Из книги «Владыка Иоанн – святитель Русского зарубежья», вышедшей в издательстве Сретенского монастыря в 2008 г.
***
Да не вкрадывается, под видом
священнодействия,
надменность власти мирския; и да не утратим
помалу,
неприметно,
тоя свободы, которую даровал нам
Кровию Своею Господь наш Иисус
Христос,
освободитель всех
человеков.
8-е правило III Вселенского Собора
епископ Иоанн, архиепископ Нестор (Анисимов) Камчатский и архиепископ Мелетий Харбинский. Харбин. 1935 г. |
Владыка Иоанн с присущей ему мудростью разоблачал ложь, спасая от нее вверенное ему стадо и ведя его, подобно Моисею, к свободе во Христе. Напомним, что в 1927 году Московская Патриархия под давлением безбожной власти предписала клирикам, проживающим за границей, подписать декларацию о лояльном отношении к советскому режиму. Епископ Иоанн писал об этом: «Законно ли такое требование и выполнимо ли оно? Русские за рубежом России — не подданные советской власти. Оставаясь верными своему Отечеству, мы не признаем законным правительство, идущее против тысячелетнего мировоззрения нашего народа, и мы ушли за границу, чтобы ему не подчиняться... Требует ли архиепископ Константинополя, Вселенский Патриарх, от своей греческой и иных народностей паствы, находящейся в Америке и других частях света, лояльности турецкому правительству?.. Во время русско-японской войны просветитель Японии русский архиепископ Николай (ныне прославленный. — Б.Л.), оставаясь в Японии, благословлял православных японских воинов, шедших на войну сражаться за свое отечество. Хотя сам он лично не совершал богослужений, так как не мог молиться о победе над родной ему Россией, но разрешил то делать подчиненному ему японскому духовенству. По окончании войны он за исполнение своего пастырского долга, был награжден русским Святейшим Синодом и самим русским Царем. Если так поступал Благочестивый Царь и Святейший Правительствующий Синод, то имеет ли кто-либо право и есть ли в том нравственная правда — от людей, борющихся с безбожной властью, через их духовных пастырей требовать покорности ей?»[4] Как говорилось в сообщениях, распространяемых советской властью, через двадцать лет выборы патриарха уже должны будут состояться по всем правилам; казалось, что общение с Патриархией не означало подчинения богоборческой власти, осуществлявшей гонения на Церковь. Под омофором Московской Патриархии оказались харбинские архиереи. К тому же от Зарубежного Синода не поступало никаких известий, поскольку вся связь была прервана. И тогда владыка Иоанн, посоветовавшись с клиром, тоже решил войти в общение с патриархом Алексием I. В письме от 31 июля 1945 года, адресованном правящему архиерею, архиепископу Виктору Пекинскому, он объясняет это так: «После решения Харбинской епархии и ввиду отсутствия сведений о Заграничном Синоде в течение ряда лет иное решение нашей епархии сделало бы ее совершенно независимой, автокефальной епархией. Канонических условий для такой независимости не имеется, так как сомнений в законности... признанного патриарха не имеется... Возношение имени Председателя Заграничного Синода пока должно быть сохранено, так как по 14 правилу Двукратного Поместного Собора нельзя самовольно прекращать поминовение своего митрополита. Возношение же имени патриарха... необходимо Вашим указом ввести безотлагательно во всей епархии»[5]. К этому прибавил: «В данное время нам не поставлены условия идеологического порядка, послужившие причиной нашего изменения в церковном управлении за границей. Если вновь будут поставлены неприемлемые условия, сохранение теперешнего порядка церковного управления станет задачей той церковной власти, которую удастся создать в зависимости от внешних условий»[6]. Итак, владыка Иоанн сначала признал новоизбранного патриарха на том основании, что выборы были каноническими; он надеялся на восстановление свободы Церкви в России и к тому же не имел никаких известий о судьбе Синода. Все усугублялось еще и единодушной позицией всех других дальневосточных архиереев. Кроме того, согласно православному учению о Церкви, епископ не может существовать сам по себе, без высшей церковной власти. 2 августа 1946 года владыка, оглядываясь в прошлое, так объяснял события того периода: «После разгрома Германии о судьбе Заграничного Синода не было никаких сообщений, и о том ходили разные слухи. ...Не будучи вправе оставаться вне подчинения высшей церковной власти, мы должны также войти в сношение со Святейшим Патриархом Московским и при отсутствии препятствий подчиниться ему.
Наступивший в то время длительный перерыв сообщения с Пекином не дал нам возможности получить ответ архиепископа Виктора. Мы сами начали поминовение патриарха Алексия, независимо от разрешения вопроса о подчинении высшей церковной власти... После Воздвижения Креста нами была получена радиограмма из Женевы от митрополита Анастасия с уведомлением, что Синод действует... Мы тогда же заявили Высокопреосвященному начальнику миссии, что ввиду возобновления сношений с Заграничной церковной властью мы можем перейти в ведение другой церковной власти, лишь если нам будет о том сделано распоряжение тою церковною властью, которой подчиняемся ныне, так как иначе явились бы нарушителями церковных канонов.
Не возражая принципиально против основательности нашего заявления, начальник миссии выразил надежду, что удастся данный вопрос разрешить без нарушения канонов.
Духовенство Шанхая также решило с нами оставаться в подчинении у Заграничного Синода и ждать от него дальнейших указаний. Иное решение и не могло быть принято, раз существовала церковная власть, установившая Шанхайскую кафедру и окормлявшая ее со времени основания.
Зарубежное Церковное Управление признало полезным для Церкви продолжать и дальше иметь о нас духовное попечение, о чем известило нас... В силу того мы не считаем возможным принять какие-либо решения по сему вопросу без указания и одобрения Русской Зарубежной Церковной власти»[7]. К тому же владыка помнил, что еще на Соборе 1938 года было постановлено, что, когда настанет час возвращения на Родину, иерархи Зарубежья не должны действовать разрозненно. Поэтому, исходя из того, что он должен оставаться верным канонической власти, учредившей его кафедру и возведшей его в епископский сан, он принял решение: «Мы будем повиноваться тем архипастырям, которым наша высшая церковная власть признает за благо нас подчинить, или удалимся от всех дел церковных, если преемники рукополагавших нас епископов снимут с нас ответственность за здешнюю паству»[8]. Итак, он перестал поминать патриарха, продолжая горячо желать, чтобы обстоятельства вскоре позволили бы двум Церквам воссоединиться:
«Стремясь к единой общей цели и действуя отдельно в зависимости от условий, в которых каждая из них находится, Церкви внутри России и за рубежом успешнее смогут достигать выполнения как общей, так и своих особых задач, имеющихся у каждой из них, пока не настанет возможность полного их объединения.
В настоящее время Церковь внутри России должна залечивать раны, нанесенные ей воинствующим безбожием, и освобождаться от уз, препятствующих внутренней и внешней полноте ее деятельности...
Мы молим Господа, да ускорит Он наступление того вожделенного и чаемого часа, когда Первосвятитель всея Руси, взойдя на свое Патриаршее место в первопрестольном Успенском Соборе, соберет вокруг себя всех русских архипастырей от всей Русской и чужих земель сошедшихся...
А наипаче будем горячо молить Кормчего и Пастыреначальника Церкви, да Сам управит безмятежно Корабль Церковный, и будем с усердием повторять молитву, которую ежегодно воспеваем перед Плащаницею на утрени Великой Субботы: “Жизнь Рождшая, Пренепорочная Чистая Дево, утоли церковныя соблазны, и подаждь мир, яко Благая” (конец 2-й статии службы утрени Великой Субботы)»[9]. Продолжая в душе жаждать единства в Русской Церкви, владыка молился, всецело положившись на волю Божью.
Это было поистине мудрым решением, так как вскоре выяснилось, что избрание патриарха Алексия I происходило не по правилам. Действительно, при выборах была выдвинута всего одна кандидатура и они происходили путем открытого голосования. В самой России это подверглось резкой критике со стороны архиепископа Луки (Войно-Ясенецкого), которому власти помешали принять участие в этих контролировавшихся выборах. К тому же стало очевидным, что советская власть воспользовалась восстановлением патриаршества для того, чтобы вернуть в СССР эмигрантов. Советский консул в Шанхае предложил владыке Иоанну остаться в подчинении Синоду и принять советское гражданство или, в противном случае, остаться лицом без гражданства и подчиниться Московской Патриархии[10][11]. Перед началом фильма зазвучал советский гимн. Один из свидетелей вспоминает: «Перед началом фильма был исполнен гимн СССР. Все присутствующие встали и вежливо прослушали гимн, но епископ Иоанн в странном волнении вскочил с места и побежал вон из зала, говоря громко: “Меня не предупредили”»[12]. Осознав, что ему и его пастве готовят ловушку, владыка понял, что в таких условиях не может быть и речи о том, чтобы присоединиться к Патриархии. По словам историка, в наше время изучающего ту эпоху, «для владыки Иоанна советское гражданство было как раз тем неприемлемым идеологическим условием, о котором он предупреждал владыку Виктора»[13]. Именно в этом коренится разница между позицией владыки Иоанна и позицией других дальневосточных епископов. Первый, подойдя к вопросу с чисто духовной точки зрения, пожелал служить только Церкви и не преклоняться под чужое ярмо с неверными (2 Кор 6, 14). Остальные признали церковный авторитет Москвы, что подразумевало и признание светской советской власти, которая и не думала прекращать гонения на Церковь. Тогда это понимал только святитель Иоанн. Итак, пути двух иерархов неизбежно должны были разойтись, поскольку архиепископ Виктор окончательно вошел в общение с Московской Патриархией, тогда как епископ Иоанн остался верен Зарубежному Синоду. Следствием стало то, что Синод в ответ на просьбу приходского совета кафедрального собора назначил владыку Иоанна правящим архиереем Шанхайской епархии вместо архиепископа Виктора. Тем не менее владыка, как мы уже видели, не искал почестей и даже спрашивал у одного иеромонаха, своего ярого противника, следует ли ему принимать это повышение в ранг архиепископа[14]. Верный обету послушания, он все же согласился с повышением: «тот же Собор (зарубежных архиереев в 1946 году в Мюнхене. — Б.Л.) постановил предоставить нам права епархиального архиерея, сделав Шанхайское викариатство самостоятельной епархией, и возвести нас в сан архиепископа. Телеграфное известие о сем для нас было полной неожиданностью и весьма смутило нас, хотя вопрос о создании Шанхайской епархии не является новым... Ныне, получив известие о уже состоявшемся постановлении Собора, в котором мы не принимали участия, мы приняли его как новое послушание, не домогаясь его, но и не смея отклонять от себя дела, поручаемого нам церковной властью и признаваемого ею полезным». И еще: «Мы ищем прежде всего Царствия Божия и правды Его для них (чад духовных. — Б.Л.) и для себя и готовы всегда отказаться от всех званий, если то нужно для блага Церкви»[15].. С той же целью владыка со всем духовенством Шанхая был приглашен в советский клуб для просмотра фильма «Избрание патриарха Алексия». Епископ Иоанн согласился принять участие в просмотре при условии, что фильм будет демонстрироваться не в советском клубе, а в зале какого-либо театра
Этот период стал суровым испытанием для архиепископа, который всей душой чаял мира внутри Церкви. Как он сам говорил: «В самом Шанхае напряженность... все же сильно чувствуется. Время от времени печать имеющегося здесь лишь одного направления начинает лить потоки грязи на наше церковное направление, не стесняясь ничем, чтобы подорвать к нему доверие и обвинить его проводящих во всех преступлениях... Гораздо печальнее, что под влиянием всего происходящего произошло страшное разделение в пастве»[16]. По воспоминаниям В.Наумова, в это беспокойное время «владыка часами молился в алтаре»[17].
Что касается архиепископа Виктора, то он все больше сближался с советской властью и даже отправлял Сталину поздравительные телеграммы; позиция владыки Иоанна оказалась для него неприемлемой, и архиепископ Виктор запретил владыку Иоанна в служении. На проповеди после литургии владыка Иоанн заявил: «Я подчинюсь этому указу лишь в том случае, если мне докажут Священным Писанием и законом любой страны, что клятвопреступление есть добродетель, а верность клятве есть тяжкий грех»[18]. Его прежний викарий, епископ Ювеналий, по приказу патриарха Алексия был назначен епископом Шанхайским. Владыка Виктор — вернее, представители советской власти — стремились любыми средствами занять храмы Шанхая. Но просоветская ориентация архиепископа Виктора послужила причиной враждебного отношения к нему со стороны китайских властей, и его на несколько дней посадили в тюрьму. Архиепископ Иоанн сразу же вмешался и потребовал от Шанхайской мэрии освободить его, но в мэрии ему отказали. Владыка Иоанн писал в письме: «К сожалению, в деле архиепископа Виктора очень трудно было как-либо помочь... Высокопоставленное лицо, к которому я обратился по сему поводу, прямо сказало, что в дело вмешиваться не может»[19]. Некоторое время спустя владыка Виктор заболел, и его положили в больницу. Великодушие владыки Иоанна не знало границ — дважды он навещал того, кто запретил его в служении. Святитель Иоанн не держал никакой обиды на тех, кто участвовал в этой истории. Потом, когда одно из советских должностных лиц, ответственное за ситуацию в Шанхае, попытается эмигрировать в США и будет задержано американской иммиграционной службой, владыка Иоанн навестит и его[20]. В 1959 году, когда ему напишут, что епископ Ювеналий скончался, он ответит: «Молимся о упокоении Преосвященного Ювеналия»[21].
Желая всеми средствами воспрепятствовать тому, чтобы церковное имущество попало в руки советской власти, уничтожавшей его, архиепископ Иоанн устроил так, что его епархия была признана Китайской Республикой, и даже принял китайское гражданство. Имущество церкви Святой Софии в Циндао было зарегистрировано вновь по китайскому законодательству, что в дальнейшем спасло его от уничтожения. Немалая часть имущества и архивов этого храма была перевезена эмигрантами в США и в Австралию. Большая же часть церковного имущества Шанхая была вывезена из Китая самим владыкой Иоанном. Среди прочего там было Евангелие XVII века, находящееся сейчас в Сан-Франциско. Просоветская газета «Новости дня» в своей статье от 25 августа 1949 года писала о том, что «раскольническая группировка эмигрантов, возглавляющаяся архиепископом Карловацкой ориентации, вывезла незаконно... (часть) церковного имущества, принадлежащего Пекинской Миссии в Китае, а следовательно советской церкви и советскому правительству»[22]. Как это признает сегодня священник Московского Патриархата о. Дионисий Поздняев, «всей правды (о советской власти — Б.Л.) владыка Виктор, пожалуй, не знал. Как, возможно, не знали ее многие, убеждавшие эмигрантов принимать советское гражданство и возвращаться на Родину. Паства шла за своими архиереями — не зная того, шла на верную смерть. Но не вся. Владыка Иоанн во многом был прозорлив... Он не намерен был принимать советское гражданство, заявляя во всеуслышание о том, что подобный шаг еще не свидетельство патриотизма. Шанхайское духовенство было на стороне своего владыки, миряне разделились во взглядах. 5 тыс. шанхайцев впоследствии эмигрировали в Америку и остались живы, о судьбе 10 тыс. выехавших в СССР можно только гадать — некоторые вышли живыми из сталинских лагерей»[23].
В августе 1947 года было организовано массовое возвращение в Советский Союз советских граждан — для этого были снаряжены шесть кораблей, каждый из которых был рассчитан на тысячу пассажиров. Среди уезжавших были не только убежденные «советские патриоты», но и простые люди, введенные в заблуждение пропагандой. Один из них, Борис Позин, сегодня вспоминает: «Была советская пропаганда в Китае: выходил журнал “Огонек”, советские фильмы... обеспеченная старость, каждому пенсия (этого в Китае не было)... Сначала Советы хитро вывозили детей, хорошо устраивали и агитировали писать родителям и хвалить жизнь в Союзе»[24]. Владыка по-прежнему не одобрял позицию тех, кто отбывал в Советскую Россию, но все же благословлял их перед отъездом, давал им с собой иконы и экземпляры Библии и наставлял на будущее. Николай Цепило, один из тех, кто тогда уехал в Россию, вспоминает, как последний раз видел владыку, когда, облаченный в лиловую мантию, стоя на высоком постаменте на причале нижней верфи Шанхая, он благословил всех отъезжающих на Родину. «В Советской России ты забудешь Церковь. Но помни о Боге. Помни своего покровителя — святого Николая Чудотворца. Будет трудно, будет тяжело, обратись к нему с молитвой»[25].
В письме к митрополиту Анастасию архиепископ Иоанн пишет о том же: «Очень же многие перед отъездом у нас приобщаются, служат молебны, молятся и оставляют иконы, которые не берут с собой, или покупают иконы и кресты в дорогу»[26].
Благословение святого хранило этих несчастных людей, которые столкнулись с ужасными превратностями судьбы. По свидетельствам, которые сейчас находятся в нашем распоряжении, советские таможенники конфисковали у них все относящиеся к вере предметы и книги прямо на границе. В дальнейшем многие попали в тюрьмы и лагеря — в том числе и на Колыму. Вот что пишет Маргарита Зинченко, в прошлом воспитанница приюта св. Тихона, вернувшаяся в СССР в 1946 году и проживающая сейчас в Екатеринбурге: «Я уверена, что владыка всегда молился за всю свою паству, уехавшую в СССР, а за своих воспитанников-приютян — особенно. Иначе как объяснить, что мы все выдержали страшные испытания, которые выпали на нашу долю?»[27]
После отплытия советских граждан ситуация разрядилась, а в храме по-прежнему собиралось множество молящихся. Вновь воцарился церковный мир.