Именно это и отказался сделать Конституционный Совет; по мнению его членов, “различия в положении однополых пар и пар, составленных из мужчины и женщины оправдывают и различия в отношении их юридических прав”. Другое решение, недавно принятое во Франции – отказ сената принять закон, дозволяющий эвтаназию, то есть умерщвление тяжело больных или пожилых людей с их согласия.
На эти решения стоит обратить внимание по ряду причин. Во-первых, одна из повторяющихся тем левацкой пропаганды – неизбежность “прогрессивных” изменений. Отмена всяких ограничений на аборты, официальное введение однополых союзов в качестве “браков”, “гуманное” умерщвление стариков и больных подается как нечто неизбежное, “наш паровоз вперед летит”, и консерваторам остается только бессильно ворчать, глядя на то, как прогрессивное человечество семимильными шагами устремляется в светлое будущее. Собственно, “историческая неизбежность” – хорошо знакомое нам понятие, и многие из нас выросли под сению плакатов “победа коммунизма неизбежна”. Сегодня нас уверяют в неизбежности всего того, что продвигают нынешние прогрессисты. Однако нам не стоит вестись на их пропаганду – ничего неизбежного в этом нет. Это просто очередное идеологическое поветрие, которое (как и другие такие поветрия) выдает себя за столбовую дорогу развития человечества. Решения, недавно принятые во Франции, показывают, что ехать на этом паровозе вовсе не обязательно.
Во-вторых, нам стоит заметить, что нередко леваки – и западные, и их отечественные подражатели – отождествляют “Европу” со своей программой. Мол, настоящая Европа – это там, где гей-парады и эвтаназия, а те, кто возражают против такого развития событий, выступает “против Европы”. Как гласил один из заголовков новостей “Немецкой волны”, “Ватикан против Европы”. Каким образом самое старое из ныне существующих европейских учреждений, Католическая Церковь, учреждение во многом сформировавшее западноевропейскую культуру и идентичность, может быть “против Европы”? Только в том случае, если “Европа” принадлежит исключительно левакам. Но эта претензия, при всей ее громогласности, не более обоснована, чем претензия на “неизбежность”. Мы видим, как одно из крупнейших государств Западной Европы, государство, которое более всего ассоциируется с Европой как таковой, принимает решения, прямо противоположные левацким устремлениям.
В-третьих, любая попытка возражать против требований “однополых браков” немедленно вызывает обвинения в попытках навязать светскому обществу религиозные стандарты. Мол, те, кто выступает за брак как союз мужчины и женщины – темные, иррациональные религиозные фанатики, которые, дай им волю, повсеместно водворят домострой, а равно шариат. Однако Франция – абсолютно светское государство. (Если Франция не светская, где же тогда вообще есть светское государство? В Северной Корее?) Решения французских органов власти едва ли продиктованы глубокой религиозностью – скорее, элементарным здравым смыслом. Да, Церковь перед лицом тех или иных идеологических поветрий выступает бастионом здравомыслия; но чтобы не принимать очередную абсурдную идеологию, не обязательно быть глубоко церковным.
Французский Конституционный Совет просто высказал очевидное – отказ признавать однополый союз браком не является нарушением принципа равноправия. Любые граждане могут вступить в брак – то есть признаваемый законом союз между мужчиной и женщиной. Требования переопределить брак и называть этим словом нечто совершенно другое просто не имеют никакого отношения к равноправию. Отказываясь признавать, скажем, полигамные браки, государство вовсе не дискриминирует граждан с полигамными наклонностями – оно просто предоставляет всем, независимо от наклонностей, одинаковое право вступить в одинаковый брачный союз.
В-четвертых, важно обратить внимание на то, что любая идеология выстраивает определенный язык, определенную систему подразумеваемостей, и для ее приверженцев важно склонить нас говорить на этом языке. Так мы, незаметно для себя, усваиваем те правила игры, которые нам навязывают. Например, в заголовках новостей мелькает фраза “Франция оставила в силе запрет на однополые браки”; говорить так не стоит.
Запрещать однополый брак – это все равно, что запрещать мужскую беременность. Вы не можете запретить то, что невозможно по природе – Вы можете только признать факт такой невозможности. Два лица одного пола не могут составить брака ровно по тем же причинам, по которым мужчина не может забеременеть – такова природная реальность. Мы могли бы – теоретически – признавать некоторых мужчин “юридически беременными” и предоставлять им соответствующие льготы (в самом деле, ведь иначе имеет место дискриминация по полу!) но это было бы гротескной бессмыслицей. Такой же бессмыслицей, как “однополый брак”.
И то, что французские государственные мужи не прогнулись под давлением этой воинствующей бессмыслицы – делает честь их ясному галльскому смыслу.