Тема Антихриста и Второго пришествия в трагедии А.С. Пушкина «Борис Годунов» и комедии Н.В. Гоголя «Ревизор»

Известно, что именно А.С. Пушкин подсказал Н.В. Гоголю сюжет комедии «Ревизор». Исследователи, такие как, к примеру, Ю. Манн^[1], уже обращали внимание на ряд смысловых параллелей между комедией «Ревизор» и трагедией «Борис Годунов»^[2]. И, тем не менее, связи между творением Пушкина и комедией Гоголя нуждаются в дальнейшем исследовании. Одна из важных тем – тема власти, а также тема Антихриста и Второго пришествия, еще не затронутые в предыдущих исследованиях.

Сцена из оперы "Борис Годунов"

Вот предсмертные слова Бориса:

О Боже, Боже!
Сейчас явлюсь перед Тобой – и душу
Мне некогда очистить покаяньем.

А вот «молитва» Городничего:

«О, ох, хо, хо, х! грешен, во многом грешен. (Берет вместо шляпы футляр.) Дай только, Боже, чтобы сошло с рук поскорее, а там-то я поставлю уж такую свечу, какой еще никто не ставил: на каждую бестию купца наложу доставить по три пуда воску. О Боже мой, Боже мой!»

Даже пародийная ремарка «Берет вместо шляпы футляр» может быть аллюзией на пушкинское: «Ох, тяжела ты, шапка Мономаха».

И оба грешат не для себя – для семейства. Вот что перед смертью говорит Борис:

Но чувствую – мой сын, ты мне дороже
Душевного спасенья… так и быть!

А вот почему берет взятки Городничий:

«Городничий. Ну, щенками или чем другим – всё взятки.

Аммос Федорович. Ну нет, Антон Антонович. А вот, например, если у кого-нибудь шуба стоит пятьсот рублей, да супруге шаль…»

Оба они находятся под впечатлением страшных снов: Борису снится убитый царевич, Городничему – две крысы. Отметим, что крыса – символ чумы, разорения, бедствия. И не случайно: посещение ревизора осмысляется как беда, нашествие, война. Так и воспринимают ее чиновники. Вот достаточно выразительная сценка из «Ревизора»:

«Почтмейстер. Объясните, господа, что, какой чиновник едет?

Городничий. А вы разве не слышали?

Почтмейстер. Слышал от Петра Ивановича Бобчинского. Он только что был у меня в почтовой конторе.

Городничий. Ну, что? Как вы думаете об этом?

Почтмейстер. А что думаю? война с турками будет.

Аммос Федорович. В одно слово! я сам то же думал.

Городничий. Да, оба пальцем в небо попали!

Почтмейстер. Право, война с турками. Это все француз гадит.

Городничий. Какая война с турками! Просто нам плохо будет, а не туркам».

Отметим, что слова «француз гадит» отсылают к теме Наполеона и войны 1812 года – «нашествия двунадесяти языков». В нашей статье, посвященной трагедии «Борис Годунов», мы уже показывали значение наполеоновской темы^[3].

Вместе с войной в гоголевскую комедию незримо входит тема измены, столь актуальная для трагедии «Борис Годунов»:

«Аммос Федорович. Я думаю, Антон Антонович, что здесь тонкая и больше политическая причина. Это значит вот что: Россия… да… хочет вести войну, и министерия-то, вот видите, и подослала чиновника, чтобы узнать, нет ли где измены».

И подобно Борису Годунову, Городничий принимает энергические меры для борьбы с «нашествием» ревизора и потенциальной изменой подданных: купечества, гражданства и – возможно – чиновничества.

Действие гоголевской комедии начинается с совещания у Городничего, которое напоминает военный совет Бориса с боярской думой. Есть даже небольшая сюжетная параллель, связанная с возможным участием духовенства в избавлении от бедствия:

В прежни годы,
Когда бедой отечеству грозило,
Отшельники на битву сами шли.
Но не хотим тревожить ныне их;
Пусть молятся за нас они – таков
Указ царя и приговор боярский.

А вот сходный момент в «Ревизоре»:

«Артемий Филиппович. Что ж, Антон Антонович? – ехать парадом в гостиницу?

Аммос Федорович. Нет, нет! Вперед пустить голову, духовенство, купечество; вот и в книге “Деяния Иоанна Масона”…

Городничий. Нет, нет; позвольте уж мне самому. Бывали трудные случаи в жизни, сходили, еще даже и спасибо получал. Авось Бог вынесет и теперь».

Сходство и в другом – забота об успокоении внутренней смуты и возможной измены:

Вы знаете, что наглый самозванец
Коварные промчал повсюду слухи;
Повсюду им разосланные письма
Посеяли тревогу и сомненье;
На площадях мятежный бродит шепот,
Умы кипят… их нужно остудить.

В «Ревизоре» мы слышим слова городничего:

«Купечество да гражданство меня смущает. Говорят, что я им солоно пришелся, а я, вот ей-Богу, если и взял с иного, то, право, без всякой ненависти. Я даже думаю… я даже думаю, не было ли на меня какого-нибудь доноса. Зачем же в самом деле к нам ревизор? Послушайте, Иван Кузьмич, нельзя ли вам, для общей нашей пользы, всякое письмо, которое прибывает к вам в почтовую контору, входящее и исходящее, знаете, этак немножко распечатать и прочитать: не содержится ли в нем какого-нибудь донесения или просто переписки. Если же нет, то можно опять запечатать; впрочем, можно даже и так отдать письмо, распечатанное…

Да если приезжий чиновник будет спрашивать службу: довольны ли? – чтобы говорили: “Всем довольны, ваше благородие”; а который будет недоволен, то ему после дам такого неудовольствия».

Однако на самом деле связи мотивов и тем этих двух произведений прослеживаются и на более глубинном уровне.

И Борис, и Городничий представляют легитимную, но неправедную и безблагодатную власть, власть тяжкую для своих подданных. При этом они искренне не понимают, за что их не любят, и столь же искренне убеждены, что хотят подданным только добра. Вот монолог царя Бориса:

Я думал свой народ
В довольствии, во славе успокоить,
Щедротами любовь его снискать –
Но отложил пустое попеченье:
Живая власть для черни ненавистна,
Они любить умеют только мертвых…
Я отворил им житницы, я злато
Рассыпал им, я им сыскал работы –
Они ж меня, беснуясь, проклинали!..
Вот черни суд: ищи ж ее любви.

Но сцена «Корчма на литовской границе» показывает, за что народ не любил Бориса: не только за убийство царевича Димитрия, но и за гнет, несправедливости и притеснения со стороны его слуг. Когда Григорий Отрепьев перед приходом приставов спрашивает: «Хозяйка! нет ли в избе другого угла?», то слышит ответ: «Нету, родимый. Рада бы сама спрятаться. Только слава, что дозором ходят, а подавай им и вина, и хлеба, и неведомо чего…»

Еще более сильно о правлении Бориса высказался Афанасий Пушкин:

Он правит нами,
Как царь Иван (не к ночи будь помянут).

Это не только недовольство родовитого боярина, чьи интересы ущемляет сильный царь, – за ним чувствуется ропот народа:

Вот – Юрьев день задумал уничтожить…
Не смей согнать ленивца! Рад не рад,
Корми его… А легче ли народу?
Спроси его.

После вторжения Самозванца от мнимого благодушия царь переходит к делу:

Кому язык отрежут, а кому
И голову – такая, право, притча!
Что день, то казнь. Тюрьмы битком набиты.

А вот конечный вывод политической философии Бориса Годунова.

Лишь строгостью мы можем неусыпной
Сдержать народ. Так думал Иоанн…
Так думал и его свирепый внук.
Нет, милости не чувствует народ:
Твори добро – не скажет он спасибо.
Грабь и казни – тебе не будет хуже.

«Народный благодетель» кончает террором в духе опричнины Ивана Грозного. Но «что дозволено Юпитеру – не дозволено быку»: «природный царь» мог грабить и казнить – народ ему это прощал, поскольку видел за его действиями Божий гнев и Божию правду, но выскочка Борис, сам себя избравший царствовать, был лишен благодатного защитного ореола: народ не считал его правителем «от Бога», и «мнение народное» было не за него. И если хозяйка корчмы «рада спрятаться, да некуда», то и сам Борис «и рад бежать, да некуда… ужасно!»

Городничий не чужд идеала сильной патриархальной власти. Он не прочь при случае разыграть роль отца и благодетеля. Когда чиновники просят его похлопотать за них, а его супруга Анна Андреевна с негодованием замечает: «Можно ли оказывать покровительство всякой мелюзге?», он благодушно отвечает: «Почему же, душа моя, иногда можно».

Он искренне не понимает, почему его не любит народ:

«Говорят, что я им солоно пришелся, а я, вот ей-Богу, если и взял с иного, то, право, без всякой ненависти».

Особенно он негодует на купцов, которые, как он считает, ответили самой черной неблагодарностью на его благодеяния:

«Жаловаться? А кто тебе помог сплутовать, когда ты строил мост и написал дерева на двадцать тысяч, тогда как его и на сто рублей не было? Я помог тебе, козлиная борода! Ты позабыл это? Я, показавши это на тебя, мог бы тебя также спровадить в Сибирь. Что скажешь? а?»

Каково реальное правление городничего, свидетельствуют купцы:

«А попробуй прекословить, наведет к тебе в дом целый полк на постой. А если что, велит запереть двери. “Я тебя, говорит, не буду, говорит, подвергать телесному наказанию или пыткой пытать – это, говорит, запрещено законом, а вот ты у меня, любезный, поешь селедки!”».

И когда речь заходит о реальной угрозе, от добродушной патриархальности не остается ни следа:

«А кто будет недоволен – тому дам такого неудовольствия!»

И Борис, и Городничий проявляют потрясающие дипломатические и организационные способности по подавлению смуты, но все их действия не только впустую, но и служат им во вред и погибель. Предсмертный совет Бориса сыну Федору послать Басманова к войскам послужил в погибель Федору Борисовичу: именно честолюбец Басманов предал младого венценосца, а Шуйский, «уклончивый и лукавый», рекомендованный Борисом возглавить Думу, ничего не делает во время мятежа для спасения династии. И Городничий, желая ублажить грозного «ревизора», своей рукой вводит в свой дом «сосульку, тряпку», лжеца, блудника и жуира. Более того, он приводит в действие механизм разоблачения самозванца, но вместе с тем и собственного поношения, когда просит Почтмейстера распечатывать все подозрительные письма. Крах и в том, и в другом случае происходит после мнимого торжества: победы под Севском – в «Борисе Годунове», «обручения» с Марьей Антоновной – в «Ревизоре». И у катастрофы сходный механизм: и в том, и в другом случае погибель приходит через письмо: послание Самозванца москвичам – в «Борисе Годунове», письмо Хлестакова к Тряпичкину – в «Ревизоре».

Сцена из оперы "Борис Годунов"

С крушением Бориса и Городничего связана такая важная тема, как их отношение к знати и народу. Боярство явно недоброжелательно настроено к Годунову и очевидно ждет его падения:

Шуйский

…То быть грозе великой.

Пушкин

Такой грозе, что вряд царю Борису
Сдержать венец на умной голове.
И поделом ему! он правит нами,
Как царь Иван.

И как только приходит срок, это недоброжелательство приносит погибель семье Бориса: вначале политическую – устами Гаврилы Пушкина, а затем физическую – руками омерзительных палачей: Мосальского, Голицына, Шерефединова.

Городское «боярство» «Ревизора» на первый взгляд более едино и связано с Городничим: их сплачивает общий страх и ожидание возмездия за неправые дела, общая беда – нашествие ревизора. А с другой стороны, у многих чиновников возникают мыслишки: а как бы на этом выслужиться, пусть и утопив ближнего, и тем более начальника? Отношение к Городничему у многих из них явно неблагожелательное: характерны возгласы в сторону во время мнимого торжества Антона Антоновича: «и лезет же этакой свинье в рот счастье», «вот уж кому генеральство пристало, как корове седло».

Сам Городничий, кажется, чувствует такое отношение и «страхом и любовью» очаровывает чиновников, с одной стороны, показывая себя всеобщим спасителем и благодетелем, а с другой – давая понять своим подчиненным, что они у него в кулаке, у него есть улики и при желании он всех может до Сибири довести. И все равно среди чиновников находится свой Шуйский, «лукавый царедворец», – Земляника, человек толстый, но плут тонкий, который, чтобы не платить дань мнимому ревизору Хлестакову, доносит на своих сотоварищей, а тем самым бросает тень и на Городничего. И находится свой Воротынский и Гаврила Пушкин одновременно – Почтмейстер, простодушный до наивности человек, который и губит Городничего.

Особая тема – власть и народ, который эта неправедная власть обманывает. Характерно сопоставление: самоубившийся царевич – и унтер-офицерская вдова, сама себя высекшая. Однако народ уже лжи начальства не верит и лучше доверится любому самозванцу, в котором увидит доброго царя, так что даже простодушно готов жертвовать всем.

Вот слова опального боярина Хрущова:

Хрущов

Мы из Москвы, опальные, бежали
К тебе, наш царь, – и за тебя готовы
Главами лечь, да будут наши трупы
На царский трон ступенями тебе.

Самозванец

Мужайтеся, безвинные страдальцы, –
Лишь дайте мне добраться до Москвы,
А там Борис расплатится во всем.

И народ совершенно парализован, когда понимает, что он предан, что добрый царь оказывается совсем не добрым. Народ безмолвствует после убийства семьи Годуновых.

Купцы беспомощно лепечут: «Богу виноваты, Антон Антонович! Лукавый попутал. И закаемся вперед жаловаться. Уж какое хошь удовлетворение, не гневись только!»

Перейдем же к теме власти нелегитимной и в известном смысле виртуальной – теме самозванства. И Григорий Отрепьев, и Хлестаков – самозванцы. У Пушкина чувствуется оппозиция между почвенником Борисом Годуновым и западником Самозванцем, принимающим католичество. Подобное же противопоставление ощущается и в «Ревизоре»: между почвенным Городничим, который «в вере тверд», и «столичной штучкой», западником Хлестаковым, душа которого жаждет просвещения, безусловно западного, и который по западному образцу эмансипирован от большей части нравственных норм. И тот, и другой принадлежат к «декабристскому типу» личности, для которой характерно сочетание дерзости, авантюризма, просвещенности и галантности. Отрепьев «умен, приветлив, ловок», для него «священ союз меча и лиры». Хлестаков «всем литераторам поправляет статьи», пишет романы, в то же время – государственный муж.

И Григорий, и Хлестаков становятся самозванцами в корчме – в кабачном пограничье. В нашей предыдущей работе мы уже писали о значении корчмы как места нечистого и инфернального и о гетевском происхождении этого сюжета, связанного с колдуном и богоотступником Фаустом, заключившим договор с дьяволом^[4]. Успех и того, и другого связан с силой обстоятельств и влиянием среды. Самозванец в восторге говорит: «Все за меня – и люди, и судьба». Он может не церемониться с Мариной Мнишек и не опасаться разоблачения:

Но знай,
Что ни король, ни папа, ни вельможи
Не думают о правде слов моих.
Димитрий я иль нет – что им за дело?
Но я предлог раздоров и войны.
Им это лишь и нужно, и тебя,
Мятежница! поверь, молчать заставят.

Хлестаков: «Меня и вправду приняли за важного человека… Экое дурачье!»

Их несут волны времен: Самозванца – стремнины польских амбиций, боярской недоброжелательности и народной ненависти к Борису; Хлестакова – поток чиновничьего страха и нечистой совести.

Оба они – азартные игроки. Для Самозванца его поход – «игра войны кровавой». То, что он – блистательный игрок, показывает хотя бы сцена «Корчма на литовской границе». Достаточно было бы прочесть царский указ с нейтральными приметами, не относящимися ни к кому из присутствующих, и успех был бы обеспечен. Но Григорию мало этого: он желает и уйти, и замести следы, и рассчитаться со своим оскорбителем – пьяным монахом Варлаамом, поэтому и зачитывает его приметы. Игра идет на грани провала и чуть не кончается катастрофой: как только «дело до петли доходит», Варлаам моментально трезвеет и становится грамотным – и разоблачает Отрепьева.

Хлестаков – азартный игрок, и не только в карты: блистательный пример его трехэтажной игровой лжи в, казалось бы, безвыходной ситуации разоблачения – два романа «Юрий Милославский»: один – «г-на Загоскина сочинение», другой – его. Как и Григорий, он попадает в рискованные ситуации: временами его хватают за шиворот «за пирожки, съеденные за счет доходов аглицкого короля».

И тот, и другой «дерзостью неволи избегают». Григорий, бросившись с ножом на приставов, спасается от московской темницы, а может быть и от виселицы; Хлестаков, наскакивая на городничего, избавляется от долговой тюрьмы.

Внутренняя сущность самозванцев виртуальна и, в конечном счете, инфернальна. Показательны словесные характеристики того и другого. Вот как характеризует Пушкин Самозванца в разговоре с Шуйским:

Спасенный ли царевич,
Иль некий дух во образе его,
Иль смелый плут, бесстыдный самозванец,
Но только там Димитрий появился.

А вот характеристика, данная Хлестакову Почтмейстером:

«Городничий. Да как же вы осмелились распечатать письмо такой уполномоченной особы?

Почтмейстер. В том-то и штука, что он не уполномоченный и не особа!

Городничий. Что ж он, по-вашему, такое?

Почтмейстер. Ни се ни то; черт знает что такое!»

В том и сущность обоих самозванцев, что они «ни то ни се» и не просто «не особы», но и не-лица. Их бытие виртуально и инфернально. Не случайно Самозванец говорит о себе: «Тень Грозного меня усыновила».

Виртуальность и инфернальность их существования связана с попранием законов Божеских и человеческих. Отрепьев, «бесовский сын, расстрига окаянный», предает православную веру и нарушает обет монашества и целомудрия, домогаясь любви еретички – католички Марины Мнишек. Хлестаков занимается кровосмешением, пусть и виртуальным, волочась и за матерью, и за дочерью: «И я теперь живу у городничего, жуирую, волочусь напропалую за его женой и дочкой; не решился только, с которой начать, – думаю, прежде с матушки, потому что, кажется, готова сейчас на все услуги». Отметим, что мотив кровосмешения повторяется в «Мертвых душах», где образ Чичикова, разрастаясь до наполеоновских масштабов, сливается с образом Антихриста.

По учению Церкви, Антихрист – лжец, притворяющийся вначале благостным и обещающим милости всем. И Отрепьев, и Хлестаков – мастера давать невыполнимые обещания всем и вся. При этом Отрепьев временами достаточно циничен. Характерен его разговор с поляком:

Самозванец

Ты кто такой?

Поляк

Собаньский, шляхтич вольный.

Самозванец

Хвала и честь тебе, свободы чадо!
Вперед ему треть жалованья выдать…

Здесь явный комизм ситуации: возвышенное «свободы чадо» преспокойно соседствует с низменной «третью жалованья». Но соположить их может только явный циник.

Достаточно двусмысленно звучит разговор Самозванца с Хрущовым:

Хрущов

Мы из Москвы, опальные, бежали
К тебе, наш Царь, – и за тебя готовы
Главами лечь, да будут наши трупы
На царский трон ступенями тебе.

Самозванец

Мужайтеся, безвинные страдальцы, –
Лишь дайте мне добраться до Москвы,
А там Борис расплатится во всем.

В этой сентенции Самозванца присутствует двойной смысл, первый – утешение дворян в страданиях и обещание возместить им все потери, второй – «будьте готовы выполнить ваше обещанье и дайте мне по вашим костям дойти до Москвы, а там Борис заплатит за вашу смерть».

Еще более показателен монолог Гаврилы Пушкина на Лобном месте:

Московские граждане!
Мир ведает, сколь много вы терпели
Под властию жестокого пришельца:
Опалу, казнь, бесчестие, налоги,
И труд, и глад – всё испытали вы.
Димитрий же вас жаловать намерен,
Бояр, дворян, людей приказных, ратных,
Купцов, гостей и весь честной народ.
Вы ль станете упрямиться безумно
И милостей кичливо убегать?

Бессовестность подобной агитации очевидна: жаловать одно сословие можно только за счет другого, все слои общества одновременно награждать невозможно, как нельзя представить себе государство без трудов и налогов. Но Лжедимитрий и его агент продуманно и цинично идут на такую пропаганду, рассчитывая на легкий захват власти.

А теперь посмотрим, как ведет себя Хлестаков с купцами, которые наивно пришли просить его о спасении от поборов городничего. Какой праведный гнев он являет перед ними: «Да это просто разбойник!.. Ах, какой мошенник! Да за это просто в Сибирь». И обещает купцам помощь и защиту, да не только им, но и всем обиженным: «Непременно, непременно! Я постараюсь». А всего через полчаса (или меньше даже) благополучно забывает обо всех униженных и оскорбленных: «Провались унтер-офицерша – мне не до нее!»

Наконец, самый статус самозванцев роднит их с Антихристом, ведь само его имя может означать не только «противник Христа», но и «заместитель Христа».

В пушкинской трагедии пришествие Антихриста наиболее ярко обозначено в последней сцене, когда якобы благостный царь показал свое подлинное лицо, приказав убить ни в чем не повинных детей. Народ преисполняется ужасом при виде злодеяния и осуждением Самозванца. Тема Страшного суда у Пушкина не столь разработана, в основном это – частный суд над Борисом и его семьей, предсказанный словами Отрепьева:

И не уйдешь ты от суда мирского,
Как не уйдешь от Божия суда.

Гоголь идет дальше. В конце комедии отчетливо звучат темы как Антихриста, так и Страшного суда. В 5-м акте показано мнимое торжество Городничего, его уверенность в том, что он стал «птицей высокого полета». Эта сцена представляет прямую параллель к «тщетной победе» Бориса Годунова. И стремительно следует крушение Городничего, подобное гибели Бориса, и падение его семьи. Характерно, что Городничий, как и Борис, управляется с народом, но гибнет от боярской измены. Почтмейстер не от одного простодушия обнародует письмо Хлестакова с роковыми словами: «Городничий глуп как сивый мерин». Как бы ни был простодушен чиновник, не станет он позорить своего непосредственного начальника, если не уверен в его скором конце. Почтмейстер – Воротынский и Гаврила Пушкин в одном лице, и зачтение письма Хлестакова играет в комедии Гоголя ту же роль, что и прочтение грамоты Самозванца Пушкиным на Лобном месте, – приводит к взрыву, мятежу и погибели власть имущего. Правда, в «Ревизоре» эта погибель моральная: все городское боярство принимает участие в поношении Городничего.

Характерен постоянный рефрен при зачтении рокового письма: «Читайте. Читайте», – и это при том, что в нем все осмеяны и оплеваны. Показательно то «право на бесчестие», которое невольно проявляется в этой сцене: пропадать, так не одному. И Городничий, далеко не глупый человек, остро ощущает и свой позор, и всеобщую ненависть и злорадство. По сути дела страшен и трагичен его монолог:

«(В исступлении.) Вот смотрите, смотрите, весь мир, все христианство, все смотрите, как одурачен городничий! Дурака ему, дурака, старому подлецу! (Грозит самому себе кулаком.) Эх ты, толстоносый! Сосульку, тряпку принял за важного человека! Вон он теперь по всей дороге заливает колокольчиком!»

Для Городничего даже есть свой Пимен, правда, низового уровня – писака Тряпичкин: «Разнесет по всему свету историю. Мало того что пойдешь в посмешище – найдется щелкопер, бумагомарака, в комедию тебя вставит. Вот что обидно! Чина, звания не пощадит, и будут все скалить зубы и бить в ладоши. Чему смеетесь? – Над собою смеетесь!» Впору вспомнить страшное пророчество Отрепьева: «И не уйдешь ты от суда мирского, как не уйдешь от Божьего суда». Как и над Борисом, над Городничим свершается частный суд. Морально гибнет он сам, и перед ним маячат даже не кровавые мальчики, как пред Борисом, а босховские свиные рыла: «Вот когда зарезал, так зарезал! Убит, убит, совсем убит! Ничего не вижу. Вижу какие-то свиные рыла вместо лиц, а больше ничего…» Безвозвратно погублены в общественном мнении его дочь, с которой якобы обручился самозванец Хлестаков, и жена: «Волочусь напропалую за его женою и дочкой».

И однако самое страшное наступает в конце – явление Жандарма:

«Жандарм. Приехавший по именному повелению из Петербурга чиновник требует вас сей же час к себе. Он остановился в гостинице. (Произнесенные слова поражают как громом всех. Звук изумления единодушно излетает из дамских уст; вся группа, вдруг переменивши положение, остается в окаменении. Немая сцена.)».

Немая сцена в комедии "Ревизор"

Дефицит времени и неготовность к суду видна и у Бориса Годунова:

Боже!
Сейчас явлюсь я пред Тобой – и душу
Мне некогда очистить покаяньем.

И в разгар этого «некогда» приходит конец, когда ничего уже не исправить и не изменить.

«Немая сцена» в конце комедии «Ревизор» имеет явственно мистическое значение. Это не только окаменение от ужаса, это – конец истории, всеобщее окаменение твари перед всемирным воскресением. Вспомним «Реквием», который прекрасно знал Гоголь:

Mors stupebit et natura.
Quam resurget creatura
Judicanti responsura.

Смерть с природою застынет,
Когда тварь от сна поднимет
Тот, Кто власть судить приимет.

И у окаменения «Немой сцены» есть еще один страшный смысл. Вспомним Дантов «Ад»: самоубийцы, окаменевшие в виде деревьев, предатели, застывшие во льду… Это – конец жизни и истории, конец человеческого духа, окаменевшего в грехах.

«Да, жалок тот, чья совесть нечиста».