Эффект ECNALUBMA

Считать себя умней других — распространённая болезнь. Особенно остро она протекает, когда тебе семнадцать. К счастью, от этого недуга лечит сама жизнь — встречи с людьми, открытия, хорошие книги, наконец. Было бы желание выздороветь.

Фото: Ольга Мрачковская

Я искренне возмущалась ограниченностью иностранцев — ничего толком сделать не могут, везде найдётся какой-то деффект. Почему бы не надписывать AMBULANCE слева направо, как люди читают? Но нет, штампуют себе партию за партией бракованные машины... Возмущалась ровно до того дня, пока не встретился мне добрый водитель, раскрывший тайну надписи ECNALUBMA.

Именно тогда меня — как ни странно, впервые — осенила простая мысль: мой субъективный мир имеет чёткие границы, определённые факторами моей личной судьбы — знаниями, воспитанием, культурой. И если я не вожу автомобиль, то никогда не пойму, зачем делать надпись на кузове справа налево. Так что суждения мои, на самом-то деле, мелкие и смешные, а мир объективный — бесконечно шире и глубже.

Это первое осознание собственной ограниченности пришло ко мне лет в семнадцать. Стоит ли говорить, что на этом уроки не закончились?

Пару лет назад я побывала на международной конференции. Вечером, как водится, группа участников отправилась в ресторан на ужин. Я оказалась в компании ребят из постсоветских республик. Все мы много путешествовали, знаем несколько языков, работаем в международных компаниях; все полны энтузиазма и уверенности в себе. Правда, каждый из нас страдает неким комплексом неполноценности, присущим постсоветскому поколению, — навязчивым желанием всему миру что-то доказать. И как-то так получалось, что все наши разговоры, по большому счёту, были ярмаркой тщеславия, демонстрацией достижений. Теперь, по прошествии времени, я осознаю это, а тогда, стараясь не отставать, активно участвовала в разговоре.

В компании присутствовал Максим. Он был чуть постарше остальных, держался просто и как-то смешно, по-детски на всё реагировал. Его интерес ко всему был настолько живым и искренним, что я сделала вывод: для него эта «европейская» жизнь в новинку.

Затронули тему путешествий, стали вспоминать Амстердам. Каждый из нас рассказывал, когда был в этом городе, что видел... Несложно догадаться, что каждый рассказчик был там проездом или несколько дней в качестве туриста, но всем хотелось создать впечатление глубокого знания города. Перечислили названия скверов и ресторанов, и... как её там, такая симпатичная улица, где кинотеатр, а за углом ещё и музей Рембрандта... «Йоденбреестраат», — вставил Максим, и в двух предложениях описал эту улицу, вскользь заметив: «Я там каждый день пил кофе перед работой...» Мы были слегка озадачены, а разговор тем временем перешёл на Женеву и эту скучную Швейцарию. Многие были там, и не один раз, и мы с апломбом рассуждали: «Да что там делать — скукота одна, вот разве что ресторан возле, как его там...» — «Площади Бель Эр», — подсказал Максим.

Говорил он кратко и очень просто. Наконец мы с трудом вытянули из Максима, что жил он в Женеве более десяти лет, и каждое утро на велосипеде ездил по тому маршруту, который мы прошли раз или два. Уже по возвращении домой, делясь впечатлениями с коллегами, я узнала, что Максим — дипломатический сотрудник высокого уровня, жил и работал практически во всех европейских столицах, а сейчас живёт в Брюсселе. Городе, в котором я однажды была проездом. Кажется, о Брюсселе мы тоже много умничали в тот вечер...

Мне очень хочется ещё раз встретиться с этим удивительным Максимом и поблагодарить его за хороший урок — прививку от тщеславия.

Несколько лет назад появился у меня знакомый, восемнадцатилетний Данила — воспитанник интерната. В нашем общении я всегда выступала «старшим другом». От ощущения наставничества достаточно сложно уйти, особенно в начале волонтёрского пути. Мы обычно уверены, что наша задача — учить, помогать, наставлять интернатовских детей. Сегодня я выскажу противоположную точку зрения, но для того мне потребовалось опять испытать на себе «эффект ECNALUBMA».

Наши разговоры с Данилой всегда были краткими, и в основном говорила я. Как-то не удавалось вытянуть из моего друга что-то большее, чем односложные предложения. C полной уверенностью, что мне удастся вдохновить его на что-то важное, я рассказывала о том, чем занимаюсь и как много уже повидала в своей жизни. И то умею, и здесь была, и там успела. Данила молчал, иногда задавал вопросы.

Однажды мы провели несколько дней вместе, что вынудило моего друга разговориться. И вот я узнаю, что Данила — лучший ученик в интернате, президент школы. Вот уже много лет занимается боксом и конкуром. Выигрывает призовые места. Ему нравится музыка, особенно игра на гитаре, технику которой он освоил самостоятельно. В его планах после интерната — поступление в ПТУ для того, чтобы получить рабочую специальность на случай сложностей в жизни, а затем — высшее образование.

Не знаю, чему я могу научить этого парня. В очередной раз вспоминается мне надпись ECNALUBMA, и я опять понимаю, что мой мир остаётся таким же ограниченным, как и раньше.

Наверное, каждый может вспомнить похожие примеры, когда обстоятельства врывались в жизнь и, как молния, озаряли наше невежество и самомнение. А сколько таких происшествий прошло мимо внимания — страшно подумать.

Я часто нуждаюсь в помощи, чтобы увидеть, насколько субъективен и убог мой личный опыт.

Можно ещё вспомнить такой простой пример — калейдоскоп. В отличие от бинокля или подзорной трубы, в калейдоскоп можно увидеть только сам калейдоскоп. Вместо звёзд и горизонтов мы видим лишь камешки и узоры внутри калейдоскопа. Так и человек, делая заключения о событиях внешнего, большого мира — на самом деле видит не огромный мир, а лишь проекцию себя, своего опыта и восприятия. И наши оценки и выводы зачастую характеризуют не столько окружающую действительность, сколько нас самих.

А у меня есть маленький, очень личный знак — машина скорой помощи, которая регулярно напоминает мне о семнадцатилетней девочке с большим самомнением.