Образование офицера и священника. Богословие и военная наука

О. Дмитрий Смирнов

В работе секции участвовало двести пятьдесят человек, в основном епархиальные священники, окормляющие военнослужащих. В настоящее время стала очевидной необходимость получения офицерами минимального духовного образования. Даже неверующий офицер для обеспечения нормальных взаимоотношений с верующими подчиненными должен хорошо представлять, какие его действия могут оскорбить чувства верующего, а также должен знать, как создать необходимые условия для нормальной религиозной жизни подчиненных. Для достижения этой цели предлагалось ввести в военные учебные заведения факультативный курс по основам православной культуры. В то же время и священники, окормляющие воинские части, не должны быть полными профанами в военном деле. Для успешной пастырской деятельности в армии священнику необходимо понимать специфику военной службы и связанные с ней проблемы духовно-нравственного воспитания. Кроме того, по словам владыки Августина, священнику, прошедшему службу в армии, гораздо легче завоевать авторитет среди военнослужащих.

В своих выступлениях представители Министерства Обороны делали акцент на том, что священника ждут в армии не как праздничного гостя, а как пастыря, постоянно находящегося с солдатами и офицерами, живущего их делами и заботами. Однако было отмечено, что не следует в ближайшее время ожидать появления в воинских частях священников на постоянной штатной основе, так как пока нет достаточного количества подготовленных кадров и не разработана соответствующая правовая база.

В настоящее время полковые священники существуют только на экспериментальной основе, по личной инициативе командиров. Несмотря на это, роль Церкви в жизни Российского воинства становится все очевиднее. Показателем этого является растущее количество воинов, которые испытывают потребность в духовном окормлении православных священников и причисляют себя к членам Церкви. Согласно социологическим опросам прошедшего года, их число превышает 320 тыс. человек.

Отрадно, что уже наши генералы начинают осознавать жизненную необходимость взаимодействия армии с Церковью. Генерал-лейтенант Студеникин А.И. рассказал случай из его жизни, который заставил его пересмотреть свое отношение к вере и Церкви: «Во время зачистки в Аргунском ущелье восемь человек подорвались на минах. Солдаты, видевшие, как их товарищи погибали, падали духом. Накопилась моральная и физическая усталость.

Кто-то посоветовал позвать священника, который как раз оказался в штабе объединенной группировки войск. Позвали священника, и сразу к его палатке потянулись бойцы: кто — поисповедоваться, кто — причаститься, кто –благословение получить, некоторые крестились. И произошло, по-видимому, что-то необыкновенное. Спустя некоторое время, когда возобновилась операция, людей как будто подменили. Опорный пункт боевиков был взят без единой потери».

Одним из наиболее ярких было выступление священника Михаила Васильева, проходящего курсы повышения квалификации в Академии Генерального Штаба Минобороны. Он поделился опытом, приобретенным за время обучения в Академии и священнического служения в Вооруженных Силах (ВДВ): «Хотелось бы рассказать о том, что побудило меня поступить на факультет переподготовки. Я почувствовал недостаток знаний по структуре Вооруженных Сил, тех задач, которые перед ними стоят, и, конечно, мне хотелось понять то место, которое занимает наша деятельность в войсках в рамках общей системы Вооруженных Сил и, вообще, есть ли там для нас место. И сразу, резюмируя, скажу, что это место есть, и никто этого места, даже очень потужившись, никогда не займет. Этот зазор в структуре Вооруженных Сил совершенно очевиден, потому что никто не занимается душой. И вот нам надо заниматься душой, потому что бездушный человек — это человек без чести, без совести, это вооруженный бандит. Если ты — атеист, то тебе нечего делать в Вооруженных Силах, потому что денег не платят, квартиру дадут неизвестно когда. Если ты атеист и служишь в армии, то ты, безусловно — неудачник; если Бога нет, то ваша служба в погонах, наша служба в рясах превращается в фарс.

Нас объединяет желание сделать лучше. Куда лучше, безусловно, есть.

Сейчас мы дошли до такого момента истины, что каждый родитель задумывается, радоваться ему или нет рождению мальчика. У меня два сына, я очень хочу, чтобы они пошли служить в армию.

Нам необходимо менять систему взаимодействия Церкви и армии, уйти от парадных мероприятий, общих обсуждений  к решению конкретных проблем. Сегодня есть наиболее болезненная проблема неуставных отношений в воинских коллективах. Как ее мы, священники, можем помочь решить в рамках того правового поля, которое на сегодня существует? Сейчас очень много говорят о гражданском контроле в армии.

Безусловно, в тех формах, в которых это предлагается правозащитниками, комитетами солдатских матерей, это опасно, мы понимаем, что это, фактически, форма информационного давления Запада, и этого нельзя допустить. Но той формой гражданского контроля, которая позволила бы маме и папе отпустить своего ребенка в армию, может быть наличие полкового священника, который, фактически, будет находиться вне вертикали армейской подчиненности и который в военнослужащих будет видеть просто живых людей, свою паству. Любой нормальный священник, находясь в воинском коллективе, будет облагораживать его, он будет, по крайней мере, нравственно его оживлять. Важно, чтобы мы были в воинском коллективе, потому что отсутствие нас там приводит к совершенно ужасающим последствиям, и Челябинск — не исключение. Может быть, это будет шокирующей для вас информацией, но по пока еще не подтвержденным данным, большинство из тех, кто служил в этой роте обеспечения учебного процесса, составляли лезгины и аварцы… Вот и все, я думаю, дальше комментировать не нужно. То есть нужно понимать: то, что доходит до нас из СМИ, проходит через узкое сито политкорректности, и, безусловно, что делается это с одной единственной целью — сорвать воинский призыв. И мы, священники, тоже не должны этого допустить, потому что не будет армии — не будет России.

Если не можем в целом что-то сделать, давайте сделаем локально. В каждой конкретной части есть энное количество ребят, которым действительно трудно, есть большое количество офицеров, у которых низкая мотивация к службе и которые думают, как бы им побыстрей бросить. Давайте их поддержим силами прихода, силами воскресной школы, своими немощными силами. Как-то дать реальный живой пример служения Отечеству, показать, что мы, которые от Министерства Обороны вообще ни копейки не получаем, и которых в очередь на квартиру не ставят, тем не менее, России служим. В этом должно быть отличие священника в воинском коллективе от тех, кто стонет, от тех, кто критикует. Мы будем не критиковать, а просто работать. Если батюшка будет просто приходить в воинские коллективы и проводить хотя бы внешне осмотр солдат, увидев фингал под глазом, попытается выяснить, в чем причина, не пройдет мимо зла, тогда уже станет лучше…»

Сердечной болью было проникнуто выступление о. Игоря из Челябинска:

«Я не занимаюсь военным служением в нашей епархии, я возглавляю молодежный отдел, но я занимаюсь военно-патриотической подготовкой. У меня живет и действует военно-патриотическое молодежное объединение «Воин». И, конечно, то, что случилось в Челябинске… Я просто не могу не поделиться. Я испытываю очень противоречивые чувства: я здесь, в Москве, а мои ребята там, в Челябинске, и я не знаю, может быть, когда я вернусь, весь тот позитив, который был накоплен в течение последнего года — может обернуться негативом, я это прекрасно понимаю. Что произошло и что случилось, я думаю, достойную оценку этому должна дать военная прокуратура. Есть две стороны у этой медали. Может появиться новый миф о солдате Сычёве,  как появился миф о червивом борще на броненосце «Потемкин», и никто уже не узнает, были черви в этом борще, или их не было никогда. То же может произойти и здесь. То, что сейчас происходит в Челябинске и в московских СМИ, в частности на НТВ, — это, конечно, истерия нам всем понятная.

Я сам не раз бывал в этой роте обеспечения учебного процесса, и там всегда все было не на высоте: крошечная деревня полу развалившаяся с пьющим населением, где кладбище больше, чем жилых домов… Сейчас коллизия сама сокрыта, фактов мы не знаем, мы не знаем, что там в действительности произошло. Но возникновение мифа является опасностью, которая подстерегает всех нас, занимающихся именно этой темой, образования офицера и священника, воспитанием кадров для нашей армии. Ребята из моего молодежного военно-патриотического объединения идут в спецназ, мы им даем путевку в жизнь. Мы совершенно серьезно это делаем, я со всей ответственностью это заявляю. И я прекрасно понимаю, что завтра их матери (поскольку мои ребята — добровольцы, волонтеры) могут подумать, что они все могут разделить судьбу солдата Сычёва.   И вот эта личная боль заставила меня сегодня подняться на эту трибуну и просто поделиться своими ощущениями. Да, по непроверенным пока данным, там был кавказский призыв, так называемый, может быть, это сыграло свою роль. СМИ, конечно, все это замолчали, потому что, сами знаете, малейшее упоминание приведет к обвинениям в разжигании межнациональной розни. Наверное, этот случай является хорошим показателем того момента, в который мы все живем, и в который нам предлагается в настоящее время решать эту серьезную проблему, проблему духовного просвещения в армии.

 Я просто хочу обратиться к вам, поверьте, есть другой Челябинск. А такие случаи демонстрируют проблему, которая сейчас существует в войсках. Не в тех войсках, которые в бою. Я окормляю 23-ий отряд специального назначения внутренних войск — там все в порядке. Все в порядке по одной простой причине, потому что большую часть времени бойцы и офицеры находятся в командировке, они держатся друг за друга, у них действительно боевая семья. Я, когда туда прихожу, душой отдыхаю, хотя это обыкновенная, стандартная воинская часть. И я думаю, что всем нам очень не хотелось бы, чтобы возник новый миф, миф солдата Сычёва, что вся современная Российская армия — это только вот такой негатив».