Папиными молитвами

Ты же, когда молишься, войди в комнату твою и, затворив дверь твою,
помолись Отцу твоему, Который втайне;
и Отец твой, видящий тайное, воздаст тебе явно.

(Мф 6:6)

Кадр из фильма «Мимино»

Мы познакомились с Шалвой так. Моя подруга Римма состояла в должности многофункциональной бессменной няньки при одном светском семействе. В ее обязанности входила уборка, готовка, надзор за младшим отпрыском и даже ночевки, пока родители не прибудут домой из казино. Иногда «мальчику хотелось на травку» и Римма выезжала с ним в Ваке-парк. Для этих поездок был задействован постоянный таксист Шалва.

Когда у меня было время, я иногда присоединялась к ним, и мы вместе «пасли» Мерабико на площадке с аттракционами. Мы сидели и болтали о том о сем, не выпуская шестилетку из поля зрения. Мерабико носился между каруселями и тиром, просаживая папашины капиталы на всякую дребедень.

Римма наблюдала утечку купюр с болью в сердце и иногда констатировала:

– За час уже две мои дневные зарплаты спустил! И куда? На тир! Тьфу!

Шалва сидел рядом и улыбался своим мыслям. Его трудно было чем-то удивить. Помимо шоферского стажа, он был и геройский дедушка по совместительству. Содержал двух взрослых сыновей и «лапушку-внучку».

Кругозор у Шалвы был поистине бескрайним. Он со знанием дела судил о ближневосточном конфликте, психологических проблемах конкретных политиков и экономических прогнозах во всем мире.

Во время этих прогулок Шалва часто рассказывал нам что-то из своей жизни.

Вот некоторые из его рассказов, что удержала моя дырявая память.

***

Как-то зашел у Риммы с Шалвой разговор о гендерном превосходстве.

– Мужики сейчас никчемные, вырождаются, за редким исключением, – рассуждала Римма, щелкая семечки. – Будь моя воля, я бы их всех загнала бы в гетто и там пахала бы на них.

Шалва, само собой, запротестовал.

– Солнце мое, я понимаю, что у тебя нас зуб большой и заслуженный. Нелегко одной двоих поднимать. Но тут под другим углом надо смотреть. Вот я вам про Акопа расскажу. На одной бирже столько лет таксовали.

Мы поняли, что у Шалвы «приход музы» и настроились слушать.

– Акоп от нас, биржевиков, ничем не отличался. Шоферил, как все, вне очереди клиентов не ловил. Имел жену и двоих детей: сына и дочь. На вид тоже ничего героического. Толстяк он и есть толстяк. Сперва живот идет, потом горбатый нос из-за угла появляется и кепка-аэродром в придачу. Над собой хохмил: «Тело растет до 25 лет, а живот и пятая точка, видно, не в курсе научных открытий».

Короче, Акоп при всей своей комичной комплекции был еще тот орел. Как-то в начале 90-х остановили его пятеро гвардейцев и давай автоматом перед носом трясти.

– Убирайся из машины, пока мы тебя тут не пристрелили.

Любой бы из нас на его месте плюнул бы и не стал связываться. Но Акоп попер на них с голыми руками и длинным языком.

– Давай стреляй! Из машины не выйду. Чем я потом семью буду кормить?! – и послал их по известному адресу.

Гвардейцы поорали и отстали.

Жене он, конечно, ничего не сказал. Себе дороже. Своим кудахтаньем плешь проест.

Причем, он никогда не трепался, что, мол, «я для семьи сверхположительный и с жены пылинки сдуваю». Наоборот, жили они как кошка с собакой, в постоянных скандалах.

Но тут, я думаю, больше разница в менталитетах виновата. Он свою Валю из России привез, когда там в армии служил. Характер у нее очень уж властный. Все им командовать пыталась, да еще при людях. От этого Акоп до бешенства доходил.

Мы ему, грешным делом, советовали:

– Разведись с ней, Акоп. Это же не женщина, а бензопила «Дружба».

Так он за «бензопилу» Нугзару в морду дал.

Мы и не лезли больше с сочувствием. Чужая семья – потемки.

С нашей, мужской, точки зрения, любил он ее сильно, а с вашей, женской, – тиран и деспот

С нашей, мужской, точки зрения, любил он ее сильно, а с вашей, женской, – тиран и деспот. Валя по такой же логике на каждом углу ему кости мыла: и такой он, и сякой. Прямо выкрасить и выбросить.

Как-то Валя сильно отравилась и в инфекционку попала. Ребята сказали: на аппаратах лежит, в полной отключке. Акоп около нее сидит, врачей контролирует.

Пошел я ее проведать. Все же Акоп – сменщик мой бывший, еще с советских времен.

Заехал туда под вечер. Смотрю, сидит Акоп в полутемном коридоре, обхватив голову руками, в пол смотрит.

Тронул я его за плечо.

– Ты чего здесь, а не внутри, в палате?

Он поднял на меня глаза, а в них слезы. Никогда я его таким не видел: ни до, ни после.

Вот сижу, молюсь, как могу, чтоб мне вместо нее уйти. Валя еще нашим детям нужна

– Врачи сказали, что шансов почти нет. Вот сижу здесь, молюсь как могу, чтоб мне вместо нее уйти. Она моложе меня на двенадцать лет. Я уже все, списанный товар, скоро вообще не смогу работать. А Валя еще нашим детям нужна.

Сел я рядом, стал его успокаивать. Мол, все бывает, и врачи ошибаются, и чудеса случаются.

Акоп молчит, только в руках свою кепку комкает и вместо платка ее иногда использует.

– Э, Шалва-джан. Не слышит Он меня, не слышит. Я ведь тогда икону со зла разбил.

Не понял я, что он такое говорит. И он мне рассказал, что много лет назад он, ругаясь с Валей, икону об пол швырнул – напополам сломал. А икона была какая-то особая. Родители ею благословили.

– ... Дед моей Вали, – рассказывал Акоп дальше, – священником был. Его в России прямо после революции расстреляли и всю семью за веру долго мытарили.

Поверишь, Шалва, я хоть и неверующий, но чувствую, что с детьми у меня проблемы явно из-за того случая. Не скажи мне, что я чокнулся. Просто не могу словами объяснить...

– А с детьми у него что было? – поинтересовалась Римма, постепенно входя во вкус истории.

– Да как тебе сказать. Дети как дети. Только нескладуха какая-то была явно.

Сын его женился и все ребенка никак не мог завести. Куда только ни ходили, как ни лечились. Все в пустую. Я так понимаю, в сыне была причина, иначе давно бы новую невестку привели. А тут все шито-крыто и не разводятся. Дочка Акопа – умная, красивая, а все замуж никак не могла выйти. Вроде все при ней и опять мимо.

Акоп переживал страшно, что внуков не было. Но крепился

Акоп, конечно, переживал страшно, что внуков не было. Но крепился.

На чем я остановился? Ах, да. Валя выздоровела. Как, почему – не знаю, но факт есть факт.

Еще какое-то время прошло и Акоп с трассы сошел. Не мог уже больше вкалывать. Дома засел и как-то сразу в старика превратился. Нагнал я его на улице – не узнал сначала. Походка шаркающая, с зубами проблема и вид того… Не для газеты, одним словом.

Меня не было в городе, когда он умер. Ребята с биржи скинулись на венок и прочее, ходили Вале соболезновать.

Недавно встретил я его дочку на базаре. И что ты думаешь? Она замужем и уже беременная, а у ее брата растет мальчик. Шутка ли, пятнадцать лет детей не было! Я подумал: усыновили все-таки. Надо же продолжать фамилию.

Я обрадовался, расцеловал ее.

– Мальчик, говорит, копия дедушки. Все у нас хорошо, папиными молитвами.

Акоп не был верующим. Точнее, не говорил на эту тему. А в сердце... Пойди пойми, что у него было в сердце

Я не поверил своим ушам. Что за формулировка в Валином стиле? Акоп не был верующим. Точнее, никогда не говорил на эту тему. А в сердце... Пойди пойми, что у него было в сердце. Это тебе не проходной двор, чтоб каждого пускать туда грязными ногами. Вот и подумал, может, наладил человек свои отношения с Господом Богом.

– Может, у них все наладилось благодаря заступничеству новомученика – того расстрелянного священника? – выдвинула я более логичную гипотезу.

Шалва присвистнул и посмотрел на меня из-под козырька ладони.

– Э-э, да кто же это может точно знать? Я сам без понятия в таких тонкостях. Просто рассказал историю о том, что психология у нас с вами разная. Так что не спешите делать выводы своим женским коротким умом!