Рождественское интервью Святейшего Патриарха Кирилла телеканалу «Россия»

7 января 2014 года в эфире телеканала «Россия-1» было показаноРождественское интервью Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Кирилла журналисту и телеведущему, генеральному директору российского международного информационного агентства «Россия сегодня» Дмитрию Киселеву.

— Ваше Святейшество, мы беседуем в праздник Рождества Христова. Для большинства людей это семейное торжество, ну и, конечно, детское. Можете ли Вы вспомнить свои мечты, свои пожелания, связанные с этим теплым семейным и детским праздником?

— Тяжело вспомнить мечты и пожелания. Конечно, видимо, что-то было, так как у каждого ребенка, да и у каждого взрослого человека с Рождеством, с Новым годом связаны какие-то мысли о будущем. Но вообще общее мечтание, которое поглощало мое детское сознание, было связано со служением Церкви. Я не помню себя ни в каком возрасте, когда бы я не хотел стать священником. И поэтому праздник Рождества, в контексте этой мечты, имел очень большое значение. Я вообще с большим теплом вспоминаю свой опыт церковной жизни в детстве. Меня все привлекало. Меня привлекало мерцание лампад рано утром перед Литургией, запах ладана, песнопения... В какие-то моменты особенно чувствовалось детским сердцем Божественная благодать. И я не могу забыть одно Рождество, не помню точно, в каком году это было. Я пришел с таким подъемом после вечернего богослужения (в тогдашнем Ленинграде, по петербургской традиции, богослужение совершалось вечером и утром; ночных богослужений не было). И вот, вернувшись после этого богослужения, я испытывал такой духовный подъем, что сел и написал стихотворение. Я не буду Вам сейчас его цитировать, но это, пожалуй, единственное стихотворение, которое я написал в своей жизни.

— И все же христианство в мире сейчас переживает довольно трудные времена. В некоторых странах Европы исчезло даже само слово «Рождество», которое подменяется каким-то Xmas, то есть праздник «X». Не грозит ли это России?

— Ну, что касается подмены Рождества какими-то другими названиями, то это политическая акция, целенаправленное действие по вытеснению христианских ценностей, и в том числе христиански ориентированных праздников из жизни людей. Это духовное разоружение масс. Это невероятно опасная тенденция. Мы живем в ту эпоху, когда люди очень обеспокоены правами и свободами человека. Вот удивительно: о любых правах и свободах проявляется забота, кроме одних прав и одной свободы — свободы открыто исповедовать христианскую веру. И мы видим, что сегодня происходит, — когда не разрешают носить крест телеведущим и даже медсестре. Конечно, христианские ценности в Европе, несомненно, сохраняются в жизни народа — а я имею опыт общения с западноевропейцами, которые все это хранят в своих сердцах. А вот политическая тенденция, общее направление действия элит, несомненно, носит антихристианский и антирелигиозный характер. Все это очень тяжело переживается душой, ведь мы прошли через эпоху атеизма. Хочется кричать на весь мир: «Люди, остановитесь! Мы знаем, что это за жизнь. Вы еще в полной мере не знаете. И то, что вы сейчас демонтируете самые мощные духовные стимулы жизни, может привести к катастрофическим последствиям».

Но если говорить о потребительском отношении к Рождеству, то в этом потребительстве есть какое-то маленькое «богословие», ведь празднуют пришествие в мир Спасителя. От Бога что-то ждем. Один человек ждет от начальника, а другой — от Бога. Поэтому сама идея подарка на Рождество как бы имплантирована в эту философию праздника. Только есть, конечно, большая разница: можно от Бога требовать достойных вещей, а можно, забывая о Боге, себя разменять на исключительно коммерческую деятельность, что и происходит. Люди нередко забывают о смысле Рождества, погружаются в стихию рынка, потребительcтва, и все это превращается в какой-то огромный коммерческий праздник. Вот это очень прискорбно. Дай Бог, чтобы эта тенденция, которая у нас уже есть, не разрушила благодатную внутреннюю основу и содержание праздника.

— Когда Вы говорите «у нас», то, конечно же, речь идет не только о России, поскольку наш общий православный мир куда больше, чем одна страна, даже самая большая в мире. Вот Вы говорите о вызовах и угрозах Церкви, Православию и христианству вообще. Украина переживает трудные времена. С какими словами Вы хотели бы обратиться к своей пастве на Украине?

— То, что происходит на Украине, очень ранит мое сердце. Для меня Украина — это родная страна, это родной народ, это мой народ и моя паства. И то, что я сейчас делаю, связано с моей внутренней духовной жизнью. Я молюсь за Украину, я молюсь за этот народ. Я понимаю, что существует угроза разделения нации, угроза очередного витка гражданской конфронтации. Вообще то, что мы сейчас видим, — это революционная ситуация, а как страна, прошедшая через революции, мы должны были бы иметь некую прививку против такого способа решения политических задач. Ведь опыт показывает, что во время революции раскрепощаются страсти. Люди начинают говорить на таком языке, использовать такую методологию, при помощи которой невозможно решить ни одной задачи. Революция — это раскрепощение страстей. Это использование внутренней энергетики людей для решения конкретных задач, а обычно главной задачей революции является смена элит.

И есть еще одна опасная сторона у революций: то, что идеи, которые провозглашаются, не являются на самом деле программой. Вот знаменитый лозунг «равенство, братство, свобода» — разве кто-то мог выступить против него во Франции, в революционном Париже? Да никто! Какой замечательный лозунг — он до сих пор висит на фронтоне каждой французской мэрии. Но мы знаем, что этот лозунг никогда не воплощался в жизнь, в том числе и во Французской Республике. А что произошло? После вспышки революционных настроений пришел якобинский терроризм, а затем диктатура Бонапарта. В России тот же самый лозунг, та же самая энергетика — и те же самые жертвы на баррикадах, то же самое крушение человеческих судеб. И поэтому главное послание Церкви — это призыв к миру, к спокойствию, что и сделала наша Украинская Православная Церковь. Другого языка быть не может. Церковь не может обращаться с политическими программами. И когда на баррикадах появляются священники, которые подзуживают народ, то это не церковное послание. Конечно, послание, обращенное к возбужденным людям, которое несет в себе идею примирения, может раздражать — «ну, что там они говорят, все время об одном и том же…» Но ведь это «одно и то же» и является спасительным словом Божиим. «Мир Мой оставляю вам, мир Мой даю вам» (Ин. 14:27) «Если возможно, имейте мир между собой», — говорит апостол Павел. Значит, другого послания у Церкви быть не может. Вот и сегодня я тоже обращаюсь, если кто-то меня слышит на Украине. Нужно собраться, сосредоточиться. Это не значит, что я обращаюсь с призывом пересматривать свои политические точки зрения. Церковь ведь никогда не связывала себя с каким-то конкретным геополитическим проектом. Если бы это было так, то не существовало бы Церкви. Церковь несет слово примирения, она обращается к душе человека. Она должна помочь людям в это трудное время собраться, сосредоточиться и, может быть, заложить основу для такого диалога, который помог бы разрешить проблемы, стоящие сегодня перед Украиной.

— Ваше Святейшество, и на Украине, и в России, и в других странах в ходе социальной турбулентности, скажем так, большую роль играют социальные сети, Интернет, компьютеры. Все это делает нашу жизнь более виртуальной, более оторванной от реальности, если угодно. Как к этому относиться?

— Это тоже признак духовного кризиса людей. Это ведь не что иное, как порабощение — порабощение сознания и даже порабощение воли. Я знаю людей, которые сутками сидят у монитора компьютера или с планшетником и погружаются в эту реальность. Человек начинает виртуально чувствовать, развиваются виртуальные романы, виртуальные трагедии, виртуальные конфликты. Откройте Интернет — там сплошной виртуальный конфликт. Мы погружаемся в королевство кривых зеркал. Конечно, в этих кривых зеркалах отражается реальность, отражаемся мы сами, поэтому в каком-то смысле Интернет является отображением духовного мира человеческой цивилизации. Конечно, это предмет размышления для Церкви, которая несет ответственность за духовное состояние людей, хотя в настоящее время не только Церковь, потому что многие люди не сделали свой религиозный выбор и находятся вне всякого церковного влияния. Поэтому это вызов и для деятелей культуры, искусства, в первую очередь это вызов для журналистов, для средств массовой информации, которые сегодня имеют большую возможность воздействовать на сознание людей. Но то, что мы видим, — это абсолютно неудовлетворительно, это печально, это страшно.

— Но я понимаю, что мы не против Интернета — мы против грязных зон Интернета, уж если так уточнить. Но грязь есть не только в виртуальном мире, но и в реальном. Наша земля чище не становится. И откуда у нас эта философия, что чистота — дело дворников (ну, я так совсем упрощаю)? Как с этим быть?

— Это, как мне кажется, проблема, которая имеет два источника. Во-первых, конечно, мировоззрение человека, и, во-вторых, уровень бытовой культуры. Я вспоминаю случай в 90-х годах, когда в одном из районных центров Калининградской области меня пригласили выступить перед жителями. Тяжелое было время — 90-е годы, распад, развал, разруха... И вот мне предложили выступить в каком-то помещении, где могло бы собраться максимальное количество людей. Меня встретил какой-то очень напуганный, встревоженный мэр и сказал: «Все, что будет происходить, будет критикой в мой адрес. Это люди будут возмущаться моей деятельностью. Но я пригласил, я был инициатором, потому что нужно как-то расставить все точки над i». Мы идем с ним по городу, в вечернее время, проходим здания — исписанные, измазанные; разбитые стекла, разбитые подъезды... Прихожу в зал, и первое, что началось после того, как я обратился с какими-то словами, — невероятная критика мэра за все то, что я видел. Я слушал, слушал, причем все это происходило с нарастающей силой. Потом я остановил людей и сказал: «Я все это видел. Я не заходил в подъезды, но думаю, что в подъездах еще ужаснее. Я не заходил в квартиры, но думаю, что там еще ужаснее: беспорядок на кухне, немытая посуда, коробки из-под старой обуви на шкафах в спальнях, незастланные кровати, пепельницы с окурками. А кто в этом виноват? Ну, хорошо, можно сказать: мэр виноват, что исписаны фасады, но ведь не мэр их исписывал. Не мэр же разбивал стекла. Вы требуете, чтобы мэр все это починил и поправил. Но ведь сделали это вы».

Бытовая культура была подорвана революцией. До революции не было такого беспорядка. Во-первых, были барские усадьбы, которые являлись очагами бытовой культуры. Кроме того, была очень высокая бытовая культура в крестьянских семьях. Было бедно, но чисто, как мне говорил дед: «бедненько, но чистенько». Сегодня у нас, может быть, даже не бедненько, но грязненько. Вот это первый источник проблемы — отсутствие должного уровня бытовой культуры.

Но есть, конечно, и другая проблема, связанная, опять-таки, с нравственным состоянием человека. Ведь все это происходит от человека. Вот почему Церковь уделяет сегодня особое внимание экологической проблеме. Мы даже приняли на Архиерейском Соборе соответствующий документ, потому что экологическая тема сегодня очень важна. Это тоже некий индикатор, который помогает понять, что происходит в душах людей. Конечно, то, что сегодня предпринимаются усилия на государственном уровне, например, по очистке Севера, — это очень показательная вещь. Конечно, это кампания, но кампания, которая может иметь добрые педагогические последствия. Я предложил бы начать активно уборку всей страны — наших пляжей, наших лесов, особенно тех, которые окружают большие города. Чтобы не было весной из-под снега этих пластиковых бутылок и всего прочего — да, нужно начать очищать свою страну, свою природу, и, может быть, в процессе этого очищения мы сами будем становиться внутренне чище.

— И каждый может принять в этом участие.

— Совершенно верно.

— Ваше Святейшество, продолжая эту тему атмосферы, которую мы сами создаем вокруг себя. Для многих остается непонятным, как отвечать тем, кто агрессивно не согласен с мирным и чистым укладом, который одни предлагают, а другие разрушают. К этой же теме относится и проблема межнациональных отношений, может быть, этнической преступности, если угодно, это вопрос от Брейвика до Бирюлева…

— И то, и другое несвойственно России. Россия формировалась как великое многонациональное государство — именно благодаря тому, что большинство людей, будучи православными, в силу своей православной культуры, православного воспитания, православного мировоззрения, обладали очень широкой веротерпимостью, скажем так. Этот термин употреблялся в Российской Империи. То есть люди с уважением относились к обычаям иноверных людей, никогда не оскорбляли религиозного чувства, но никогда и не допускали того, что мы теперь называем прозелитизмом. Если со стороны иной веры, иной религии совершались какие-то агрессивные действия, направленные на обращение наших людей в иную веру, тогда это встречало отпор, вплоть до физического отпора, военного сопротивления. Но в быту никогда ничего подобного не было.

Теперь все совсем иначе — по многим причинам, которых вчера еще не было. Мы знаем, что люди, которые приезжают в Россию, не всегда знакомы с нашей культурой, обычаями, с нашей верой, и они по многим причинам, о которых сейчас не буду говорить, не пытаются себя настроить на то обстоятельство, что они живут среди большинства, которое имеет иные представления о бытовой культуре, о поведении на улице, о поведении между мужчиной и женщиной. Все это приводит к таким, мягко выражаясь, культурным нестыковкам. Если это остается на уровне какого-то небольшого бытового напряжения, то есть надежда, что все это в конце концов пройдет. Но когда такого рода нестыковки уже бросают вызов закону и порядку, тогда ответ очень простой — нужно наводить порядок на основании закона. Другого нет ничего. Не должно быть беззакония, не должно быть насилия, не должно быть, знаете, «раззудись плечо, размахнись рука, и давайте будем все сокрушать и наводить порядок вот такой неорганизованной силой». Важно, чтобы работал закон и важно, чтобы на основании этого закона строились отношения — до тех пор, пока снова не заработает эта внутренняя готовность людей мирно и спокойно жить друг с другом, несмотря на существующие различия. Я другого пути не вижу.

— Ну, вернемся к Рождеству. Рождество и одиночество, казалось бы, вещи несовместимые. Но есть много людей, для которых одиночество в Рождество — реальность. Как им найти утешение?

— Одиночество возникает тогда, когда у человека нет предмета любви. Если появляется предмет любви, то исчезает одиночество. А что такое отсутствие предмета любви? Это отсутствие другого человека, которому ты бы мог передать свое внутреннее чувство, свое внимание, свою заботу, может быть, свою любовь. Это все от нашего индивидуализма, от нашего эгоизма и от нашего самоизоляционизма. Когда я смотрю на эти огромные жилые дома города Москвы, по 24 этажа, когда смотришь на эти огоньки в квартирах и сознаешь, что каждый огонек — это отдельный мир, не связанный с огоньком рядом, полная изоляция, отсутствие той общинной жизни, какая была в той же самой России в XIX веке, — то и задаешь себе вопроc: как же люди живут в таких условиях, если нет семьи? Если по каким-то условиям и по каким-то причинам, связанным, может быть, с переездом с места на место, нет того окружения, в котором они себя могут реализовывать, это действительно трагедия. А выход из этой трагедии очень простой — надо повнимательнее посмотреть, что вокруг нас и как много людей сегодня нуждаются в нашей заботе, в нашем внимании. Я люблю посещать именно на Рождество, на Пасху престарелых, одиноких, бомжей, инвалидов. Иногда меня спрашивают: «Может быть, посетили один раз и достаточно?» Я отвечаю на это так: «Я иду не для того, чтобы по телевизору показали, какой Патриарх хороший, — у меня есть внутренняя потребность. Оттуда, из этих домов я выхожу другим. Я чувствую, как у меня на душе стало светлее. Это почти то же самое, что ты испытываешь после богослужения. Ведь верующие люди знают, что из церкви выходят с легким сердцем. Я так же выхожу от этих людей. Они мне дали больше, чем, может быть, я им дал.

Так вот, я предложил бы всем, кто страдает от одиночества, пойти в мир с добрым и открытым сердцем, пойти к тем, кто нуждается в помощи. За один такой поход можно обрести и друзей, и близких, и предмет своей заботы, а значит, разрушить свое одиночество.

— Как Вам представляется общий вектор развития современной цивилизации?

— Мы живем в эпоху, когда впервые за всю историю человечества, включая языческие времена, грех получает законодательное оправдание, когда грех насаждается силой государства или, если не насаждается, то пропагандируется силой государства со ссылками на человеческую свободу. Когда грех становится нормой поведения, общество перестает быть жизнеспособным. Нужно быть очень ограниченным человеком или, если говорить о политиках, нужно иметь очень опасную политическую программу либо просто не иметь трезвый разум, чтобы поддерживать разрушительные для общества, тенденции. Грех разрушает личность человека. Это не наша выдумка — так Бог сказал. И не просто сказал — он так создал человека. Он создал человека таким образом, что грех разрушает человеческую личность, хотим мы этого или не хотим. Потому что там, где грех, там смерть, это в слове Божием сказано. А что такое смерть? Смерть — это распад человеческого бытия, распад жизни.

Так вот, если грех насаждается силой закона, силой убеждения, пропагандой, то человеческая жизнь подвергается колоссальной опасности. Личность теряет свою целостность. А что означает такая потеря в масштабах общества? Это означает разрушение целостности общества, жизнеспособности человеческой цивилизации. Меня часто спрашивают, что такое конец света. Конец света — это такое состояние общества, когда зла больше, чем добра. В апостольском послании сказано, что есть нечто, что удерживает от конца света. Некоторые богословы размышляли о том, что это такое, что или кто этот «удерживающий». Считали, что это государство. Считали, что это Церковь. На самом деле удерживающий — это добро, а значит, и все институты, которые служат утверждению добра, в том числе государство, если оно выполняет эту миссию, Церковь и многое другое. Потому что, пока добра больше, чем зла, у человека есть жизненный потенциал, у общества, у цивилизации есть жизненный потенциал. А если зла будет больше, то оно будет стремительно распространяться, как микробы в крови, и погубит человеческую цивилизацию, а значит, приведет мир к концу.

— Но все-таки Вы говорите о консервативных ценностях, и многие могут сказать, что этот консерватизм препятствует развитию. В какой степени?

— Он не препятствует развитию, ведь под консерватизмом понимается не просто сохранение прошлого. Я много раз об этом говорил, сравнивая отношение нормального человека к мусору. Мусор — это тоже продукт прошлого, но мы же мусор не сохраняем, мы его выкидываем. Значит, консерватизм сохраняет ценности. А дальше возникает очень важный вопрос: какие ценности, и кто определяет эти ценности. Консерватизм по природе своей религиозен. Почему? Потому что подлинной ценностью для человека является не та ценность, которую он сам для себя создал, а та ценность, которая определена Самим Богом. Бог есть мерило правды, мерило истины. Когда человек принимает эту ценность как абсолютную правду, защищает и сохраняет ее, он и является консерватором этой ценности. Иногда нам говорят: есть консервативные экономисты и либеральные экономисты. Для меня это не существует. Консервативный человек, сохраняющий фундаментальные ценности, которые Бог вложил в природу личности и вообще во все творение, может быть либеральным экономистом, может быть либеральным политиком, но он будет хранителем тех ценностей. А либерализм — это неправильно понятая свобода. Это когда ты сам начало и конец, альфа и омега. В Священном Писании сказано, что Иисус Христос — Альфа и Омега (см. Откр. 1:8), а здесь сам человек альфа и омега. Ты сам можешь выдумывать свои ценности и считать их абсолютными. К чему это приводит? Это приводит к атомизации общества. Сколько голов, столько и умов. Но что самое главное, это приводит к тому, что человек свои пороки, грехи, преступления может так оправдывать и возводить в такую ценность, что в какой-то момент у него появится потребность разделять эту ценность с другими. И вот то, что мы сегодня видим, эта эскалация греховных жизненных установок, — это и есть прямое следствие того, что мы называем либерализмом, подлинным либерализмом, а не тем условным, который привязывается к политике или к экономике.

— Последний короткий вопрос. Что может Церковь?

— Церковь мало что может. Христос может все. Вот Бог может все. А Церковь призвана приводить людей в соприкосновение с Богом, поддерживать эту религиозную связь, но это тоже большая задача, особенно в том мире, который сегодня раздирается противоречиями, соблазнами и который сегодня действительно находится под мощнейшим воздействием греховных сил. Но Бог может все. Он Господь истории. Он Альфа и Омега, Начало и Конец. И вот это, думаю, самое главное утверждение, которое Церковь обращает сегодня и к человеку, и к обществу, и ко всему миру.

— Спасибо большое, Ваше Святейшество! Хорошего Рождества.

— Благодарю Вас.