Будет ли Русская Церковь единой?

В далекие 60-е — 70-е годы мы знали о Русской Зарубежной Церкви очень немного, но знали только хорошее. До нас доходили джорданвилльские издания – молитвословы, святоотеческие творения... Сам вид этих изданий свидетельствовал, что там сохраняется русская дореволюционная традиция. Через некоторое время до нас стал доноситься и голос современных зарубежных иерархов и священников. Не боясь громких слов, скажу, что он воспринимался как голос нашей совести, как голос всей «Церкви молчания». Кто еще так ясно говорил о новомучениках, о Царской Семье, о губительных современных процессах, об экуменизме, и т.д.? Большим событием для нас было прославление в 1981 г. новомучеников, а еще раньше – отца Иоанна Кронштадтского и Ксении Блаженной.

Из официальных изданий мы хорошо знали о существующем разделении, но мы не могли придавать ему слишком большого значения. Мы знали, что поверх всяческих границ сохраняется наше единство благодатной жизни во Христе. Об этом открыто свидетельствовало священноначалие обеих частей Русской Церкви, принимая переходящих клириков в сущем сане. Сам Первоиерарх Зарубежной Церкви Митрополит Филарет незадолго до того, как сменил Митрополита Анастасия, был клириком Московской Патриархии. Каноническое положение Зарубежной Церкви имело основанием указ Патриарха Тихона и его Синода от 7/20 ноября 1920 г., изданный после поражения генерала Врангеля и имевший одной из целей церковное устроение миллионов русских, оказавшихся за пределами Советской России.

Пункт 2 указа гласит: «В случае, если епархия, вследствие, передвижения фронта, изменения государственной границы и т.п., окажется вне всякого общения с Высшим Церковным Управлением или само Высшее Церковное Управление почему-либо прекратит свою деятельность, Епархиальный Архиерей немедленно входит в сношение с Архиереями соседних епархий на предмет организации высшей инстанции церковной власти для нескольких епархий, находящихся в одинаковых условиях (в виде ли Временного Высшего Церковного Правительства или Митрополичьего округа или еще иначе)». Разумеется, указ был издан в чрезвычайных условиях, но эти чрезвычайные условия, а именно беспрецедентные гонения на Церковь, характеризуют  весь советский период нашей истории. Мы верили, что если только этот период окончится, немедленно восстановится единство Русской Церкви, расколотой революцией. Основание таким надеждам давала и сама Зарубежная Церковь, называвшая себя, по крайней мере, при первых двух Первоиерархах, зарубежной частью Русской Церкви.

Но как только приоткрылся «железный занавес», наши надежды стали сменяться разочарованием. У традиционно мыслящих православных русских – а это подавляющее большинство наших верующих – Русская Зарубежная Церковь пользовалась самым высоким авторитетом, но все стало меняться, когда в 1990 г. она начала открывать приходы, а затем и епархии в России. Это было решение неправильное принципиально, и к тому же эта деятельность на территории России сопровождалась множеством ошибок. В Зарубежную Церковь потянулись люди только что обращенные в веру, не имеющие никаких корней ни в церковной, ни в национальной традиции. С каким омерзительным высокомерием они обличали «Московскую Патриархию», объединяя в этом понятии священноначалие, которого они не знали и знать не могли, и многомиллионный церковный народ, все наше священство и монашество. Кроме незрелых неофитов, в Зарубежную Церковь пошли корыстолюбцы и карьеристы, матерые воспитанники советской системы вроде Валентина Суздальского. К сожалению, раскол, который учинил сей последний внутри Зарубежной Церкви, был инспирирован ею самою в лице виднейшего ее деятеля, известного канониста епископа Григория (Граббе), проявившего себя в качестве настоящего идеолога раскола.

Канонические изъяны в воззрениях епиcкопа Григория – это, увы, не его только личное достояние. У многих зарубежных клириков и мирян есть сознание полной самодостаточности Русской Зарубежной Церкви и даже ее уникальности в отношении догматической и канонической верности Православию. При таком мировоззрении совершенно утрачивается вселенский масштаб Православия. Как сильно это отличается от истинного Православия, от устоев самой Зарубежной Церкви при Митрополитах Антонии и Анастасии! Одно дело, когда внешние, прежде всего политические причины вели Зарубежную Церковь ко все большей изоляции в православном мире. Совсем другое дело, когда сама Зарубежная Церковь провоцировала канонические столкновения с Поместными Церквами. Посмотрите замечательные высказывания Митрополита Антония по вопросу церковного календаря в его переписке с афонскими монахами. Благословляя их на борьбу за старый календарь, он в то же время очень строго предостерегал от  церковных разделений и расколов по поводу календаря, считая, что только догматическое отступление – достаточное основание для прекращения церковного общения. Такую же каноническую твердость имел Митрополит Анастасий. И только в последние годы его жизни без ведома самого Митрополита Анастасия, без благословения Синода, отдельные зарубежные архиереи приняли участие в хиротониях епископов для греческих раскольнических группировок. Когда спрашиваешь зарубежных клириков о канонических основаниях этих хиротоний, не получаешь в ответ ничего вразумительного, кроме фраз о том, что ставленники были хорошие, благочестивые люди, пострадавшие от греческих властей за старый календарь.

Это означает серьезную атрофию канонического сознания. И последствия этих хиротоний были плачевны. Греческие Церкви, до того относившиеся к Зарубежной Церкви спокойно и скорее лояльно, стали видеть в ней своего канонического противника, а кроме того, Зарубежная Церковь оказалась втянутой в хаос греческого старостильного движения с его доброй дюжиной «синодов» и «юрисдикций», признающих безблагодатными не только «новостильников», но и друг друга. А в последние годы даже Сербская Церковь, которую всегда связывали с Зарубежной Церковью самые тесные узы, стала подвергаться нареканиям за свой мнимый «экуменизм». Когда на Сербию падали западные бомбы с «обедненным» ураном, наш Патриарх поспешил в Белград, чтобы вместе с Сербским Патриархом Павлом молиться о спасении сербского народа. И в это самое время в Зарубежной Церкви раздавались голоса о необходимости прекращения всякого общения с Сербской Церковью.

Наше время ставит не перед Русской только Церковью, но перед всем Вселенским Православием важнейший вопрос, вопрос жизни и смерти. Куда мы идем? Будем ли мы продолжать идти путем разделения, дробясь, что неизбежно на этом пути, на все новые и новые церковные институции? Не только события последних лет в Зарубежной Церкви, но и многие явления в жизни других Православных Церквей говорят о реальности этой опасности. Но чтобы уйти от нее, нужно сознать неправильность этого пути, нужно перестать систематически оправдывать разделения, как это делают некоторые идеологи Зарубежной Церкви. Если немножко расширить церковный горизонт, рухнет система обоснований и прецедентов нынешних ревнителей разделения. Нам импонирует святой Киприан Карфагенский, но мы забываем, что ему (в споре о крещении раскольников) противостоял Стефан Римский, тоже мученик и тоже святой. И мы забываем также, что Церковь решила этот спор не в пользу святого Киприана (см. правило 95 VI Вселенского Собора). Нас увлекает своей последовательной акривией прп. Феодор Студит, но мы забываем, что он дерзал осуждать великих защитников Православия, святителей Цареградских Тарасия и Никифора, и Церковь в итоге анафематствовала «все написанное или сказанное» против этих святителей (Синодик в неделю Православия). Даже бескомпромиссная акривия прп. Максима Исповедника, который отказывался причащаться со всеми пятью патриархами и со «всей Вселенной», небезальтернативна. Прп. Максим обвинял в ереси монофелитства тех, кто отменил монофелитский Экфесис и им не руководствовался. VI Вселенский Собор, осудивший ересь монофелитства, ни словом не упомянул прп. Максима. И даже когда еретик Макарий патр. Антиохийский изрыгнул на прп. Максима клеветы и хулы, Собор не сказал ни единого слова в его защиту.

Если мы позволяем себе выхватывать из контекста церковной истории то, что нам нравится и игнорировать все остальное, мы впадаем в самый настоящий протестантизм, с той только разницей, что делаем предметом своих личных произвольных суждений и выводов не одно только Священное Писание, но и все, что мы называем Преданием. Мы должны ответить прежде всего самим себе, чего мы хотим: замкнуться в маленькую изолированную «юрисдикцию» или же участвовать в жизни Вселенского Православия, поддерживая все доброе и здоровое и оспаривая всякую неправду. Время движется катастрофически быстро. Завтра может оказаться поздно. «Завтра» может у нас и не быть. Мы с упованием ждем, что имеющий быть вскоре Зарубежный Собор решит в принципе вопрос о восстановлении общения с Церковью-Мученицей на Родине. Все остальные вопросы разрешатся сами собой. Современная структура Русской Церкви допускает все степени автономии, начиная от Автономной Японской Церкви, фактически полностью самостоятельной, и Украинской Православной Церкви, тоже полностью самостоятельной и при этом влияющей на жизнь всей Русской Церкви через своего Предстоятеля, Блаженнейшего Митрополита Владимира, постоянного члена нашего Священного Синода. Легче будет достичь единства, если мы задумаемся и со всей серьезностью спросим свою совесть, что делали бы в наших современных условиях Блаженнейший Митрополит Антоний, Блаженнейший Митрополит Анастасий, святитель Иоанн Шанхайский... В любом случае мы не должны забывать о том, что по почину Святейшего Патриарха Сербского Варнавы, сердечно болезновавшего о разделениях Русской Церкви, Блаженнейший Митрополит Антоний возобновил общение с митрополитом Евлогием, не требуя при этом его выхода из Константинопольской юрисдикции, пребывание в которой он считал неканоническим. А затем и Американская митрополия была принята Зарубежной Церковью в общение, сохраняя свою автономию. Это торжество любви Христовой должно вдохновлять всех почитателей приснопамятного владыки Антония.