Я хотел быть просто монахом

Диплом физического факультета Иркутского госуниверситета, опыт службы в Вооруженных силах, познания в философии, психологии, увлечение живописью, классической музыкой — с таким багажом заведующий лабораторией медицинской кибернетики Всесоюзного научного центра хирургии Сергей Пологрудов — будущий Митрополит Хабаровский и Приамурский Игнатий — подошел к решающему повороту в своей жизни, к встрече с архиепископом Хризостомом (Мартишкиным). Вслед за ним он уехал из Сибири в Вильнюсский Свято-Духов монастырь, а всего после девяти лет монашеской жизни вернулся на родину, чтобы начать архиерейское служение на Дальнем Востоке.

Архиерей, который прыгает с парашютом, ходит в походы, вместе с моряками-подводниками совершает переход подо льдами Северного Ледовитого океана, служит Литургию на Северном полюсе. Будучи уже митрополитом, продолжает учиться: окончил факультет теологии Свято-Тихоновского университета и аспирантуру Московского городского психолого-педагогического университета. Первым из архиереев открывает и ведет в Интернете свой личный блог. Не совсем обычный архиерей…

О своем приходе к вере, о наставнике, архимандрите Иоанне (Крестьянкине), о служении на Дальнем Востоке и общении с людьми в самых разных условиях владыка Игнатий рассказал журналу «Православие и современность».

Даже за Златоустом — не прятаться

— Я никогда не интересовался, первым я здесь был или нет, — просто отец Роман Никитин, руководитель нашей информслужбы, задался целью вовлечь меня в это дело. По его словам, очень важное и перспективное, и очень миссионерское. Я сопротивлялся, как мог, но он явил чудеса долготерпения и настойчивости. И победил, то есть убедил. Так мой блог и появился.

Что же касается реакции интернет-сообщества… Помню, как только опубликовал свой первый пост, в этот же день около 1500 человек блог посетили. Оставили около ста комментариев… В основном положительные, ободряющие: кто желал успеха, кто — помощи Божией. Желали сил, терпения, предупреждали, сочувствовали. Соболезновали. А в одном комментарии прочитал такие слова: «Хорошо… Только если он не сведет все к цитированию Златоуста целыми страницами». Прочитал и подумал, что хоть и должен оставаться архиереем, но таким, какой есть. И не имею права прятаться даже за великим святителем.

— Блог — это прежде всего возможность миссии?

— Возможность — да. Я стараюсь исполнять миссионерское послушание (а именно оно было дано мне Святейшим Патриархом в первую очередь). Но мое общение с людьми — церковное, личное, через телевидение и прессу — все же весьма незначительно. По сравнению с аудиторией интернет-пространства — она неизмеримо шире. Но это, повторю, возможность. Действительность оказалась иной.

— Почему?

— Я увидел, насколько специфично интернет-общение, его язык, которым я совершенно не владею: лаконичный, очень своеобразный, далеко не всегда корректный. Кроме того, твои собеседники, как правило, скрыты за «никами» и «аватарами» — нет возможности увидеть лицо, услышать дыхание, ощутить состояние души. А в общении важно именно это, для меня во всяком случае. Не всегда вижу человека в постах и комментариях.

Кроме того, спрятавшись за интернет-маской, читатель может сказать (и говорит) то, чего никогда не сказал бы глядя в глаза. В таких случаях, соприкасаясь с непорядочностью… душевной нечистоплотностью, что ли, приходится прилагать усилия, чтобы сохранить мир Христов по отношению к такому собеседнику.

— Удалось преодолеть эти обстоятельства?

— Скорее нет, не до конца, да и цели такой не ставил. Хотел бы сказать о другом: за пять лет, которые вел блог, кое-что узнал, кое-чему научился. Общение с людьми всегда учит, тем более такое широкое и разнообразное.

— Даже с теми, кто противится?

— Противление противлению рознь. А рознь эта определяется целеполаганием, то есть той целью, с которой человек появляется в моем блоге. И оставляет комментарий, конечно. Чаще всего в нем вопрос или просьба. В этом случае стараюсь ответить сам.

Поначалу трудно было переносить откровенное хамство. Пока не понял: далеко не всегда человек, который хамит, имеет целью делать именно это. Иногда таким образом защищается, проверяет: таков ли ты, как пытаешься о себе заявить? Стоит ли дальше говорить с тобой о главном, сокровенном? Иногда это просто замаскированная хамством боль.

Бывает, жду, когда ответит кто-то из читателей, завяжется дискуссия. В ней человек становится виднее. Если упрямо отстаивает свою позицию, не слушает и не желает никого слышать, делаю вывод: хочет остаться при своем мнении, да еще интернет-публику убедить в своем превосходстве над церковным иерархом. В этом случае следую совету преподобного Амвросия Оптинского — оставлять такового на его волю и волю Божию. И оставляю. Но самовыражаться в моем блоге уже не даю: и ему не спасительно, и читателям соблазн.

Позволяю каждому писать в моем блоге то, что ему захочется; модерирую исключительно в случаях, о которых упоминал выше. За пять лет архиерейского блогерства «забанил» лишь четырех участников. Для их пользы и пользы моих читателей.

— Вы не раз говорили в интервью и интернет-записях, что радость общения ничем не заменишь…

— И сейчас говорю. Радости человеческого общения не может заменить ничто, разве общение с Богом.

Мое архиерейское послушание подразумевает другое — управление, строительство, контактирование со светскими властями и внешним миром, изыскание средств… да мало ли их, архиерейско-мирских обязанностей? Потому блог для меня — пастырская отдушина. Здесь стараюсь общаться с людьми лично, по-пастырски. Преподаю в семинарии, это тоже необходимо: видеть живые лица будущих священников, общаться с ними, опытом своим делиться, от них многое заимствовать. Стараюсь исповедовать — исповедь позволяет поддерживать пастырский огонек в душе.

— Но как это стремление к общению сочетается с тем, что святые отцы говорят: монах — это тот, кто живет для одного Бога?

— Просто. И сложно одновременно. Просто объяснить, но сложно понять и тем более исполнить. Для себя ответ на этот вопрос нашел у владыки Антония, митрополита Сурожского. Он пишет, что, конечно, монах — это человек, который должен быть с Богом, но ведь Господь везде, все носит отпечаток Его присутствия. И прежде всего человек. Дальше владыка высказывает замечательную мысль: никто не может отойти от мира и обратиться к вечности, если не увидит в глазах ближнего сияние вечной жизни. Думаю, такое видение и нужно развивать в себе монаху, который несет церковное послушание в миру. Но, повторю, это непросто: в ком-то это сияние явно, видно многим, в ком-то скрыто глубоко внутри. А монаху-пастырю, кроме того, нужно помочь ему еще и проявиться. Такой внутренний свет вечности иногда называют еще образом Божиим.

Вообще же я думаю, что человек должен сохранять свою индивидуальность и не стараться быть тем, кем он не является. Да, необходим аскетический повседневный труд, борьба со страстями, необходимо раскрывать и развивать в себе добродетели, но — оставаясь при этом самим собой. И ошибка некоторых монахов, на мой взгляд, в том, что, уходя в монастырь, они создают для себя некую эклектику из образов великих подвижников. Да так в ней и остаются: внешнее уподобление при внутренней стагнации.

— Вы избежали этого искушения?

— Нет. Ощущение того, что это неправильно, было всегда, но я все равно это делал: вычитывал междочасия, акафисты, телесные подвиги совершал… Это поддерживало во мне убеждение, что я иду путем совершенствования. К счастью, я вовремя понял, что подвиг тогда хорош, когда приводит к смирению и любви. В противном случае он бесполезен и даже вреден.

И духовный наставник должен именно взращивать пасомого, создавать условия для его роста, помочь ему развиться в его собственную меру, а не искажать и подавлять индивидуальность.

От атеизма к вере

— Для Вас таким наставником, взрастившим Вас, был владыка Хризостом (Мартишкин), за которым Вы поехали в Вильнюс, в монастырь?

— Владыка — замечательный человек и замечательный иерарх, но он не был моим духовным отцом и всегда это подчеркивал: «Я не старец и не пастырь; я — администратор, поэтому Вам (т. е. мне) скажу сразу — не смогу руководить Вашей духовной жизнью. И еще скажу: любой священник, и духовник в том числе, — это столб, на котором висит табличка: “Бог — там”. Он должен указать направление, в лучшем случае помочь в этом направлении идти, но все остальное каждый должен делать сам». Прав владыка или нет в оценке своих пастырских способностей — не знаю. Но то, что он был и проницательным, и мудрым, и хорошим психологом, — это точно. Таким остается и поныне. С глубоким уважением отношусь к нему.

— Как Вы впервые увидели его, как познакомились?

— Это произошло в самом начале перестройки, в 1988 году. Тогда вдруг исчезли многие занавесы — и внутренние, и внешние, — и у нас, представителей новой общности «советский народ», появилась возможность свободно общаться с представителями «иных цивилизаций». В том числе и с иностранцами, и со священнослужителями.

Я только что окончил университет, был молодым специалистом. И тут друзья сообщают, что в фундаментальной библиотеке нашего университета планируется встреча с местным архиепископом. Кто такой архиепископ, что это за сан — было непонятно. О чем собирается говорить — неизвестно, но интерес появился серьезный: очень уж необычный человек. Теперь понимаю, что интерес этот не появился, а проявился. Он был всегда, внутри, подсознательно, и вот наступил его час.

— Как Вы на тот момент относились к вере?

— Свысока, конечно. Как можно относиться к тому, о чем либо не говорят вообще, либо говорят негативно: в курсе научного атеизма, диалектического и исторического материализма и прочих «измов»? Пренебрежительно-снисходительно. Был уверен в своем превосходстве над «безграмотными верующими», этим все и ограничивалось.

А тогда, на той встрече, вдруг увидел человека разносторонне развитого, великолепно владеющего речью, умеющего на любой вопрос дать точный ответ, эрудированного, мудрого. Очень захотелось познакомиться с ним лично.

Потом началось наше общение. Владыка давал мне читать святых отцов, православных психологов — это стало для меня откровением. Постепенно начал раскрываться безграничный и захватывающий мир православного предания. Это было гораздо выше того, с чем я встречался в миру.

— Вы имеете в виду искусство, философию?

— И искусство, и философию, и психологию, и уклад жизни, и цели жизни, и ценности жизненные. В свое время многим интересовался, многое изучал. Искал. Пока не пришел к вере — единому на потребу (см.: Лк. 10, 41).

— Как впервые в Вашей жизни появился Ваш небесный покровитель, святитель Игнатий (Брянчанинов), его труды?

— Благодаря, опять же, владыке Хризостому. После нашей первой встречи он подарил мне Библию юбилейного издания — такие выпускались к 1000-летию Крещения Руси. Тогда это было большой редкостью, как и вообще любое издание Библии. Во всяком случае, в Сибири.

Я начал с Евангелия, но на тот момент оно показалось мне… несколько суховатым, неинтересным (пошел, сказал, сделал — ни тебе психологических зарисовок, ни ярких литературных приемов). Для того чтобы читать Евангелие, нужно быть хоть сколько-нибудь готовым к этому. А тогда я готов не был.

Но прочел. Пришел благодарить владыку, спрашивал, что казалось непонятным. А он выслушал и говорит: «Послушайте, у Вас такие вопросы… Давайте я Вам парочку книг хороших дам почитать». И дал. Одна из них — православного психолога И. Л. Янышева — хорошая книга, интересная, умная, логичная, систематически излагающая предмет. Вторая — творения святителя Игнатия (Брянчанинова), четвертый том, «Аскетическая проповедь». И когда я эту книгу открыл, то с первых же строк понял: вот, мое! То, чего постоянно искал. С первых же строк сердце ощутило какую-то духовную близость святителю.

Потом, уже будучи в монастыре, узнал, что в библиотеке МДА есть собрание писем этого учителя современного монашества. Восемь или девять томов — приложение к диссертации игумена Марка (Лозинского) «Духовная жизнь мирянина и монаха по книгам святителя Игнатия (Брянчанинова)». Очень захотелось получить их и для себя, и для нашей монастырской библиотеки. Взял у владыки Хризостома благословение, письмо с просьбой выдать экземпляры для копирования и поехал.

Выдали не сразу — на тот момент с подобной просьбой в библиотеку МДА обращались впервые, — но выдали. Сложил я эти тома в рюкзак и направился к выходу из Лавры. И тут навстречу — отец Иларион (Алфеев), будущий Митрополит, руководитель нашего ОВЦС, уже тогда известный богослов и композитор. Мы были знакомы друг с другом, в одном монастыре постригались. Он, как всегда, ровно, спокойно спрашивает: «Что это у Вас?». Отвечаю: «Диссертация». Он, взглядом оценив объем рюкзака, слегка удивился: «Ваша?» — «Да нет». И объяснил ему ситуацию. Привез в монастырь, снял ксерокопии, переплел.

И передать невозможно, какую большую помощь оказал святитель Игнатий (Брянчанинов) в моей иноческой жизни своими письмами. Сколь многому научил, как много объяснил. Такая своеобразная школа индивидуального пастырского душепопечения.

Духовное отцовство — не печать в паспорте

Концерт в строящемся соборе во имя Святой Живоначальной Троицы в Петропавловске-Камчатском

— Владыка, вместе с архиепископом Хризостомом Вы уехали в другую страну, в Литву, поступили в монастырь. Как Вы на такой серьезный шаг решились?

— В этом не было ничего сложного, поверьте. Наверное, сказался мой характер: по натуре я максималист — если уж заниматься чем-то, то полностью, со всей отдачей. Православие — это мое, значит, нужно посвятить себя ему без остатка. Но каким образом, в каком чине — понял, оказавшись в монастыре.

— Вам было досадно, что человек, за которым Вы уехали так далеко, за кем и в Церковь пришли, не согласился быть Вашим духовным отцом?

— Не досадно — удивительно. Часто, обращаясь к человеку с какой-то просьбой, представляешь себя на его месте, предполагаешь, как бы ответил сам. Вот я — опытный, церковный человек; ко мне обращается за помощью новоначальный, почему же не помочь? Я бы помог. А он отказал. Было не досадно, а именно удивительно: почему? А потом стало ясно: владыка проницателен не только по отношению к другим, но и по отношению к себе, реально оценивает свои возможности. Поэтому и брался за ту миссию, на которую, как он думал, был способен. Хотя, повторю, на мой взгляд, и пастырем он был истинным. Правда «от противного»: чаще не учил тому, как надо, а искоренял то, что не надо. Иногда весьма болезненными для моего самолюбия способами.

— Сейчас очень многие задаются вопросом: как духовного наставника искать и нужно ли именно искать самому?..

— Самому, только самому. И, думаю, так: искать наставника, который может выслушать, понять, помочь разобраться в твоих затруднениях и преодолеть их. Не следует выбирать духовника по чьим-то отзывам. Кому-то он помог, а тебе, возможно, и не поможет. И непременно просить Бога: все-таки истинный наставник — Его дар.

— Но ведь Вы поехали к архимандриту Иоанну (Крестьянкину), Вашему будущему духовнику, именно по чужому совету!

— Поехал по совету, а выбрал сам. Когда рекомендовали, да еще настоятельно — я тогда первые иноческие шаги делал, — да еще о чудотворениях батюшки рассказывали, голова и закружилась: великий старец, вся Россия к нему ездит, такая возможность! А он, слава Богу, простым оказался, родным, близким, безо всякого величия. Понимал меня, советовал то, что мне и нужно было. Я не просил: станьте моим отцом духовником — сам решил, что буду окормляться именно у него. И окормлялся.

Когда меня спрашивают, как выбрать духовника, отвечаю: а ты подойди к одному батюшке, посмотри, выслушает ли он тебя внимательно или отмахнется и дальше побежит? Побежит дальше — слава Богу, к другим пусть бежит, значит, он не твой. А выслушает — хорошо. Тогда попроси совета и, если даст, убедись, по твоим ли силам, полезным ли оказался? Помог — второй раз попроси, третий. Если видишь, что батюшка советы дает мудрые, у него и оставайся. Если нет — молись и ищи далее, но не чудотворцев, а помощников в духовной жизни.

И вовсе не обязательно просить: «Станьте моим духовным отцом».

— Вы сами часто слышите эти слова, обращенные к Вам?

— Да, конечно. Но, повторю, духовное отцовство — не печать в паспорте. В плотской жизни дети не выбирают родителей, а в духовной ровно наоборот: дети родителей выбирают сами. Сам человек должен решить, кому он доверит себя. Если время покажет, что я ему полезен, — пусть окормляется у меня и далее, если нет — пусть ищет другого.

— Насколько Вам удается совмещать архиерейство с духовничеством?

— Не удается: я не считаю себя духовником. «Печать в паспорте» не ставлю никому, никого не дерзаю считать своими духовными чадами, кроме тех немногих, которые сами считают меня духовным наставником.

Предаться воле Патриарха

— Монах ведь не выбирает, какой сферой деятельности он будет заниматься в служении Церкви. Может и вернуться к своим прежним занятиям, уже по послушанию, может по послушанию стать священником…

— …и даже архиереем…

— …не имея собственного выраженного желания на это. И с Вами так было?

— Именно так. Уйти из мира, вступить в иноческое братство для того, чтобы снова вернуться в мир? Конечно, такого желания у меня не было, даже мысли, даже помысла. Помню, когда владыка Хризостом предложил стать викарным епископом в Литве, это вызвало у меня в душе сильное отторжение. Испросив благословение, поехал к отцу Иоанну. Батюшка сказал: «Нет. Не соглашайся», — сразу как гора с плеч. Так и ответил по возвращении: «Владыка, простите, пожалуйста, но — не смогу».

— Владыка Хризостом спрашивал Вашего мнения, хотя ведь мог просто поставить перед фактом назначения…

— Всегда спрашивал, и не только у меня — у всех. Никого насильно не принуждал исполнять свою волю. Он мог раздражаться, если получал отказ, мог резко выразить свое мнение по этому поводу. Но заставлять — никогда. Внутренне владыка — человек очень свободный, не зависимый ни от кого, кроме Бога и Церкви. Потому уважал (и, думаю, уважает по сию пору) свободу других.

— Почему же Вы согласились в итоге на его предложение стать епископом на Камчатке?

— Потому что батюшка Иоанн благословил. Владыка Хризостом принимал участие в заседании Священного Синода, а когда вернулся, сказал, что Святейший Патриарх Алексий обратился к архиереям с просьбой найти кандидата на вдовствующую Камчатскую кафедру. Тут владыка Хризостом и предложил: «Ваше Святейшество, есть у меня один монах, высшее образование имеет…». Патриарх ответил: «Спросите, не захочет ли он. Только не принуждайте».

Он и не принуждал, но предлагал весьма эмоционально: «Отец Игнатий! Я был на Камчатке, там великолепно — природа, климат, люди прекрасные! Я бы Вам советовал… Там интеллигенция, а Вы сами высшее образование имеете, вокруг Вас она соберется». Я попросил благословения посоветоваться с духовником, написать письмо. Был в полной уверенности, что батюшка Иоанн снова скажет: «Нет».

Письмо отправил в тот же день, ответ пришел неожиданно быстро. Так быстро, что на сердце стало неспокойно. Я взял письмо батюшки, пошел в храм, в придел Иоанна Богослова, положил его на престол, опустился на колени и стал молиться. Когда почувствовал, что смогу сказать Господу единственно верные слова, сказал: «Господи, да будет воля Твоя». Раскрыл конверт, а там рукой батюшки: «Предаться воле Патриарха».

Далее была встреча со Святейшим Патриархом Алексием, попытка объяснить ему мою неготовность: «Ваше Святейшество! Я всего девять лет в Церкви, у меня очень небольшой церковный опыт, а архиерейство… я даже не представляю себе, что это такое!». Святейший слушал внимательно, много спрашивал, а затем сказал: «Будем считать, что на Вашу архиерейскую хиротонию есть воля Божия».

Камчатка. Хабаровск. Паводок

— На Камчатке оказалось именно так, как владыка Хризостом сказал?

— Да, так все и оказалось — природа, климат. И прежде всего люди, которые меня как-то сразу приняли, да и я с радостью пошел к ним навстречу. Служение на Камчатке — тринадцать лет нашей совместной с ними жизни, для меня самых значительных, хотя трудных и сложных. Нашлись, правда, и такие, весьма немногие, кто принял нового архиерея в штыки, противодействовать начал, слухи распускать. Но это как-то мимо все проходило, миновало и меня, и камчадалов. Когда полностью отдаешь себя служению, все мелочное уже значения не имеет, остается там, где ему и следует быть, — на последнем месте. Такого принципа советовал бы придерживаться и молодым пастырям.

— В 2011 году Вы были назначены на Хабаровскую кафедру. И всего два года спустя столкнулись с наводнением на Амуре. Когда Вы общались с людьми во время этого бедствия, какое к Вам обнаружилось отношение?

— Вся наша семья православная — и пастыри, и прихожане — вышли на борьбу с этой напастью. Прежде всего, мы молились. Но не только: возводили дамбы, собирали вещи, деньги, продукты, медикаменты, развернули пункт приема пострадавших. Наши батюшки на моторных лодках и катерах посещали затопленные поселки, помогали людям и словом, и продуктами.

Некоторые встречали с желанием поделиться своим горем, с ожиданием утешения; многим нужна была материальная помощь. А были люди, которых беда настолько озлобила, что доставалось всем, и нам, священнослужителям, в том числе. Приходилось запасаться терпением, отбрасывать самолюбие и исполнять свои пастырские обязанности. Помню, наши ребята из «молодежки» (Молодежного православного общества. —В. П.) столкнулись с одной такой женщиной — крики, брань, сквернословие… Спрашиваю: как поступить собираетесь? Подумали и отвечают: пойдем и попросим прощения за то, чем вывели ее из себя. Правильно решили, по-христиански.

После таких встреч несколько десятков людей приняли Святое Крещение.

— Что происходило осенью, когда ситуация ушла из первых строк новостей?

— Осенью началось самое сложное. Внимание к Дальнему Востоку ослабло, проблемы — усилились. Вода спала, люди начали возвращаться в свои дома, а они в негодном состоянии: попорченные, сырые, пустые. Нужно было приводить их в надлежащий вид: сушить, ремонтировать. Благодарим Святейшего Патриарха Кирилла за то, что он обратился ко всей нашей Церкви с призывом о помощи дальневосточникам, сам внес большую лепту. Благодарим всех братьев и сестер, которые откликнулись на этот призыв — собрали около 130 миллионов рублей. На эти деньги мы приобрели много вещей и предметов первой необходимости, тепловых пушек, обогревательных приборов. Планируем начать строительство отдельного дома для пострадавших.

Возникла и другая сложность — в эвакопунктах. Некоторые из находящихся там продолжают жить тем укладом, к какому привыкли. Здесь и пьянство, и семейные неурядицы, которые иногда в скандалы переходят… Наша епархия старается помогать людям и в этих обстоятельствах. Священнослужители проводят пастырские беседы, отдел культуры организует творческие встречи, концерты…

— Опыт Крымска Вы перенимали?

— На Дальнем Востоке события развивались несколько иначе: Крымск оказался затоплен сразу, а у нас медленно вода поднималась. Успевали эвакуировать людей, могли эвакопункты разворачивать, готовить предметы первой необходимости. Вот такой работой мы и занимались. Организовали помощь наших прихожан и священников везде, где необходимо, на укреплении дамб в том числе.

— В этом участвовали все храмы?

— Все приходы в Хабаровске и в местах затопления. И священнослужители, и прихожане. В первый день по совершении молебна на строительство дамбы вышли все, а затем трудился каждый приход — по очереди.

В небе, под водой, на земле

— Сегодня Церковь активно участвует в жизни общества, условия совершенно иные, чем 25 лет назад. Какие в этом положении, на Ваш взгляд, кроются опасности?

— Одна из опасностей, думаю, в стремлении возлагать слишком большие надежды на свои силы, на сотрудничество с властями. Не надейтеся на князи, на сыны человеческия (Пс. 145, 3). У митрополита Сурожского Антония есть еще одни замечательные слова: «Церковь должна быть такой же бессильной, как Бог». На мой взгляд, он абсолютно прав. Понятно, что Церковь в современном мире должна учитывать его реалии, строить с ним свои отношения. Понятно, что нам необходимо возводить храмы, издавать книги, нести свет Христов людям, — а без содействия властей, без сотрудничества с ними это непросто. Понятно, что пребывание во власти не всегда сочетается с ответственностью, порядочностью и долгом.

Но пастырь должен быть везде пастырем Христовым — и в приходе, и в семье, и в кабинете министра. И при всех обстоятельствах им оставаться, налагает ли он епитимию или просит помощи в строительстве храма. А это значит, повторю, учиться видеть душу человека, независимо от его положения, и обращаться непосредственно к образу Божиему в ней.

— Случалось ли так, что, наоборот, Вас воспринимали как администратора, только церковного?

— Увы, да. Поначалу, бывает, действуют некие штампы восприятия. А далее многое зависит от самого пастыря.

— Когда Вы отправились в плавание на атомном подводном крейсере «Томск» в Северный Ледовитый океан, отношение к Вам было сперва тоже не совсем адекватным?

— Было недоумение: «Кто это такой? Зачем он с нами идет? Кому это нужно?». А затем началась повседневная деятельность, служение и у них, и у меня.

Во время перехода крестилось восемь человек. На борту крейсера, в подводном положении, мы совершили Божественную литургию. Присутствовали все, кто смог, кто был свободен, причем все пришли не в рабочей одежде, а в полной военной форме. К концу перехода остались только мясные консервы, так те, кто готовился к Причастию, вообще трое суток практически ничего не ели — постились. Я им: «Не надо, не надо, кушайте!». Все равно постились. Большая часть экипажа лодки исповедовалась. К завершению перехода мы стали друзьями, и потом я к ним часто ездил, они ко мне; венчались у меня, детей крестили; просто так приезжали посоветоваться.

— Вы нередко появлялись там, где архиерея представить непросто: и с парашютом прыгали, и в походы с молодежью ходили…

— Что плохого в том, что архиерей находится со своей паствой? Если возможности есть и здоровье позволяет. В Петропавловске, действительно, мы с «молодежкой» и на вулкан поднимались, и в походы ходили, и в монастырях работали, и праздники вместе отмечали, и концерты и выставки организовывали. И не только с «молодежкой», но и с другими прихожанами.

В Хабаровске в такой же мере этого делать не удается — гораздо больше послушаний. Ну и потом — уже возраст: мне шестьдесят. Но с парашютом я прыгал. С ребятами из «молодежки» и несколькими семинаристами. Предложил им сам; не заставлял, не провоцировал, просто предложил и смотрел на реакцию. Кто-то отказывался по принципиальным соображениям, а кто-то хотел, но боялся, не мог преодолеть страха. Вот таким мне хотелось помочь.

— Но почему Вам было так важно, чтобы они себя преодолели?

— Они же будущие пастыри. А это прежде всего жертвенность и любовь к пастве, к тем, кого тебе поручил Господь. Батюшка Иоанн (Крестьянкин) говорил о необходимости малого доброделания — не великих подвигов, а ежедневных малых, но важных для людей и Бога дел. Пастырю — постоянно преодолевать личные желания, полностью посвящать себя тому, что служит спасению паствы. А для этого нужен навык, этому нужно учиться.

Часто в семинариях студенты ограничены в движении, физической деятельности. В их возрасте это может привести к печальным последствиям и для здоровья, и для будущего пастырства: привыкнут к благополучной, размеренной жизни — потом придется принуждать себя к миссионерству, другой активности. А пастырство из-под палки, а не по велению сердца… сами понимаете... Нужен молодым ребятам подвижный образ жизни.

В нашей семинарии для начала я ввел зарядку: после сна 20 минут. Сначала им тяжело было. Но я не отступал: «Вы же будущие пастыри. Это значит, у вас будет приход, может быть, и не один. На Дальнем Востоке большие расстояния, вам придется посещать несколько поселков. Для этого необходимо и здоровье, и физическая подготовка». Поняли, согласились. Затем раз в неделю стали плавать в бассейне. Раз в неделю — спортивные игры. После этого и предложение о парашюте последовало.

Сейчас у нас есть своя футбольная команда, на равных состязаемся со светскими вузами, соревнования по настольному теннису проводим, да и много других спортивных событий в семинарии происходит.

— Воспитанию будущих пастырей посвящена и Ваша кандидатская диссертация по психологии. Что заставило выбрать такую тему?

— Тема кандидатской такая: «Зависимость эффективности пастырского служения от мотивационно-смысловой сферы пастыря». Пастырская мотивация, желание пастыря служить — главное в его деятельности. Если этого нет, служение вырождается в ремесло: могила-кадило-квартира-кропило. И здесь очень важно, как осуществляется духовная подготовка в семинариях, как выстроен духовно-воспитательный процесс. Полезно современным пастырям знать и основы психологии, владеть некоторыми психологическими навыками, уметь отличать духовные отклонения от психических болезней, знать, как вести себя в последнем случае. Сейчас вскрывается одна из главных проблем современности — профессиональное выгорание. У католиков и протестантов существует целая система коррекции этого состояния у пастырей, а у нас это не изучалось никак.

— Такое выгорание, на Ваш взгляд, неизбежно?

— Нет, я не могу сказать, что оно неизбежно. Православие обладает всей полнотой благодати, которая нас, немощных, врачует и оскудевающих восполняет. Но в семинарию приходят люди из мира, а не послушники из монастырей, воспитанные там с малого возраста. Приходят с множеством психологических, личностных дефектов. Бывает, мы растим из юноши священника, в уверенности, что все необходимые христианские основы у него есть. А он человеком еще не стал: не научился любить, не научился слушать людей, не готов быть отцом своей пастве.

Бывает, что в семинарию не приходят, а уходят: от мира, от своих проблем. Или хотят устроиться в жизни безбедно…

— Как эта проблема решается?

— Решение, как я говорил, одно — четко и правильно выстроенный процесс духовно-нравственного воспитания в духовных школах, отбор кандидатов при поступлении: не каждому дано пастырствовать. И в этом может оказать помощь практическая психология. Два года я этим занимаюсь. Думаю, не безуспешно.

Есть и другая сторона: некоторые преподаватели хорошо знают богословские науки, но методикой преподавания не владеют. Отсюда неинтересные занятия, скучные лекции, плохое усвоение знаний студентами, потеря интереса к учению. Два года назад в нашей семинарии я ввел обязательный курс — уже не для воспитанников, а для преподавателей. Опытные светские педагоги и психологи обучают преподавателей семинарии методике преподавания, методам развития речи, памяти, активного усвоения знаний.

Кроме того, несколько раз в году мы приглашаем православных психологов для проведения тренингов общения, преодоления внутренних барьеров, развития креативности.

Несбыточная мечта   

Концерт в строящемся соборе во имя Святой Живоначальной Троицы в Петропавловске-Камчатском

— Владыка, Вы согласны, что монашеская жизнь фактически прекращается с архиерейской хиротонией?

— Если по иноческим уставам судить, то да. По сути — нет. Первым истинным монахом был Христос Спаситель. Но в келье Он не жил, акафистов, насколько мне известно, не читал. Хоть архиерею это трудно, но всегда можно найти время и для молитвы, и для того, чтобы быть с Богом. Внешне с людьми, внутренне — с Богом. Так батюшка Иоанн меня учил.

Довольно долгое время я был убежден, что невозможно совместить архиерейство с монашеством. Только когда стал читать книги владыки Сурожского Антония, все встало на свои места: понял, что совмещать можно и нужно. Нужно быть в послушании у Бога: идти туда, куда Он посылает, делать то, что Он велит, учиться видеть Его в окружающих тебя людях. Тогда Он Сам будет с тобой.

Помню, батюшка Иоанн написал мне как-то: многие иноки, «уходя от мира», уединяясь в кельях, просто следуют своей гордыне. А ты иди к людям и служи им! Тогда будешь хорошим монахом.

— Если бы Вам сейчас предложили вернуться в любой период Вашей жизни, кем бы Вы хотели быть?

— Простым монахом в келье Свято-Духова монастыря. Все годы архиерейства это было моей мечтой. Она и сейчас осталась, эта мечта. Правда, уже несбыточная.

Фото Софии Никитиной

Журнал «Православие и современность» № 28 (44)

Беседовала Валерия Посашко