которое оказалось огромным. Это была одна из ночей трёх суток, отведённых на прощание с Патриархом. Вокруг храма, вдоль набережной, стояли тысячи людей и всё прибавлялось их число, будто они хотели придти в полноту события. Скорбела и погода. Тяжело и траурно, но и согревающе, приблизилось небо к земле и плакало вместе с людьми. И все эти дни не кончались небесные слёзы.

Как же отрадно и утешительно было стоять в этой очереди. Какие светлые лица, какие чистые взгляды у людей. Какие молитвенные осенения крестным знамением. И деточки и старики, и отроки и отроковицы, и юноши и девушки, и мужчины и женщины — вся Россия была тут, вся она пришла сказать Патриарху, как любила и любит его.

Да даже и милиция была совсем другая. Не та, что не умела раньше отличить митинг от крестного хода, плакаты от хоругвей, портреты от икон. Даже и это — заслуга Патриарха. Да что милиция, все мы с чего начинали? На одном из первых приёмов писателей у Святейшего, один из поэтов в порыве чувств обратился к нему: «Батюшка!» Святейший, видя ужас своего окружения, улыбнулся и сказал: «Прекрасное слово — батюшка, у нас батюшками всё держится».

И диво дивное, этот Храм Христа Спасителя, ведь и его бы не было без Патриарха. А ныне — как будто так и стоял он всегда, будто мы и не жили семьдесят лет без него. Помню первую литургию в нём. Храм ещё и внутри, и снаружи был в лесах, но стены — основательны и прочны, и это были именно библейские «стены иерусалимские» из пятидесятого псалма. Те, которые ограждают нас от врага нашего спасения. А какие были хоры! Церковные и хор Министерства обороны. И как молился с нами наш Первосвятитель, Предстоятель за веру Православную в России и во всём мiре. Осенял нас своим благословением и просил у Бога сберечь «виноград сей», который насадила Десница Господня.

А сколько было благодатных, целительных очередей к Храму, когда в Москву привозили мощи святых: апостола Андрея Первозванного, Алексия Божиего человека, преподобномученицы Елисаветы и инокини Варвары, Спиридона Тримифунтского, равноапостольной Марии Магдалины, когда мы могли приложиться к правой деснице Иоанна Крестителя, именно к той, которой Креститель касался главы Спасителя.

И все эти счастливые, молитвенные встречи были благословлены Святейшим. Конечно, непохожи были те очереди на эту, молчаливую и скорбную. Но утешительно вспоминалась незабываемая встреча иконы Тихвинской Божией Матери. Крестный ход с нею от Храма по набережной Москвы-реки до Казанского собора на Красной площади возглавил Патриарх.

И, конечно, отчётливо помнилось то судьбоносное, совместное служение Патриарха и митрополита Лавра о молитвенном, литургическом соединении Церквей: Русской Православной и Русской Православной Зарубежной. Оно произошло тоже здесь.

А ещё вспоминались прощания с теми, кто начинал возрождение Храма: писателем Владимиром Солоухиным и композитором Георгием Свиридовым. Отпевания их возглавил Святейший в нижней, Преображенской церкви.

И вот сейчас эта тихая, неостановимая, текущая под крышами зонтиков очередь. Это общее сиротство, это обострённое понимание слов, возглашаемых на литургии: «О Великом Господине и Отце нашем». Это о нём, о Святейшем. Отец — нет другого слова. В прощании с Патриархом крупно обозначилась наша тоска по Отцу Отечества, по Хозяину Русской земли, отнятому революцией. Патриарх не просто считался Отцом, он им был. С ним, как с отцом, было спокойно.

В очереди говорили и о чудесах этих дней. И люди не дивились им, а воспринимали как должное то, что икона Алексия, человека Божия, заплакала, а фотография Патриарха замироточила. Уже на руках были снимки, где Патриарх был запечатлен с ягнёнком на руках, с детьми на рождественской ёлке. Он любил всех нас, мы это чувствовали. Духовная любовь не может быть безответной.

Дождь всё не прекращался. Будто на небесах непрестанно служили молебны и освящали воду для нашего окропления. Мы, омытые небесной влагой, воспринимали её как Божию милость.

Общеизвестны тысячи и тысячи Богослужений Патриарха, сотни и сотни его поездок по епархиям, по странам и континентам и неисчислимое количество его встреч с людьми, начиная от сироток в детских домах и заключённых в тюрьмах до первых лиц многих и многих государств. Изданы и будут издаваться его проповеди, статьи и речи, ибо это и есть те учебники жизни и благочестия, которые особенно необходимы сейчас, когда Патриарха не стало.

Читаешь его труды как завещание мудреца. В них спокойствие правоты и верность единственному для России пути — идти за Христом. Все остальные пути перепробованы, и все показали свою тупиковость. Безполезно уповать на законы и конституции, спасёмся только делами веры. Нельзя сообразовываться с веком сим, только по Христу надо измерять жизнь.

Патриарх был светлый, солнечный. Когда он служил, сияло солнце. Выходил из Благовещенского собора Кремля и выпускал белого голубя. И московское небо освещалось блеском плещущих крыльев. Когда он приехал в Белогорский монастырь, называемый Уральским Афоном, освящать крест, видимый за десятки километров, было пасмурно. Дождь, ветер, тучи. И вот — это все потом рассказывали — в первые минуты службы перестал дождь, засияло солнце и сияло до конца водосвятного молебна.

И на девятый день после переселения Святейшего в неземную обитель была такая же Божия милость. Как утешение проглянуло сквозь тучи солнце и осветило, и обогрело по-прежнему огромную очередь теперь уже к последнему земному пристанищу Патриарха, к Богоявленскому собору, называемому в московском просторечии Елоховским. Это Патриарший собор. И он остался таковым. Никогда не закрывался. В нём проходили Архиерейские и Поместные соборы, происходили выборы Патриарха. В нём чудотворная икона Казанской Матери. Здесь долгое время находились мощи преподобного Серафима Саровского, здесь захоронения Московских святителей. Здесь же, уместно сказать, крестили Александра Пушкина. Когда его убили, в горести восклицали: «Солнце нашей поэзии закатилось!» Но вера Православная — не литература: звезда, взошедшая на её небосклоне, на нём остаётся. И всё светлее и светлее небеса Православия.

И как было не уподобить прощальный крестный ход, сопровождавший Патриарха к собору, тёплой согревающей реке, тепло которой не проходит вместе с её течением, но остаётся для утешения и молитвы.

Цветов и венков около Богоявленского собора и вокруг него было столько, что храм казался дивным каменным изваянием, поставленным посреди весенней поляны. Крест на нём достигал небес.