Лекарство от склероза

За богослужением в Николо Богоявленском кафедральном соборе в дни блокады Службу ведет митрополит Ленинградский и Новгородский Алексий (Симанский)

Одним из таких прилежных учеников стал некий священник Сергей Окунев, опубликовавший свою статью, посвященную блокадному Ленинграду, в «Западно-Европейском вестнике» и целом ряде интернет-сайтов. Редакция упомянутого издания даже совершенно серьезно настаивает, что актуальность этой статьи не простая, а прямо-таки «вечная».

Смысл данного опуса заключается в следующем: пока народ в блокадном Ленинграде голодал и умирал, попы и архиереи пировали и бесились с жиру. «Неплохо живя в блокадном Ленинграде, ни один священник не пожелал разделить участь своих прихожан», – утверждает автор. «Ни один из них не умер с голоду», – переживает  отец Окунев. Почти с эпическим размахом он живописует «сказочные богатства» духовенства, будто бы виденные им самим: «На стенах висели дорогие картины, шкафы ломились от дорогой посуды, с потолка спускались тяжелые хрустальные люстры дворцового происхождения, а в углу висели старинные иконы в дорогих окладах». Или еще: «Они жили в роскошных, охраняемых дачах и особняках, кормились и одевались в особых закрытых магазинах и столовых, отдыхали в закрытых курортах и пансионатах, ездили на казенных автомобилях».

Статья явно не рассчитана хоть на какую-то достоверность – это просто нагромождение фантазий и видений, призванное загипнотизировать читателя. Разве будешь убеждать автора в том, что митрополит Алексий (Симанский), будущий патриарх, падал в голодные обмороки, но не покидал Ленинграда, хотя у него была такая возможность, а его келейник инок Евлогий и вовсе скончался от голода? Что из 55 ленинградских священнослужителей от голода умер каждый третий – 18, кроме того, погибли сотни церковнослужителей, певчих и членов приходских советов? Что всю страшную блокадную зиму 1941/42 г. храмы помогали нуждающимся деньгами, сохранившимися с довоенных времен дровами, маслом для освещения, выделяли фанеру, чтобы заменить ею выбитые взрывной волной стекла, доски для сколачивания гробов умершим родственникам, делали из железных листов печи для обогрева квартир? Что репрессии духовенства продолжались и в период блокады – во второй половине 1941 и в 1942 г. – были арестованы как минимум пять священнослужителей?

Достаточно открыть книгу профессора, доктора исторических наук М. В. Шкаровского «Церковь зовет к защите Родины (Религиозная жизнь Ленинграда и Северо-Запада в годы Великой Отечественной войны)», изданную в 2005 году, чтобы на основании архивных документов увидеть эти и многие другие факты самоотверженного служения духовенства в блокадном городе. Тогда как баснословные богатства ленинградского духовенства и широкие застолья в годы блокады могли появиться только в воспаленном мозгу отца Окунева, который, похоже, давно не перечитывал Дантовской «Божественной комедии», где предатели родины и их единомышленники мучаются в последнем, девятом, круге ада.

Профессор Шкаровский, коренной петербуржец и профессиональный историк, который уже более 15 лет занимается изучением церковной жизни блокадного Ленинграда, пишет: «Старейший протоиерей Иоанн Горемыкин на восьмом десятке лет каждый день пешком добирался с Петроградской стороны в Коломяги. Некоторые верующие и сейчас помнят, как обессилившего в блокаду священника везли в конце войны к службам на финских саночках. Сохранились свидетельства прихожан, что он порой последний паек свой отдавал голодающим… Следует отметить также служение архимандрита Владимира (Кобеца), лично тушившего зажигательные бомбы, собиравшего пожертвования верующих в фонд обороны и обслуживавшего одновременно два прихода». В ходатайстве прихожан осенью 1943 г. о награждении отца Павла Фруктовского медалью «За оборону Ленинграда» говорится: «В зиму 1941/42 г., когда отсутствовало трамвайное сообщение, а живет отец Павел от собора в 15 км, он, опухший от недоедания, в возрасте 65 лет, ежедневно посещал собор, он был единственный священник, временами он приходил на службу совсем больной и домой уже не мог возвращаться и ночевал в холодном соборе». И таким примерам – несть числа.

Напрасно отец Окунев также сожалеет о том, что из ленинградского духовенства якобы «никто не умер». Приведем сухую сводку: «1 января 1942 г. ушел за штат по болезни протоиерей церкви св. Иова на Волковом кладбище Евгений Флоровский, прожил он после этого недолго. 6 сентября 1942 г. ушел за штат по болезни служивший в Никольской Большеохтинской церкви протоиерей Николай Решеткин, он также вскоре скончался. Умерли от голода приписанный к кафедральному Никольскому собору протоиерей Николай Измайлов, заштатные протоиереи Димитрий Георгиевский, Николай Селезнев и другие… В конце 1941 г. скончался настоятель Серафимовской церкви протоиерей Гавриил Васильев… В Спасо-Преображенском соборе от голода умерли три из пяти штатных священнослужителя… В начале 1942 г. скончались протоиереи Петр Георгиевский и Иоанн Громов».

Статьей священника Окунева возмущены как историки, так и блокадники, как светские, так и церковные люди. На автора собираются подавать в суд.

Что же побудило отца Окунева на столь беззастенчивое переписывание истории? В поисках ответа на этот вопрос мы провели небольшое журналистское расследование.

Оказывается, отец Сергий Окунев в начале 1990-х годов был священником Московской Патриархии и служил в одном из столичных храмов – и не в каком-то, а едва ли не в самом богатом – храме Всех Святых на Соколе. И тем не менее приходского жалованья ему казалось маловато (видно, в глазах так и стояли «дорогие картины, дорогая посуда, тяжелые хрустальные люстры, роскошные, охраняемые дачи»), поэтому новоявленный, почти толстовский персонаж, отец Сергий занимался откровенным вымогательством среди паствы, за что и был наказан. В добытой нами не без труда в храме на Соколе резолюции № 2493 Святейшего Патриарха Алексия II от 24 августа 1992 года в ответ на просьбу священника Окунева о прощении говорится: «Считаю возможным простить, только до первой жалобы. Вымогательство денег за Таинства есть симония, за которую надлежит наказывать по всей строгости канонов».

Однако, по всей видимости, первая жалоба не заставила себя ждать, потому что 19 октября того же года отец Окунев был переведен из хлебной Всехсвятской церкви в Покровский храм в Медведкове. Такого материального стеснения наш правдолюбец уже не мог стерпеть и покинул свой приход, за что и был 19 февраля 1993 года Святейшим Патриархом Алексием II запрещен в священнослужении.

Здесь у смелого обличителя нравов духовенства открылась новая дорога – в Зарубежную Церковь, которая, к сожалению, оказалась не особенно разборчивой в «кадровом вопросе». Благодаря своей находчивости отец Окунев совершил головокружительный прыжок – в далекую Австралию, где горизонты проявления его нестяжательности и принципиальности стали поистине необъятными. Их плоды мы видим в упомянутой статье.

Если «по когтю узнают льва», как говорит известная пословица, то по длинному противному хвосту узнают крысу – обитателя помоек и разносчика заразы. Крысе не запретишь бегать по белу свету. Можно просто не пускать ее в свой дом.