Путь самурая, или Почему в Японии думаешь о Евангелии

Я пишу эти строки в Японии. Здесь все напоминает о Евангелии.

В 24 года будущий святитель подает прошение на замещение вакансии приходского священника в храме при российском консульстве в городе Хакодате, где начинает служить с 1861 года. А еще иеромонах Николай самостоятельно изучает японский язык и японскую культуру. Чтобы проповедовать, чтобы «научить народ», надо его знать, чувствовать и любить. Надо говорить с ним на одном языке. (Относится, кстати, не только к японскому народу и не только к чужому. К своему — в первую очередь.)

Такая любовь приносит плоды, даже в самое тяжелое время. Так было и с иеромонахом Николаем. Через несколько лет после начала его служения первый японец, Таума Савабэ, принимает святое Крещение. Примечательно не только то, что этот японец был жрецом — служителем синтоистского культа. Бывший самурай Савабэ приходит к отцу Николаю с вполне определенной целью — убить его. Убить, так как считает, что иностранцы должны быть выдворены из страны и что чужая религия — то, что в первую очередь может разрушить дух японской нации. «Справедливо ли осуждать то, чего не знаешь?» — спрашивает иеромонах Николай, и Савабэ соглашается послушать рассказ русского священника о православной вере. Евангельская история продолжает развиваться — Савл становится Павлом: в 1868 году иеромонах Николай крестит Савабэ, нарекая его Павлом (!), и двух его друзей, давая им также имена апостолов Христа: Иоанн и Петр. Павел Савабэ вскоре станет и первым японцем, принявшим священный сан.

А будущий святитель Николай продолжает исполнять завет Учителя христианства. Он переводит на японский язык Библию и богослужебные книги (до него существовал лишь не вполне точный католический перевод части Писания). Открывает духовную семинарию, начальные школы для мальчиков и девочек, приют, библиотеку, издает на японском языке православный журнал, строит в Токио Воскресенский кафедральный собор. Во время русской-японской войны Николай, тогда уже епископ, остается со своей паствой, совершая новый подвиг любви по слову апостола: нет уже иудея, ни язычника... ибо все вы одно во Христе Иисусе (Гал 3:28).

Когда он умирает, император Мэйдзи лично дает разрешение на захоронение останков русского архиепископа в пределах города… Об этом я думал, стоя у могилы святителя. Я слушал слова молитвы святому равноапостольному Николаю Японскому, вглядывался в лица православных священников-японцев и их прихожан, пел вместе с ними величание…

В Японии многое помогает думать о Евангелии… В Сендае, у памятника погибшим от страшного цунами полтора года назад, Патриарх Кирилл вспомнил стихотворение великого Мацуо Басё «Отцу, потерявшему сына»:

Поник головой, ­—

Словно весь мир опрокинут, —

Под снегом бамбук.

Святейший говорил о том, что горе потери близких как бы переворачивает всю жизнь человека. Но что вера помогает хранить верность любви и мужество даже в такие моменты. И тот пример героизма, самоотверженности и любви, которые японцы продемонстрировали всему миру, не может не заставлять задуматься о человеческом достоинстве, даре жизни и ее смысле.

И еще одно важное для христианина в японском мировосприятии. Об этом говорил Святейший Патриарх в проповеди за Литургией в том самом соборе, возведенном равноапостольным Николаем. Предстоятель русской Церкви напомнил: в самурайской этике есть понятие о том, что путь самурая — это путь смерти, как будто тело мертво; это изгоняет страх и помогает быть сильным. Похожая мысль, по словам русского Первосвятителя, звучит и в словах апостола Павла о сораспятии Христу (см. Гал 2:19) — о преодолении греха и злобы в себе, о пути жертвенного бесстрашия.

В Японии не можешь не думать о Евангелии… Просто потому, что это — главное или даже единственное, что всерьез связывает нас с японцами. И не только русское православие (хотя, конечно, для нас именно оно), но и весь непростой христианский опыт в Стране восходящего солнца. Глядя на христианские храмы в Хакодате и Токио, я вспоминаю и опыт католиков в эпоху самоизоляции Японии. И прекрасную книгу японского католика Сюсаку Эндо «Молчание», в которой евангельский нерв передан замечательным внутренним диалогом главного героя, миссионера-иезуита, прибывшего в Японию. После тяжелых испытаний и невзгод, после отречения от своей веры он устремляет к Богу вопль своего израненного сердца: «Господи, где Ты был, когда я терзался сомнениями и проходил через страшные муки? Почему Ты не отвечал мне, почему Ты молчал?» И слышит ответ, исцеляющий его душу: «Я не молчал, я страдал вместе с тобой!» Как часто мы обращаем к Богу именно такой упрек или крик отчаяния? И насколько готовы услышать, понять и принять ответ?

В Японии всё напоминает о Евангелии… А разве нет?