Покаяние и утки в парковом пруду

О «лукавстве дней», отпущенных нам для покаяния, и о «как бы обычных» грехах, точке невозврата и «разбойничьей» схеме спасения – беседа с настоятелем возрождающегося вологодского храма Рождества Пресвятой Богородицы на Нижнем Долу протоиереем Александром Лебедевым.

Преп. Мария Египетская

– Отец Александр, скоро мы чествуем память преподобной Марии Египетской, почитаем великие подвиги этой святой. Столько лет в покаянии, в лишениях, в молитвах провела преподобная, отринув греховную жизнь! Что заставило ее пойти на такие жертвы? Возможно ли это вообще после стольких лет жизни в грехе, когда душа убивается, когда голос совести практически задушен?

Прощение Богом отмеривается не по тяжести греха, а по силе нашего покаяния

– На мой взгляд, мотивом всей покаянной части жизни преподобной Марии Египетской была жажда спасения души. Она осознала свою греховность и сделала всё для того, чтобы не только не возвращаться к прежнему образу жизни, но и вырвать из души корень былых грехов – страсть блуда. Она поставила себе жизненной задачей освободиться от этой страсти, победить ее и, как говорится, «за ценой не постояла». Удивительно в примере преподобной скорее ее решимость и бесповоротность, а не живучесть совести. Можно предположить, что в своей до крайности греховной жизни Мария Египетская, однако, совесть свою не глушила, не убивала, она, по-видимому, вовсе не знала, что это такое – совесть, и никогда в ее голову не приходило, что можно жить как-то иначе. Но наступило пробуждение совести, которое описывается в житии святой очень ярко. И обретенной совести святая уже никогда не изменяла. Большая часть людей – что во времена преподобной, что в наши дни – находятся в иной духовной реальности. В нас есть совесть, и она способна указывать верные нравственные ориентиры, но мы часто ею пренебрегаем. И в этом смысле мы можем быть менее греховны, чем Мария Египетская, но более бессовестны. В этом кроется опасность для нашего спасения, ведь прощение Богом отмеривается не по тяжести греха, а по силе покаяния. А какое может быть покаяние у человека с беззубой совестью?

– Мы со своими «как бы обычными» грехами можем ли бояться заглушения голоса совести? Как нам надо относиться к своим «обычным» грехам?

Попробуй преодолеть осуждение, раздражительность, недовольство – и убедишься, что эти грехи отчаянно сопротивляются

– Вот об этом я и начал говорить. Мелочность наших грехов создает иллюзию их неопасности и подталкивает человека к духовной беспечности. А это ошибка. С одинаковым успехом утянет на дно человека и повешенный ему на шею кирпич, и мешок с песком. Мизерные песчинки в совокупности образуют значительный груз. Так и наши «бытовые» грехи имеют свойство копиться. Не нужно обманываться их малостью, на самом деле те грехи, которые мы считаем незначительными, самые тяжелые. В смысле их преодоления. Человек, совершивший, к примеру, убийство, осознавший свой грех и раскаявшийся, не повторит его. А попробуй преодолеть осуждение, раздражительность, недовольство – и убедишься, что эти грехи отчаянно сопротивляются и большей частью мы бессильны перед ними. Годами человек носит на исповедь один и тот же стандартный набор грехов, и мало что в его жизни меняется. А ведь изменение жизни – это и есть показатель покаяния. «Слово можно опровергнуть словом, а чем ты опровергнешь жизнь?» – говорит святитель Григорий Богослов. А наша жизнь неопровержимо свидетельствует, что наши слова и мысли о покаянии (имею в виду в тех самых «повседневных» грехах) лишь слова и мысли, но не живое, настоящее покаяние. А если нет покаяния, то может ли быть прощение?

– Как разорвать эту цепь привычных грехов, ведущих в ад?

– Честными, настойчивыми, мучительными попытками от них избавиться. Если каждый раз, поймав себя на том или ином «повседневном» грехе, просить у Бога прощения и пытаться не возвращаться к нему, если каждый раз после исповеди как можно дольше крепиться и не повторять греха, то в жизни человека появляются некие просветы. А это уже результат. Это уже изменение в духовной жизни, пусть и не кардинальное. Это уже не беспросветное состояние. Это надежда на победу, потому что Бог, как известно, не только дела приемлет, но и намерения целует. Он не дожидается, пока человек проделает весь путь, отделяющий его от Бога, но выходит ему навстречу и на помощь, подобно тому, как в притче о блудном сыне покинутый отец выбежал навстречу сыну, увидев его издалека, а не стал дожидаться, пока тот добредет до дома. Для такого построения духовной жизни требуются внимательное отношение к себе, бдительность, непримиримость к своим «обычным» грехам, потому что они берут над нами верх благодаря снисходительности, с которой мы к ним относимся.

– Мы постоянно вспоминаем, на каждой Литургии о еще одном покаявшемся человеке. Благоразумный разбойник. Вот он, в отличие от преподобной Марии, грешил всю свою сознательную жизнь. А в рай вошел с Христом, причем первым из смертных. Неплохо! А что если так мне сделать: «нарадуюсь» тут, на земле, всякой веселой жизни, ни в чем себе отказывать не буду, а под конец, под пенсию где-то, начну, так и быть, в храм ходить, свечки ставить. Ну, пенсия – храм – хлебушек – утки в парковом пруду – и я весь такой покаявшийся с палочкой. На крайний случай – на смертном одре покаюсь. Может быть, даже искренне. А Бог мне всё простит. Могу ли я при таком устроении рассчитывать на то, что мой «покаянный» голос достигнет Неба?

– Как всё здорово распланировано. Другое дело, что будет-то всё совсем не так. Вспомните, как часто наша жизнь складывается так, как мы планируем? Никогда. Хочешь рассмешить Бога – расскажи Ему о своих планах. План, описанный в вопросе, тоже в первую очередь вызывает усмешку. Ну, хорошо, посмеялись, отдышались, а теперь серьезно. Покаяние требует искренности. Покаяние может быть неумелым, запоздалым, очередным покаянием всё в тех же грехах, еще каким-то не идеальным, и это будет покаяние. Но если нет искренности – нет покаяния. А то, что описывается в вопросе, искренностью не назовешь. Вдобавок к этому есть еще опасности, которые подстерегают человека, желающего пожить в удовольствие и покаяться перед смертью.

Опасность первая: смерть может быть внезапной. Даже когда человек стар и болен и всем понятно, что исход жизни не за горами, смерть его всё равно становится некоей неожиданностью.

Грехи имеют свойство копиться. Чем больше грехов, тем труднее исповедь и покаяние. Так что время работает против нас

Опасность вторая: грехи имеют свойство копиться. Чем больше грехов, тем труднее исповедь и покаяние. В этом смысле время работает против нас, и если сейчас мы можем собраться на исповедь, то будущее только усугубит положение.

Опасность третья: точка невозврата. Что это такое в духовной жизни, покажу на примере пьянства. Чем отличается человек пьющий от алкоголика? Одной рюмкой. Той самой рюмкой, выпив которую, он перешел грань между злоупотреблением и зависимостью. До определенной степени человек пьет, но еще в силах удержаться, но потом – пьет, потому что не может не пить. Беда в том, что никто не чувствует и не знает, какая из рюмок станет той самой, решающей. Знал бы – не выпил бы. Вот и в наших грехах может наступить момент невозврата. До определенного момента человек грешит, но еще способен покаяться, а затем наступает такое истощение души, такое несопротивление греху, что у человека нет сил не то что на покаяние – нет сил даже захотеть покаяться. И никто не знает, какой из наших очередных грехов станет той самой «одной рюмкой». Помочь здесь может только чудо: на него можно надеяться, но на него нельзя рассчитывать.

Ну и в завершение: у разбойника был единственный шанс обратиться к Богу, и он этот шанс использовал, не упустил. А сколько в нашей жизни было упущенных возможностей обращения к Богу, исправления своей жизни? Так что в «разбойничью» схему спасения мы явно не укладываемся. А если сознательно грешить будем, то и подавно не уложимся.

Благоразумный разбойник

– Я бы посоветовал молиться не столько ему, сколько с ним: «Помяни мя, Господи, егда приидеши во Царствии Твоем».

– А не наглость ли: какой-то там убийца, вор, рецидивист, пожизненник и т.п. вместе с Христом входит в рай?! Первым. А как же справедливость? А я, который каждый вечер молитвы читаю и утром тоже, никого не убиваю, не краду и т.д. – я вообще хороший. Пустите меня в рай тоже.

– Бог не справедлив, Бог – милостив. Это аксиома, и она не обсуждается. Зарождение веры в человеке – чудо Божие, дело Его милости по отношению к человеку. Момент зарождения веры для каждого из нас, я думаю, определяется просто – самый подходящий из всех возможных. Но вот откликается человек на это чудо по-разному. И тут можно сравнивать.

То, что произошло на Голгофе, на одном из трех крестов – справа от распятого Христа, – поможет понять более внимательное чтение евангельского повествования. Известно, что в рай просто так, с наскока, не попадешь. Известно также, что человеческое слово может обладать большой силой. Так какова же должна быть сила произнесенных разбойником слов, чтобы они в глазах Божиих перевесили всю его беспутную жизнь?! Из каких глубин души они должны были родиться?! Попробуем разобраться.

Священник, который еще до введения в нашей стране моратория на применение смертной казни духовно окормлял смертников, – протоиерей Глеб Каледа – писал, что приговор выносится одному человеку, а исполняется над совершенно другим, правда, с теми же именем и фамилией. Настолько сильно человек меняется перед лицом смерти. Мне кажется, такое внутреннее перерождение пережил на кресте благоразумный разбойник. Евангелисты говорят, что распятые с Христом разбойники поносили Его, но затем с одним из них произошла перемена – он каким-то непостижимым образом увидел в распятом рядом с ним, избитом, заплеванном, униженном, умирающем «смертнике» Бога, Чье величие превосходит разум человека. Не удивительна ли такая сила веры разбойника?

Кроме того, он явил и любовь к Богу. Часто говорят, что сейчас невозможно выполнять заповеди: мол, жизнь такая пошла. А вот распятый на кресте разбойник, которому жить оставалось считанные минуты, нашел возможность выполнить самые важные заповеди – любви к Богу и ближнему. Кажется, он никак не мог проявить эту любовь – что может сделать человек, приколоченный ко кресту? Однако он попытался хотя бы словесно защитить Христа (а Он ему был и Бог, и ближний) от поношений другого разбойника. Единственное, что он мог сделать, – он сделал. Нашел силы в нечеловеческих муках думать не о себе, а о другом. Такова была сила его любви.

Наконец, достойны внимания слова, обращенные разбойником ко Христу: «Помяни меня, Господи, когда придешь в Царствие Твое». Разбойник понимал, что рая он недостоин. «Что ж, – примерно так мог он думать, – если не я сам, тогда хотя бы воспоминание обо мне может проникнуть в рай. Быть рядом с Тобой я недостоин, но хотя бы вспоминай обо мне – мне этого будет довольно». Такова была надежда разбойника на милосердие Божие.

В предсмертных мучениях разбойник сумел проявить веру, надежду и любовь – главные христианские добродетели. За это и удостоился рая

Получается, что в предсмертных мучениях разбойник сумел проявить веру, надежду и любовь – главные христианские добродетели. За это и удостоился рая. А вот наше предсмертие значительно продолжительней, чем у разбойника, следовательно, мы имеем гораздо больше возможностей проявить свои веру, надежду и любовь – это ведь тоже «несправедливость», так давайте воспользуемся этой льготой – и тоже в рай.