Ценою жизни. Рассказ

– Подъезжаем к Волковыску!

Дверь купе тихонько отворилась, и проводница положила билет на столик.

На перроне в этот ранний час маячило лишь несколько фигур.

К вагону метнулся молоденький солдат с букетом, и, прежде чем он успел подхватить спрыгнувшую ему в объятия девушку, сердце старика дрогнуло: «Как на Алёшку похож!» Иван Степанович глубоко вздохнул, глотком свежего утреннего воздуха подавляя вновь накатывающую боль.

Город ещё спал. Лишь от вокзала по безлюдным улицам спешно разъезжались такси.

Старик шёл пешком – благо, недалеко. Он всегда шёл пешком, когда приезжал сюда, в этот небольшой городок на западе Беларуси. И каждый год он заново удивлялся происшедшим переменам. Вроде те же улицы, те же дома, но в чём-то неуловимо обновлённые.

Светало. Матовые шары фонарей уже погасли, растворяясь в лёгкой дымке утреннего тумана. Но впереди, из-за изломанной черты крыш, уже неотвратимо поднималось солнце.

В сонной тишине улицы старик уловил равномерный шорох, и, вглядываясь в неясные очертания дворника, ускорил шаг.

– С приездом, Степаныч! А я уж выглядываю, – дворник широко улыбался, протягивая руку. – Пойдём, старина, срежем тебе цветочков, выберешь самые лучшие!

– Спасибо. Ты меня опять выручаешь, – старик благодарно улыбнулся.

Двор за ровными планочками забора утопал в цветах. Сейчас, в эту утреннюю пору, они были особенно хороши. Капельки росы прозрачными шариками застыли на лепестках, и хотелось потрогать это чудо пальцем, чтобы убедиться, что они – настоящие. Старик на минуту остановился, разглядывая эту красоту, и решительно направился к клумбе, где белели огромные ромашки. Именно ромашки так любила когда-то Тамара, обычные полевые ромашки…

Уже совсем рассвело. На проводах большими тёмными бусинами расселись нахохлившиеся воробьи. По тротуару степенно прогуливались голуби, выискивая только им видимые крошки. Неспешно проезжали мимо первые автобусы, подбирая на остановках одиноких пассажиров.

Вот, наконец, и сквер. На гранитной плите у Вечного огня – охапка красных тюльпанов. Бронзовая фигура солдата… Всё, как и год назад, разве что голубые ёлочки стали выше да сам он на год старше.

Иван Степанович положил ромашки к подножию памятника и замер, вглядываясь в высеченные на камне фамилии. Вот Алёшка, с которым они были не разлей вода в босоногом детстве, в школе, а потом и на фронте…

Вот Антон – весельчак и балагур, Серёга, Костя… И ещё здесь – Тамара, Томочка, его безответная любовь… Они – молодые, красивые – погибли далёким июльским утром, погибли здесь, при штурме этого городка. И он тоже должен был лежать здесь…

Старик присел на скамейку. Рядом, под голубой елью стайка воробьёв весёлым чириканьем воспевала приход нового мирного дня. Без свиста пуль, треска автоматных очередей, воя снарядов и взрывов бомб. Прошло 65 лет, да что там лет – жизнь прошла, а в памяти…

…В армию призвали, когда фронт уже покатился на запад. Из его родного села под Смоленском уходили на войну подросшие мальчишки. Пошли и Иван с Алёшкой. Военному искусству учились в бою. Шли в атаку не только по приказу: у каждого в душе была своя боль, свои незажившие раны. Смерть стала обычным делом, она подстерегала каждую минуту.

И вдруг – любовь. Внезапная, оглушительная. Любовь по имени Тамара. Впервые Иван увидел её таким же ранним утром. Сумка с красным крестом на боку, юбочка, гимнастёрка, вместо пилотки – венок из полевых ромашек, в руках – тоже ромашки, целая охапка. На белых лепестках поблёскивают капельки утренней росы. И сама медсестричка была как цветок, случайно распустившийся на почерневшем от гари поле войны. В краткие минуты затишья Иван с нежностью думал о девушке, её глаза не давали заснуть и манили сладким ожиданием счастья. Тамара не подозревала о его чувствах, а признаться ей он так и не решился.

Тот бой за Волковыск длился всю ночь. Рвались снаряды, полыхали дома, то там, то тут свистели пули. Вот такая шальная пуля и опрокинула навзничь Ивана. Очнулся – бой гремит уже на соседних улицах. Боль разливалась в груди под гимнастёркой, липкой от крови. Попробовал подняться – тело не слушалось. Стиснул зубы, снова попытался встать и – потерял сознание…

Он лежал всю ночь, то приходя в себя, то снова впадая в забытьё. Силы уходили с каждой минутой. Он лежал среди каких-то развалин и понимал, что вряд ли сумеет протянуть до рассвета. Вспоминалась мама, детство, начало войны…

…Ему – шестнадцать. Сорок второй год. В его родном селе лютуют немцы. Вчера подожгли школу, огнём занялось несколько хат. Сегодня приказ: молодёжи к обеду собраться у клуба, будут отправлять на работу в Германию. Шёпот матери: «Ванечка, беги к сестре в поле, предупреди. И – прячьтесь, деточки…» А куда прятаться? В поле не укрыться, леса вокруг села нет.

Он бежит, бежит что есть силы: только б успеть предупредить Варьку, сеструху. Не успел… Навстречу, подгоняемая конвойными, шла колонна баб. Белые платки на головах, серпы и узелки в руках, в глазах – испуг… Варька несла свёрток с ребёнком – двухмесячным Павлушкой.

Ваня попятился. Бежать! Куда же бежать? Быстрее белки вскарабкался на дуб у обочины, лез всё выше, хоронясь в раскидистой кроне…

…От боли Иван снова потерял сознание. Очнулся, почувствовав, что его кто-то тащит на спине. Застонал.

– Сейчас, миленький, сейчас! Потерпи ещё чуть-чуть… – родной, милый Тамарин голос прорывался в его сознание. Иван пытался сказать, что он сумеет, постарается сам идти, но с запёкшихся губ срывался только сдавленный стон.

До наших оставался какой-то десяток метров, когда Иван почувствовал, как вдруг дёрнулось и обмякло тело девушки…

…Иван Степанович смотрел и смотрел на Вечный огонь, не замечая, как по бороздкам его морщин медленно скатываются слёзы.

Солнце поднялось уже высоко. Был обычный день середины лета. Только для этого города он навсегда останется особенным.

Старик знал: скоро в этом сквере Памяти соберётся много людей, будут звучать речи, стихи, песни, потом празднование охватит весь город.

А у Вечного огня будут цветы. Много цветов. Их принесут жители города – седые ветераны и молодые солдаты, школьники и молодожёны.

Пышные розы, алые гвоздики… Белые ромашки…