Как общаться с чужими?

Протоиерей Артемий Владимиров — замечательный проповедник, талантливый миссионер, автор учебного пособия по риторике «Искусство речи» и просто «наш дорогой батюшка» встретился со студентами Миссионерского института. Речь на встрече шла о профессиональной проблеме миссионеров: как общаться с людьми на духовные темы? И в особенности с теми, кого мы называем чуждыми нам по духу? Предлагаем вниманию читателей краткую запись лекции о. Артемия.

Эта способность отличает, например, людей поэтического склада. В статье «Искусство при свете совести» Марина Цветаева размышляет о таланте Пушкина и говорит о том, что, в отличие от рифмоплетов, настоящие поэты, которые живут творчеством и, как им кажется, в ходе творческого процесса прикасаются к мирам иным, всегда вслушиваются в собственное сердце. И, если уже обладают опытом, то, подобно стрелочникам, которые сидят на железнодорожной станции и смотрят, какой поезд по какому пути пустить, рассматривают то или иное слово, родившееся или рождающееся в глубине сердца, и говорят: «Это не то, и это тоже не то, а вот это — то».

«И мысли в голове волнуются в отваге, / И рифмы легкие навстречу им бегут, / И пальцы просятся к перу, перо к бумаге. / Минута — и стихи свободно потекут...». Когда поэт видит свое произведение завершенным, он не говорит: «Я написал», но говорит: «Это у меня родилось». По утверждению поэтессы, настоящее произведение – это дар, который не явился бы на свет Божий без поэта, но в то же время целиком ему не принадлежит.

Так вот: слово действительно рождается. Однако, слово, произнесенное перед единомысленной аудиторией, является плодом соборного устремления к Богу. Здесь царствует гармония, и, если говорящий не мишка косолапый, который, как вы помните, вломился в теремок, подмяв под себя всех прочих его обитателей, так что они посыпались оттуда, как горох, то происходит некое собеседование. Слово отвечает на ещё не заданные вопросы. Слушатель убежден, и он не ошибается, полагая, что оно было обращено именно к нему.

— Батюшка, у меня создалось впечатление, что вы обо мне знаете всё. И я хочу только у вас спросить, кто дал вам право вот так, во всеуслышание, рассказывать о моих недостатках? А тот, широко раскрыв глаза, скажет: «Вы меня простите, но я о своих огрехах Вам повествовал».
— Нет, нет, не обманывайте, батюшка. Вы даже на меня боковым зрением посматривали.
— Да я вас уверяю, что я со страху не видел далее собственного носа.
— Но по факту: вы разложили пред благородной публикой все мои сокровенные чувства, мысли и желания.

И оказывается, что оба собеседника правы, потому что слово, среди своих произнесенное, обладает свойством самонастройки. То есть по мере возрастающего сочувствия, доверия слушателей, происходит какое-то благодатное рождение мысли, и проповедник, может быть, сам того не зная, угадывает, в каком направлении нужно двигаться его слову. Маршрут расчерчивается сам собою. Но это не значит, конечно, что можно приходить к людям не зная, о чем ты будешь говорить. Композиция речи должна быть известна оратору заранее, обязательно должен быть некий план, по которому будет развиваться разговор. Однако в живой ткани общения бывает часто не то, что ты задумал. Говорящему приходят на ум какие-то словесные образы, оттенки мысли, новая тема становится предметом его размышления, и вот так-то рождается слово, и в этом есть определенная тайна, которая вряд ли подвластна исследованию холодного аналитика.

Часто бывает, что говорящий не находит сочувствия. Отец Иоанн Кронштадтский, который обладал словом энергическим, как и сам он был личностью духовно весьма динамичной, пишет, между прочим, в одном из своих дневников, что ему приходится чисто физически пробивать какую-то брешь в аудитории, он чувствует перед собою стену. Думаю, что речь идет об инертной аудитории, ну, скажем, о светских слушателях, которые, хоть и миром помазаны, но нет в них движения духа. Отец Иоанн весь — огонь, весь — молитва, он собеседует с Отцом Небесным, как дитя, а обращается к людям, грудь, которых, может быть, увешана правительственными орденами, к людям имущих сословий, которые лишь на первый взгляд живы, но во многих из них жизнь во Христе замерла давным-давно...

Итак, перед говорящим стоит задача не просто что-то «отчитать», не просто призвать к покаянию, но непременно дотронуться до сердец. А это значит — разбудить спящих, вызвать у них доверие, сокрушение о своих всегдашних грехах, желание что-то изменить. Но одной только человеческой энергии недостаточно — мы не способны осуществить эту программу-максимум. Совершить подобное может только Бог. Только если Бог будет содействовать нам, только если наше слово будет помазано Его благословением, наше слово получит силу.

Протестанты и сектанты всяких мастей действуют человеческой энергией. Благодать Божья не дышит там, где царят ложные понятия о Боге и о Церкви. Но там может быть психологический напор, могут быть какие-то тайные технологии, наподобие нейролингвистического программирования. Это могут быть какие-то фокусы, взятые из репертуара Кашпировского: то ли гипноз, то ли отвратительное чародейство, то ли выучка человека, который знает, как подавлять слушателя, как включать те или иные центры его внимания.

Отец Иоанн Кронштадтский говорит о том, как ему приходится усиленно — и это не физические усилия, это не психологический напор — пробиваться сквозь какое-то средостение, прежде чем он, наконец, с Божией помощью выходит «на простор речной волны». Ему удается достигнуть вот этой вышеестественной цели, то есть тронуть, увлечь людей, помочь им раскрыть собственные сердца, так что они уже не узнают себя и сами устремляются к источнику духовного света. У отца Иоанна Кронштадтского, между прочим, вы найдете довольно любопытные с психологической точки зрения вещи: он говорит о том, как лукавый запинает его уста, как ему трудно выговорить то или иное слово в молитве, как он что-то комкает, что-то опускает… Отец Иоанн Кронштадтский был человеком тонкой душевной организации: он очень живо, реактивно отзывался на самые разные явления жизни, он мог прийти в возбужденное, даже раздраженное состояние духа. Если кто-либо выводил его из себя, он потом слезно каялся в том, что ему не удалось совладать со своей эмоцией. (Тот, кто читал дневники отца Иоанна, наверное, даже удивлялся, знакомясь с обликом святого. Но мы сейчас не будем сосредотачиваться на отце Иоанне Кронштадтском и его замечательных дарах, отметим только для себя еще раз, что он иногда физически чувствовал преграду, которая отделяет его от сердец слушателей).

— А вам, батюшка, приходилось ли такое чувствовать, встречались ли вы вот с такой стеной в аудитории, которая бы вас отделяла от их душ?
— Случалось, и всегда это болезненно для говорящего, потому что великий соблазн заключается в том, чтобы обреченно махнуть рукой на этих людей, сказав: «Не к тем пришел, да они вообще не способны ничего слушать, нечего пытаться бисер метать перед таковыми». Как говорит отец Андрей Кураев, у опытного миссионера появляется соблазн самоутвердиться за счет аудитории, в которой тебя постигла неудача. Но самоутверждение — утешение маленькое, потому что задача-то у православного миссионера совершенно иная, ему нужно войти с аудиторией в контакт.

Однажды путешествовал я в русской провинции, попал в санаторий, где собралась публика то ли правительственная, то ли состоящая из методистов высокого полета. Это был экспромт. Решили на всякий случай катапультировать батюшку на этот слет людей среднего и пожилого возраста, которые обсуждали свои профессиональные проблемы. Выездной семинар был прерван, и собравшимся сказали: «А сейчас мы отдохнем и такой-то священник побеседует с вами на пользу ваших душ». Я выхожу. Они сидят группками за столиками. Это было еще переломное время от советского к постсоветскому, и я столкнулся с людьми, которые даже вести себя хорошо не очень умели. На лицах слушателей было написана гамма чувств: от удивления («А это, простите, кто и с чем его едят?!») до негодования («Нет, ну ты посмотри, что это такое!»). И вот я вызываю огонь на себя, иду в бой, говорю о том, что им должно быть интересно. И вижу, что люди настолько зашорены, что им неимоверно тяжело, когда речь заходит о каком-либо высоком предмете. А я говорил о том, как страшно потерять язык общения с ребенком, о том, что здесь невозможно идти проторенными путями и поэтому никакие методические занятия, никакие схемы не способны вооружить нас против этой главной драмы нашей жизни. В таких «сражениях» «кровь льется рекой». Вы выкладываетесь на все сто, потому что нельзя же вам махнуть рукой и уйти. И нельзя раздражаться! Нет ничего более неблагодарного, чем противопоставлять себя коллективу — тем, кто вас слушает. Необходимо находить какие-то «островки» в этом «болоте», а не предаваться смущению и панике. Если распишешься в собственной немощи, ничего кроме улюлюканья в спину не получишь. Нельзя винить этих дам, которые света Божьего никогда не видели и, как какие-то лесные животные, услышав слова правды, как от резкого света, смежили очи и бегут в свою берлогу.

Но я продолжаю говорить о материнстве, вспоминаю Есенина. Как бы ни был сын отчужден от матери, — говорю я, — сколько бы в нем ни было гонора и грубости, все-таки придет день, придет час, когда ему вспомнятся слова: «Ты жива ль еще, моя старушка? Жив и я. Привет тебе, привет!» А сам боковым зрением смотрю на этих женщин: не может же быть, чтобы их сердец не коснулась эта самая глубокая и возвышенная лирика XX столетия. Вижу, что слушательницы уже разделены на две неравные части. Большинство продолжает прятаться …. Но вижу: раскрылись глаза. Слова-то оказываются понятными, близкими. Я уходил с этого поля боя весь изрешеченный пулями, но в стане врага было обретено несколько союзников, которые никогда, похоже, не слышали живого сердечного слова. Это драма, о которой апостол Павел говорил так: он должен проповедовать всем, «чтобы спасти по крайней мере некоторых».

Однако мы не должны приписывать себе такого уж большого значения: кто, мол, меня не слушает, кто меня не слышит, тот не спасется. Бог их приведет, но, безусловно, прикосновение к душе Бог совершает через слово человека, а мы все-таки не знаем, когда и как наше слово отзовется.

Очень неприятно бывает беседовать о нравственности с человеком, защищающим безнравственную позицию. Есть юные создания, для которых седьмая заповедь — не прелюбодействуй — не существует. Образ жизни у них не таков, чтобы смиряться перед этим огненным словом. И, вы знаете, уста сковываются. Ну что вы можете этой душе сказать? Она всё уже знает и всё слышала. Так многие мамы сегодня находятся в крайне затруднительном положении, когда их девочки, окончившие в свое время воскресную школу, войдя в возраст, находят свою «половинку» и из страха остаться в одиночестве обрекают себя на мезальянс, не слушая никаких советов. «Для этого ли я тебя, родимая, рожала и растила?» — сокрушается мать.

С вами могут разговориться в купе, и вам из этого купе никуда не деться. Я, например, будучи человеком не слишком храбрым, не люблю беседовать с теми, кто настаивает на своем греховном образе жизни. Перед лицом инакомыслящих выговаривать слова крайне сложно, но, если слова вы произносите с сочувствием, состраданием и любовью, то они всё равно в свое время дадут свой плод. Сейчас человек ваших слов не принимает, но придет время, и эти слова, как семя, прорастут. Если вы говорите не по долгу, а по внутреннему сочувствию, то слово найдет для себя лунку и там будет пребывать в латентном состоянии, покуда душа не обратится к свету. Подтверждение этому мы получаем годы спустя. Недавно со мной был такой случай. Подходит ко мне пожилая женщина.

— Батюшка, прежде всего я хочу попросить у вас прощения.
Я в таких случаях всегда говорю: «Позвольте и мне попросить у вас прощения: за что-то, наверное, я тоже должен попросить прощения у вас?»
— Вы меня, конечно, не помните.
— Где-то мы с вами встречались, но где?
— А помните, вы только-только заканчивали университет?
— Заканчивал.
— И помните, вы жили там-то и там-то, и у вас была пожилая соседка. Мы с вами познакомились, и вы меня рекомендовали этой соседке, чтобы я могла у нее пожить. А соседка меня застукала: она увидела шприц в моих руках и рассказала об этом вашей маме. И вы тогда попросили меня уйти. А у вас дома я тоже была и, пока вы с мамой беседовали, я у вас из аптечки украла… (Что-то она украла для своих наркотических нужд).

И тут я вспоминаю это лицо, вспоминаю девушку — молодую, красивую особу. (Наркоманы стареют очень быстро, буквально за пять лет они превращается в труху). Наверное, я познакомился с ней где-то в храме, и мне пришло в голову спасать эту душу и привести к нам домой, где она из аптечки что-то стащила. И вот сегодня она в этом кается. Мы не виделись с ней, наверное, 31 год. И вот я, уже священник, исповедовал её и поспешил её уверить, что Боженька всё простил, а уж мне ей нечего прощать.

Какие-то совершенно неумелые робкие попытки мальчишки, у которого на губах молоко не обсохло… И вот представьте себе: спустя 31 год эта встреча. Женщина совершенно изменилась, она уже ходит в храм, и все эти 30 лет у нее болит сердце оттого, что она поступила так когда-то, находясь в помрачении. Оказывается, Бог непостижимыми путями нашел дорожку к её сердцу. Удивительно! Маленькое добро, которое, как кажется, не имеет шансов на победу, все равно — весомо. И только Бог знает, как ваше слово несколько десятилетий спустя отзовется в жизни совершенно глухого, бесчувственного и помраченного человека.

«Сей пшеницу слова Божьего, — говорил преподобный Серафим своему духовному сыну, — и Бог весть, когда семя примется и прорастет». Наше дело говорить слова правды и любви, подкрепляя их примером собственной жизни. Наверное, именно священникам Бог дает иногда и подсмотреть, как это слово прорастает.

Теперь я опишу несколько различных аудиторий и расскажу о том, как вы должны настраивать свою душу, когда перед вами аудитория, к вам не расположенная. Всего чаще, если мы общаемся с молодежью, нам приходится встречаться с цинизмом, пошлостью и грязью порочных представлений и соответствующих им дел. Слово о прекрасном, добром, истинном, верном, идеальном звучит в такой аудитории как гром среди не ясного, а темного неба, как молния в ночи. Сегодня прийти в молодежную светскую аудиторию — это шанс встретить самодостаточных, самоутверждающихся молодых людей, которым жизнь кажется простой, словно огурец, и у которых психология Метелицы из романа «Разгром»: жизнь — копейка. Что вы можете сделать за 45 минут в этой аудитории, где сидит молодежь, испытывающая преждевременную усталость от жизни и не верящая в идеал? Что можно сделать, сказать, дабы наше слово, как семечко, проросло? Нужно уметь дерзнуть, и опыт подсказывает, что в такой аудитории вы можете пойти ва-банк: нужно рассказать историю большой любви. Рассказать при явном несочувствии аудитории к началу вашего рассказа. Ну, например, о Елизавете Феодоровне — белом ангеле Москвы. Или об истории Царственных мучеников. Или о целомудренной Сусанне, окруженной похотливыми израильскими старцами, которые говорили: «Или ты спишь с нами, или мы предадим тебя смерти». Она, как лань, оказавшаяся в кольцах питона (есть такая средневековая картина «Целомудренная Сусанна»), с глазами, исполненными страдания, молится Всевышнему, говоря: «Господи! Лучше смерть, чем отступить от Тебя вот с этими, у которых человеческое лицо и скотские копыта».

Вы не должны читать мораль, но должны живописать словом, чтобы, скажем, вертлявая девчонка, уже помятая жизнью, вдруг увидела чудное мгновенье, увидела красоту, гармонию души и тела, увидела образ Елизаветы Федоровны, которой Константин Романов (поэт К.Р. - ред.) посвящал свои прекрасные стихотворения. Он говорил о ней так: только Бог может создать такую красоту! И опыт показывает, что на потрескавшуюся, иссушенную землю наше слово проливается, как дождь, оно возбуждает в сердцах идеал, потому что человеку представление об истине Богом дано от рождения, и человек, выбравший ложный путь, страдает — страдает тем больше, тем более он уходит во тьму.

Теперь давайте посмотрим на аудиторию другого плана. Давайте встретимся с сектантами разных мастей. Тоже тяжелый случай, потому что иногда физически ощущаешь присутствие древнего змия, дьявола, поверженного с небес на землю. Сектанты, люди, находящиеся за бортом спасительного ковчега матери-Церкви, имеют некоторое психологическое сходство. Психология, внутренний мир баптиста, адвентиста, иеговиста, пятидесятника похожи. Это всегда неспокойное, турбулентное состояние. Сектант не знает в Боге покоя. Почему? Потому что покой — от благодати, а ее там нет. Православные должны быть сильны духом спокойствия, равновесия, любви Христовой, выражающейся в нашем отношении к человеку. Мы не только не должны позволять себе выходить из себя, но и, напротив, когда мы встречаемся с такой аудиторией, с такими собеседниками, мы должны ощутить себя врачами. А как врач себя позиционирует? Как он себя чувствует? Прежде всего, он спокоен — перед ним пациент, который нуждается в терапии. Состояние абсолютного покоя, равновесия, доброжелательного расположения к человеку — условие, без которого с такими людьми общаться нельзя. Сектант всегда очень динамичен: «обходя моря и земли», он должен приобретать новых и новых членов, последователей своей церкви, как бы он ее ни называл, — «Роса», «Путь спасения» или как-то ещё. У сектанта всегда куцый набор цитат — они не знают Священного Писания духом. Преподобный Серафим говорил, что наш ум должен быть растворен в Священном Писании, но сектанты искажают Писание в угоду собственному заблуждению, думая находить в тех или иных цитатах, которым их научили, подтверждение своему учению. Их сознание схематизировано, они типичные начётники — этакие храбрые портняжки, которые шьют костюм, не имея достаточно материи, и поэтому один рукав получается длиннее, одна штанина короче, а весь сюртук сидит наперекосяк. И пуговиц — то слишком много, то слишком мало. Сражение с ними — это для меня лично всегда нечто неприятное, потому что они находятся под непосредственным воздействием темного духа, который усиливает их слова, наполняет своей демонической энергией.

Мышление у сектанта скачкообразное. Взахлеб, он выдвигает один, второй, третий, четвертый аргумент; подобно кенгуру, он перескакивает с места на место, всё дальше и дальше увлекая вас в эту погоню. Для того чтобы беседовать с сектантом, нужно взять рогатину и очередной его вопрос, как змею, прижать рогатиной к земле.

— Нет, подождите, позвольте, мы прыгать сейчас с вами не будем, давайте-ка обсудим тему идолопоклонства и иконопочитания. И разберемся в том, что в Ветхом Завете разрешалось, а что запрещалось. И всякое ли изображение подлежало уничтожению? А что вы скажете об изображении литых золотых херувимов, которые осеняют ковчег завета? И были ли они изображениями сотворенного существа? Однако никто не думал обожествлять это изображение, поскольку оно говорит о силе и славе божества. Оно, это изображение, прославляет имя Господне. Моисей, сказавший «не сотвори себе кумира», повелевает отлить этих золотых херувимов и выткать их на шкурах и тканях, осеняющих скинию.

Вы пригвоздили вопрос рогатиной и начинаете его исследовать во всем объеме и по существу.

Как правило, дух нечистый начинает сразу действовать в этих людях. Они выходят из себя, потому что на самом деле совершенно не подготовлены к собеседованию и не способны беседовать в мирном духе. Однако не будем обольщаться: не все сектанты так просты и беспомощны. Встречаются люди абсолютно спокойные, весьма начитанные, которых ничто не может поколебать. В этом смысле речь может идти не только о сектантах, но и об иноверах вообще — людях самой разной нехристианской духовности. Мне вспоминается дуэль по телевизору, она имела место несколько лет тому назад. С нашей стороны выступал главный редактор одного православного журнала, а с другой стороны — мальчик-буддист лет 23-25, обаятельной наружности, спокойный и начитанный. Речь шла о том, строить или нет буддийский храм на Ходынском поле. За православным собеседником стояла, конечно, правда слова, но он не выигрывал в споре с рафинированным обаятельным буддистом. В беседе с таким человеком победа дается нелегко, и, прежде чем идти на словесную дуэль, конечно, нужно хорошо подготовиться.

Или вот Познер. Это господин совершенно особой весовой категории, но не так уж он неуязвим. Я недавно размышлял над тем, что я сказал бы Познеру в ответ на его вопрос «Дорогой Артемий Владимирович, а что вы скажете Богу, когда перед Ним предстанете?» И я уже придумал, что я отвечу на этот вопрос: «Владимир Владимирович, я не буду задавать вам встречный вопрос — придет время, и вы его услышите. Расскажу вам маленькую историю, потому что я отношусь к вам особенно трепетно. Представьте себе, там, за гранью земного бытия, Ангел Божий (а ведь и у вас есть Ангел-Хранитель!) вопрошает Господа Бога: "Господи! Там, в нижних отделах, собралось огромное количество атеистов, и они барабанят кулаками, топают ногами и требуют с Тобою аудиенции. Что им сказать?". И среди этого Божественного Света Ангел слышит ответ: "Скажи им, что Меня нет"».

Психологически я не хотел бы с такими людьми встречаться, потому что там нет искренности, нет желания что-то узнать — человек ангажирован, он заранее настроен на определенный результат. Да, не со всякой публикой встречаться хочется. Вот святитель Тихон, патриарх Московский, всякий раз, когда приходил после вынужденного общения с Тучковым, начальником ОГПУ по делам с Церковью, долго отходил от трехчасовых бесед и говорил своему келейнику Иакову: «Я беседовал с самим сатаной». Настолько полным может быть сращение ума и тельца иного медиума с тем духом, который его инициирует, вдохновляет, через него действует.

Как вести себя во враждебно настроенной аудитории? Конечно, если вы видите, что перед вами человек в состоянии аффекта, то есть не владеет собою, то (не дай Бог нам самим впасть в такое состояние) здесь уже богословский диалог заканчивается. Если перед вами человек, захваченный страстью, например неприязни, ненависти к вам, то вам потребуется большая доля добродушия, а заодно и остроумия, юмора, чтобы общаться с таким человеком. Главная наша задача – хранить дистанцию и ни в коем случае не поддаваться на провокации, не входить в резонанс с этим турбулентным сердцем. Нет большей ошибки, чем ввязываться в бой в таких случаях. Священникам нередко приходится общаться с людьми, находящимися в неадекватном состоянии.

Вопросы и ответы

Вопрос: Какую, батюшка, вы перед собой высокую задачу ставите?

Ответ: Задача сформулирована А. С. Пушкиным:

И долго буду тем любезен я народу,
Что чувства добрые я лирой пробуждал,
Что в мой жестокий век восславил я свободу
И милость к падшим призывал.