В настоящее время существует два основных направления в исследовании проблем борьбы с терроризмом. Представители первого направления рассматривают проблему терроризма сугубо с уголовно-правовых и криминологических позиций. Вторые же, занимаются исследованием терроризма как международно-правовой категории политического характера. Наиболее заметные разработки в этом направлении были сделаны в научных трудах Н.С. Бегловой, И.П. Блищенко, В.И. Блищенко, Т.С. Бояр-Созонович, Л.Н. Галенской, Н.В. Жданова, И.И. Карпеца, Е.Г. Ляхова, Л.А. Моджорян, Ю.А. Решетова и других ученых.
Слово «международный» даeт нам основания поставить вопрос: а есть ли у террористов родина? Или, всe же, как принято говорить в пропагандистских «политкорректных» речах, «у террористов нет ни национальности, ни веры».
Основные террористические организации, которые на слуху благодаря СМИ – это ирландская ИРА, баскская ЭТА, Исламское движение сопротивления (“Хамас”) и “Палестинский исламский джихад”, “Египетский исламский джихад”, “Тигры освобождения Тамила”, Рабочая партия Курдистана, т.н. чеченский терроризм, ну и , разумеется, полувиртуальная «Аль-Кайеда».
Сразу бросается в глаза один момент Это то, что принципиально отличает известные ныне террористические организации от банальной криминальной банды. Это в «Чeрной кошке» из «Места встречи изменить нельзя» бандиты не отождествляли себя с какой-то национальностью или религией. Большинство известных нам террористических организаций не просто позиционируют себя как этно-религиозные, а выставляют себя в качестве флагманов той или иной этнической или религиозной идеи.
Однако, давайте проследим, все ли народы имеют «своих» террористов? При анализе террористических организаций мы увидим, что все они представляют «униженных и оскорблeнных», «незаслуженно обиженных», не имеющих своих государственных образований.
Итак, пожалуй, первое условие произрастания в недрах того или иного народа терроризма есть то, что назвал директор Института этнологии и антропологии РАН Валерий Тишков «КОМПЛЕКСОМ СТРАХА И БОЛИ»[1].
Боль эта связана с каким-то историческим событием («депортация», «лишение прав», «геноцид» и т.п.). Страх же вызывается тем, что тот, кто причинил эту боль остаeтся «безнаказанным». А самый примитивный способ бороться со страхом – это, как известно, сделаться страшным самому.
Однако, все ли народы, которые столкнулись в своей истории с этими самыми страхом и болью, позволили произрасти в своих рядах террористам? На Северном Кавказе, например, калмыки тоже поголовно были депортированы, как и чеченцы. Но такого понятия, как калмыцкий терроризм мы не знаем (пока, по крайней мере), в отличие от терроризма чеченского.
Скажем, чехи также были унижены Мюнхенским договором 1938 года, более чем 40-летним правлением КПЧ, которое воспринималось в массовом сознании как советская (и даже русская) оккупация (В Советском Союзе всегда недооценивали цивилизационный фактор, объясняя всe лишь с формационных позиций. Эта фатальная ошибка привела вначале к трeм «католическим» восстаниям: Венгрия-56, Чехословакия-68 и Польша-80-е, а потом и вовсе к потере региона Центрально-Восточной Европы.). Но мы не знаем такого понятия, как чешский терроризм. В то же время в историю вошло такое понятие, как «пражская весна», как пример мирной борьбы за независимость.
Значит, фактора «унижения» всe же недостаточно. Давайте, может, тогда обратимся за помощью к географии.
Многие исследователи заметили одну интересную особенность. Например, западные специалисты по этническим проблемам и конфликтам в своих исследованиях вооружeнных движений, выполнявшие обстоятельные этнографические разработки по Африканскому рогу, Руанде, Бурунди, Сомали, Бирме, Никарагуа, Гватемале. Почти везде в роли повстанцев выступали крестьянские сообщества зон лесных джунглей, пустынь или высокогорья [2]. Если мы внимательно посмотрим, то найдем очень интересную закономерность. Это те территории, где слабо развита земледельческая культура. Вернее, нет для этого надлежащих условий.
Вообще, конфликт скотоводов и земледельцев – это известная тема для дискуссии в интеллигентских кругах. Пожалуй, одним из последних случаев напоминания о ней можно назвать нашумевшую и получившую далеко неоднозначную оценку статья известного московского богослова и философа Андрея Кураева «Как бороться с терроризмом без спецназа».
В частности, Андрей Кураев пишет: «Через всю историю человечества проходит этот конфликт: начиная от противостояния Древнего Египта ливийцам и его капитуляцией перед гиксосами. В аккадском языке (на нем говорили в древнем Шумере) “ад” обозначается словом «кур», которое буквально означает “горы”. В большинстве мифологий преисподняя связывается с подземным миром, но у шумеров – с горами. Похоже, горцы «достали» шумеров всерьез. Горы, нависавшие над Междуречьем (в том числе и Кавказ), являли шумерам лик смерти. У нас в университетах говорят, что древнейшая цивилизация возникла именно в Междуречьи потому, что земледелие в этом регионе (где необходимы систематические и обширные ирригационные работы) требовало хорошей организации труда. Но, может, причиной раннего развития сильного государства в этом регионе было и то, что только крепкое сплоченное государство могло сопротивляться набегам горцев?»[3]
Итак, вторым условием прорастания в недрах того или иного народа того, что мы ныне называем терроризмом рискнeм назвать его ОПРЕДЕЛEННОЕ ГЕОГРАФИЧЕСКОЕ ПОЛОЖЕНИЕ. А именно ареал, плохо пригодный для развития земледельческой цивилизации.
Однако у всех ли народов, которые живут в местах, плохо пригодных для развития земледелия, появился терроризм? Рядом с чеченцами, например, живут осетины. Природные условия у этих двух народов мало чем отличаются друг от друга. Но такого понятия, как осетинский терроризм, мы пока не знаем. Никаких террористических акций осетины не предприняли даже после ужасной по своей бесчеловечности (опять-таки, с точки зрения цивилизованного человека) террористического акта в Беслане.
Чтобы понять почему, обратим внимание на одну весьма интересную особенность. В этом нам поможет история. Очень важно с исторической точки зрения проследить, как на Кавказе оказались чеченцы и как осетины. По мнению ряда исследователей, скажем, специалиста по чеченской проблематике Яна Чеснова, чеченцы есть ТРАДИЦИОННО горный народ, который пришeл на Кавказ из горных районов северной Месопотамии, из того самого печальноизвестного шумерам «кура» (Кстати, оттуда же многие этнологи выводят и басков, и киммерийцев – прародичей кельтов, в частности, ирландцев. И, кстати, венгров – известных «террористов» Западной Европы в десятом веке, а нынче вполне миролюбивой нации. О последнем феномене мы ещe упомянем.).
У тех народов, которые традиционно привыкли жить в малопригодной для земледелия местности, развивается общественный строй, которые многие исследователи склонны определять как ВОЕННАЯ ДЕМОКРАТИЯ (впервые термин употребил известный американский историк и этнограф Льюис Морган).
Вот что пишет, например, выдающийся российский этнолог Арутюнов о т.н. традиционной вайнахской военной демократии: “В отличие от других кавказских наций в Чечне никогда не было феодализма. Традиционно она управлялась советом старейшин на основе консенсуса, но подобно всем другим военным демократиям (как, например, ирокезы в Америке или зулу в южной Африке) чеченцы сохраняют институт военного вождя. В мирное время они не признают верховной власти и могут распадаться на сотню враждующих кланов. Однако в период опасности перед лицом агрессии враждующие кланы объединяются и избирают военного лидера. Этот лидер может быть известен каждому как не самый приятный человек, но он избирается за то, что является хорошим генералом. Когда идет война, этому лидеру подчиняются все»[4].
Но у этой системы есть и обратная сторона. В частности исследователь проблемы Анатоль Ливен замечает: "Чеченцы представляют собою национальность, не идентифицирующую себя с государством и обществом, в котором они живут. У них вообще отсутствует мотивация подчиняться законам этого государства и общества. Они имеют свои древние традиции, которые противостоят "просвещенному", "плюралистическому" и "прогрессивному" либерализму, и свои социальные нормы, которые делают чеченское общество непрозрачным для внешнего исследования. В стране, где существует смесь плохо институализированной "демократии", социальной дезинтеграции, слабости государства и государственной коррупции, для них, внутренне сплоченных и исключительно эффективных и беспощадных в достижении своих целей, открылись невероятные возможности и пространство для организованной криминальной деятельности»[5].
Напротив, осетины не являются традиционно горным народом. По мнению историков, это остатки аланских племeн, традиционно обитавших в степных регионах Причерноморья и Прикаспия, укрывшихся и избегнувших ассимиляции во время нашествия гуннов в четвeртом-пятом веках от Рождества Христова. Поэтому, у них на подсознательном уровне ещe сохранилась ментальность земледельцев, выраженная в концентрированном виде библейской формулой: «Не нарушай межи ближнего своего».
Итак, попробуем сформулировать третье условие прорастания в недрах того или иного народа терроризма – это ГЛУБОКАЯ ИСТОРИЧЕСКАЯ ТРАДИЦИЯ проживания в ареале, плохо пригодном для развития земледельческой культуры.
Здесь важно одно замечание. К сожалению, официальная как марксистская, так и либеральная историческая наука очень мало значения уделяет осмыслению национальных и религиозных корней международных проблем. Особенно после Второй мировой войны. Гердеровская концепция о нациях, как живых организмах, имеющих свою судьбу, свою биогафию, свои «чeрные» и «белые» страницы игнорируется как не вполне вписывающаяся в рамки «политкорректности». Цивилизационный подход Сэмьюэла Хантингтона на Западе попал под шквал критики со стороны приверженцев мондиализма, которые, в своей массе, пытаются объяснить терроризм, ограничиваясь лишь «желудочными» причинами (что-то вроде: «нам, богатым, «завидуют» бедные, а посему и шкодят как могут»).
Разумеется, не следует впадать и в другую крайность, ставя клеймо на том или ином народе, как «народе-террористе». Пример с венграми может служить тому подтверждением. Будучи чуть ли не главными «террористами» Европы почти весь десятый век, венгры стали вполне цивилизованной нацией после поражения от германцев на речке Лех и, что, пожалуй, самое главное, оседания на территории Паннонии, вполне пригодной для земледелия. Где-то такую же параллель можно провести между средневековыми викингами, спускавшимися со Скандинавских гор и нынешними вполне мирными шведами или норвежцами.
Собственно, для чего нам важно знать именно этнические аспекты терроризма?
Будем говорить прямо: сегодня терроризм превратился в чуть ли не основной элемент геополитической борьбы. Туда, где направляется вектор геополитической экспансии той или иной силой, должен обязательно появиться этот пресловутый терроризм. На сегодняшний день одним из самых спорных и запутанных регионов, и в то же время одним из самых важных (если не самым важным) как с геостратегических, так и с геоэкономических позиций является Черноморский регион.
Здесь сталкиваются интересы, по меньшей мере, трeх цивилизаций: западно-христианской (сейчас любят говорить – «иудео-христианской», или то, что мы привыкли называть Западом), восточно-христианской (в лице постепенно оправляющейся от серии «нокдаунов» конца 80-х-начала 90-х прошлого века России) и мусульманской (осложнeнной османизмом и пантюркизмом). Все три силы обладают определeнным имперским мышлением, а значит и экспансионизмом. А значит, ищут эффективные способы для своей экспансии.
Живя, по выражению Чеслава Милоша, в эпоху ИМАГОКРАТИИ и перманентного раздувания в СМИ такого «пугала», или как сейчас принято говорить «бренда», как «терроризм», было бы наивно полагать, что никто из вышеперечисленных сил этим не воспользуется сполна. Ведь т.н. «неоколониальная этнография» (термин взят автором из статьи вышеупомянутого г-на Тишкова) -- это очень мощное оружие в геополитической борьбе. «Солдаты» от науки для достижения тех или иных внешнеполитических целей могут очень легко путeм выдeргивания тех или иных исторических фактов АКТИВИЗИРОВАТЬ в массовом сознании образ, скажем, чеченского или крымско-татарского общества как «традиционного, статичного, иррационального, разделeнного и непоколебимого»[6].
Поэтому, те народы, у которых в «биографии» имеются серьeзные факты, которые сейчас можно трактовать как терроризм, должны быть особенно ответственны. Китайцы говорят: «В целое яйцо муха не залетит». Вряд ли кому-то придeт в голову «помещать» базы террористов, скажем, на Полтавщине или Киевщине. А вот сообщения о том, что в Крымских горах находятся базы чеченских террористов (а Россия, как известно, после Беслана заявила, что будет наносить удары везде, даже за пределами своей страны, где есть базы террористов) или что в Крыму действует крымско-татарская ветвь «Аль-Кайеды» (Заявление одного прозападноориентированного и высокопоставленного деятеля крымско-татарского движения. А США, в отличие от России, не просто заявили о таких ударах, но уже и доказали это «на деле») приобретают уже совсем иной вес.
Здесь веское слово должна сказать интеллектуальная часть этих народов. И работа над «позитивным имиджем» включает в себя не только постановку себя в «позу обиженного». Вернее даже совсем не это. А в первую очередь решительное отмежевание от тех своих собратьев, которые нападают на школы и больницы, а может даже и поимку таковых своими силами. Вот тогда действительно будет видно, что этот народ не только хочет, но и УМЕЕТ жить в цивилизованном обществе.
В противном же случае в эпоху глобализации такой народ просто-таки обречeн быть орудием или даже игрушкой в больших геополитических играх.
1. Тишков В.А. Общество в вооруженном конфликте (этнография чеченской войны). - М.: Наука. 2001. – 552с;
2. Там же;
3. Кураев А. Как бороться с терроризмом без спецназа. – http://www.kuraev.ru/pravslovo2.html;
4. Arutiunov S. Ethnicity and Conflict in the Caucasus // Ethnic Conflict and Russian Intervention in the Caucasus / Ed. F. Wehling. Policy Paper # 16. Institute on Global Conflict and Cooperation, University of California, San : Diego, August 1995. P.17;
5. Тишков В. Конструирование чеченцев из этнографического мусора. – http://www.russ.ru/politics/20011009-tish.html;
6. Там же.