«Если вам повезло проснуться в Белграде, то требовать у судьбы большего — наглость», — писал сербский автор Душан Радович. О том, как приехать в столицу Сербии и не увидеть ни одного музея, рассказывает корреспондент «Татьянина дня».
Так пишет мне в чат моя знакомая Светлана, переводчица и автор книги «Люди Сербской церкви», пока я собираю чемодан.
— Кошава дует. Но ты не волнуйся.
— Что такое кошава?
— О, ты не знаешь! Это когда примерно с неделю из тебя выдувает внутренности.
Чемодан кажется пустым. Я кладу тёплые вещи на случай, если суровый балканский ветер не успеет нагуляться над Савой и Дунаем до моего приезда.
— Я буду много плакать, — печатаю я Свете. — Это ничего?
— Ничего. Плачь сколько влезет. Здесь для этого самое место.
Восток на Западе
Современные русские почти ничего не знают о Сербии, больше о Черногории: там тёплое море и дешёвая недвижимость.
Нет, что–то, пожалуй знают. Кто интересуется политикой, скажет, что это бывшая Югославия. Возможно, вспомнит, как в 1999 году войска НАТО 78 дней бомбили Белград, потому что президента Слободана Милошевича обвинили в этнических чистках албанцев на территории Косова.
В 2008 году интерес русских к Сербии возрос снова: международный скандал вызвало отделение территории Республики Косово, поддержанное многими странами вопреки позиции сербских властей. Россия новопровозглашённое государство не признала, встав на сторону сербов. В Москве проводились фотовыставки, развешивались флаги с надписью «Косово je Србиja», стартовала акция «Синяя ленточка» в поддержку братского народа.
Пошумело и вроде бы улеглось. Теперь Сербия для многих русских — просто страна в центре Балканского полуострова, которую можно посмотреть по пути в Западную Европу. Но те, кто поближе к Церкви, почти не задумываясь скажут, что сербы — свои, православные. Восток на западе и Запад на востоке.
Добро дошли
— Здесь ты будешь чувствовать себя как дома, — говорит мне Йован Янич, официальный биограф Патриарха Сербского Павла. Я не понимаю ни слова и смущённо киваю.
— Садись вперед, — говорит мне Света. — Скоро ты поймешь: Сербия — это люди. Зеленая пелена деревьев всё быстрее проносится мимо. Мы едем в Раковицу.
Раковица
На могиле Патриарха — крест из серого мрамора с надписью на сербском: «Будем людьми«.
К могиле подходит мужчина. Скромно крестится, делает земной поклон, целует край креста и быстро уходит.
— «Будем людьми и никогда нелюдями», если переводить дословно, — говорит Света. — Патриарх Павел понимал, насколько важно в наше непростое время оставаться человеком.
Я плачу, уткнувшись лбом в серый мрамор. Анютины глазки вздрагивают под ударами капель. Начинается дождь.
Я поправляю сползший платок рукой и нахожу в волосах божью коровку.
— Прячься. Скоро пойдёт дождь. Здесь ты в безопасности, — говорю я и сажаю божью коровку на цветок.
«Скоро ты почувствуешь себя здесь, как дома», — крутится в голове.
Топчидер
Здесь служит протоиерей Деян Деянович. Его проповеди вызывают восхищение.
— Отец Деян, когда мы только начинали приходить сюда, сказал нам, что в общине должны знать друг друга по именам, — говорит матушка Ирина Войводич. Ее муж, отец Василий, служит вместе с отцом Деяном.
Я стою в толпе. Плотно, но никто не толкается и не пытается протиснуться вперёд. Меня все время норовят посадить, хотя я совсем не устала.
Здесь нет золотых куполов и подсвечников внутри храма — свечи ставят в специальном месте в песок или гальку, покрытую водой. Служат на церковнославянском и сербском вперемешку: половину службы я понимаю, другую пытаюсь угадать по смыслу. Но смысл сербского не всегда уловим: здесь «право» — это прямо, а театр — «позориште».
После службы меня знакомят с протой Деяном. Он хорошо говорит по-русски.
— Двадцать пять.
— О, ты неприлично молода. Мне уже 85 лет. В день Покрова Божией матери было 59 лет, как я служу.
Я вкладываю в руки священника кулек московских конфет. Отец Деян внимательно ощупывает пакет — он почти не видит.
— Вот ты вручила мне подарок, а всех, кто приходит ко мне с подарком, я спрашиваю: «Когда в следующий раз придёшь?» И тебя спрашиваю: когда в следующий раз придёшь?
— Ох, — теряюсь я. — Я не знаю…
— Ты должна ответить: «Как можно скорее». Отвечай!
— Как можно скорее, — повторяю я с улыбкой.
— Вот и хорошо. Приходи как можно скорее, ведь так я быстрее получу второй подарок.
О любви
Отношение к русским в Сербии — особая тема.
— Ты в первый раз в Белграде? Ооо, как хорошо, что приехала!
Так говорит почти каждый, с кем меня знакомят.
Ко мне на скамейку подсаживается Елена Савич, прихожанка храма на Топчидерском кладбище. Тридцать лет она работала певицей в Национальном театре Белграда. Елена — из семьи русских эмигрантов, её отец женился на сербке.
После революции 1917 года здесь был настоящий приют для русских белогвардейцев: спасались целыми семьями. Кто-то бежал дальше, на запад, кто-то оставался здесь.
— Мой дедушка, — говорит Елена, — был казаком. Как он пел! Мы с ним говорили по–русски. Вот я сейчас уже забыла некоторые слова, но когда говорю с тобой, то вспоминаю их, и мне приятно.
В русской Троицкой церкви в Белграде до сих пор хранятся иконы, привезенные эмигрантами в начале XX века. Здесь же похоронен последний лидер Белого движения Пётр Николаевич Врангель. Есть целый участок на Новом кладбище, где покоятся останки русских военных, духовных и государственных деятелей. Есть и Русский дом — центр русской культуры в сербской столице.
Елена включает музыку. Из колонок раздается голос Жанны Бичевской. Она поет казачьи песни. Елена ставит на стол рюмочку домашней ракии.
— Больше всего дедушка любил русскую водку с малосольным огурцом. Он был настоящий русский.
Муж Елены суетится вокруг стола.
— Ваш муж все время улыбается.
— За это я его и полюбила. А как его любил мой папа! А дедушка!
— За что они нас так любят? — спрашиваю я у Светы, когда мы едем домой.
— Когда любят за что-то, это уже не любовь.
Лицо в шрамах
Торчащая арматура, тэги на стенах, дешёвая плитка на тротуаре. Белград не похож на большинство европейских городов. Из Европы здесь только барочная колокольня Соборной церкви, рядом с которой находится Сербская патриархия.
Но атмосферу Белграда не спутаешь ни с чем. О ней лучше всего сказал сербский писатель и художник Момо Капор: «И наконец, дух Белграда — это ощущение, что ты дома, что никакие беды не выпадут на твою долю, так как ты среди своих людей, которые в любой момент могут одолжить тебе пару монет, немного любви, крышу над головой и абсолютно необходимое соучастие в предрассветных шутках».
В Сербии вообще просто: пришёл — перед тобой уже рюмочка ракии и кофе. На обед можно пойти в кафану в богемный район Скадарлия.
Кафана — это не просто кафе-столовая: этому слову нет аналога в русском языке, как нет аналога и этому явлению. Кафана — это стиль жизни. Здесь основывали партии, обсуждали новости, заключали сделки, смотрели кино, пели, танцевали и наслаждались моментом. Carpe diem и никуда не спеши.
Хорошие, но странные
Георгине двадцать два, и она нежна, как цветок, Она учится в Белградском университете на филолога.
Мы ходим по зоопарку, который находится рядом с крепостью Калемегдан. Помещение террариума обветшало и напоминает заброшенный дом культуры. На полу в клетках хищных птиц валяются мыши.
— Ты помнишь, как бомбили город? Тебе было страшно?
— Очень. Я помню, как мы всей семьей бежали в подвал, чтобы укрыться. Не хотелось бы ещё раз это пережить.
По-русски Георгина говорит лучше меня — услышать от нее сленг или какой–нибудь жаргонный выверт кажется невозможным.
— А вы смотрите кино на занятиях по русскому языку?
— Да, конечно.
— Можешь рассказать, что смотрели из последнего?
— Ну, помню были «Ёлки–2». Ещё «Духлесс».
— Боже мой, почему вы смотрите всякий трэш?!
— Смотрим, чтобы осваивать современную лексику. Но вообще мне нравится «Брат».
Георгина была в Санкт-Петербурге, где снимали этот фильм. Говорит, ей очень понравилась архитектура. И люди хорошие, но странные.
— Когда мне нужно было что-то спросить, я подходила к людям на улице и говорила: «Извините, не могли бы вы мне помочь?» И люди пробегали мимо меня, даже не останавливались. Наверное, они думали, что я прошу денег на метро.
Места для размышлений
Калемегдан — это место для влюблённых. Отсюда на Белград открывается особенно красивый вид: мосты, а под ними, как говорят сербы, Сава целуется с Дунаем.
Крепость Калемегдан построена ещё в римские времена. Когда её завоевали турки, они назвали это место «холмом для размышлений».
Сейчас здесь просто место отдыха горожан и туристов: красивый парк, несколько музеев, зоопарк, обсерватория и две православные церкви — Ружица (Розочка) в честь Пресвятой Богородицы (паникадило там сделано из гильз, патронов и сабель сербских воинов) и Святой Параскевы Петки с целебным источником.
Но даже нецерковный турист не может пройти мимо Собора святого Саввы, который считается самым большим православным храмом на Балканах. Храм красив снаружи и пуст внутри. Серые стены, серый пол. Вечная нехватка средств продлевает стройку, начавшуюся в 1935 году. Местные шутят, что для завершения работ нужно, чтобы сюда ещё раз приехал с визитом Владимир Путин.
Сербия — это люди
Матушка Ирина Войводич вырастила и воспитала одиннадцать детей. Она знает русский, греческий, итальянский, английский и учит с детьми французский. Недавно на книжной ярмарке в Белграде прошла презентация её книги о сербских монастырях.
У меня к матушке только один вопрос: как она все успевает?
— Я? Я не знаю. Я не успеваю…
Матушка прикрывает глаза и улыбается.
— Когда я вышла замуж, я вообще не знала, что есть такой человек — как это по-русски называется? Свекровь? Я просто не думала об этом. А тут она звонила мне каждый день! Я даже не думала, что так будет.
Старшая дочь Ирины, Христина, учится на юриста. Мы говорим с ней по-английски.
— Я привыкла, что мне задают вопросы. Я даже запомнила их порядок. Сначала спрашивают: «У тебя правда десять братьев и сестер?». Потом: «А сколько мальчиков и девочек?». Потом: «А близнецы есть?» Почему-то многие думают, что мы живем бедно, или что мы глупые, но это не так. У нас всё хорошо.
В Сербии льготы для многодетных семей предоставляются только до четвёртого ребенка. Дальше дети как бы не считаются: никаких бесплатных школьных обедов и семейных билетов в зоопарк. Семья Ирины кажется мне чудом. Но, кажется, здесь всё на своих местах.
— Если тебе двадцать пять, для нас ты ещё очень молода, — говорит матушка Ирина. — Когда отец Василий позвал меня замуж, мне было двадцать пять лет. Я пришла к митрополиту и сказала: «Я хочу ещё побыть ребенком». Представляешь? Если бы он не благословил тогда идти замуж, не знаю, что было бы. Не представляю.
Если вам повезло проснуться в Белграде…
Однажды мне повезло проснуться в Белграде.
Туристы ищут здесь шикарных ресторанов — и не находят. Ищут музеев — их тоже почти нет. Ищут архитектурных изысков — их разрушили. Но обшарпанные стены, выдранная арматура и сбитая штукатурка — ещё не повод не любить.
Сербия — это место, где тебе рады. Бери с собой кулек с конфетами — и приезжай. Захвати печенье в ближайшем супермаркете — и приходи пить кофе.
— Когда ты вернешься в следующий раз, я покажу тебе…
Здесь знают, что ты вернёшься. Их твёрдый язык трудно понять, но с ними не тяжело говорить. Ты говоришь по-русски, тебе отвечают по-сербски — и всё ясно.
— А, ты русская? Наши братья!
Братья, которые даже если молчат, разговаривают. Сердцем.
Фото автора
Teper, kak sebe chuvstvovat na granici vostoka i zapada.
Tam na meste gde celuyutsya Sava i Dunai - dumayu slozhno.
Kak sebe chuvstvovat na meste gde ti realno popadaesh na pervoe pravoslavie. Da, chustvo deistvitelyno drugoe.
Pervoe pravoslavie, s zapada, na vostok.
Kak bi skazal serbski Patriarh Pavel - "Budem lydmi".
Prosto lyudmi.
Zapadu nikogda eta definiciya ne naravilasya, po tomu chto s tam zveri, tam zlo, a u nas, v Serbii i Rusii lyudi, prostii, obichni.
U ih materiyalnoe, a u nas, dushevnoe, pravoslavnoe.