«Еще 4 храма-часовни могут появиться в Антарктиде»

Святейший Патриарх Московский и всея Руси Кирилл в феврале впервые в истории посетил Антарктиду по приглашению российских полярников и совершил богослужение в единственном постоянно действующем антарктическом храме — освященной в 2004 году Троицкой церкви на станции Беллинсгаузен на острове Кинг-Джордж (Ватерлоо). Патриарха не случайно сопровождал епископ Горноалтайский и Чемальский Каллистрат — он принимал участие в строительстве храма, в 30 лет стал первым его настоятелем и дважды зимовал на российской полярной станции. О том, как складывается духовная жизнь полярников, зачем им храм и что делают в Антарктике монахи Троице-Сергиевой лавры, архиерей рассказал в интервью РИА «Новости».

Фото предоставлено Горноалтайской епархией РПЦ

— Владыка, что означает посещение Патриархом антарктической станции?

— Научная станция Беллинсгаузен расположена на 62 градусе южной широты. Это одна из пяти зимовочных станций, которые у России сейчас есть в Антарктиде. Конечно, визит Святейшего Патриарха Кирилла — это большое историческое событие, осмыслить которое сразу вряд ли получится. Сейчас можно сказать, что ни один первосвятитель не бывал в Антарктиде: ни один из патриархов, ни римский папа — никто никогда. Это в истории впервые.

— Вы тесно общались с полярниками — насколько для них важна такая духовная поддержка, зачем им храм?

— Вот представьте, что одни и те же люди — скажем, 6 человек — живут бок о бок неделю, месяц, два месяца, три месяца. У нас был случай, когда один полярник всегда приходил вовремя, на все трапезы, и у него было место рядом со входом, а другой всегда немного опаздывал, и у него была привычка: когда заходил в столовую, начинал сморкаться. Так проходит месяц, другой, третий, а потом воздух так накаляется, что поднеси спичку — и она загорится от воздуха. Снять такое эмоциональное напряжение, конечно, помогает храм.

Знаю, что многие полярники, те, кто вслух не исповедует веры, приходили в храм ночью — просто постоять, как-то по-своему помолиться или свечку поставить. Причем я об этом узнавал через какое-то время — через полгода, год. А кто-то приходил ко мне, просил исповедаться, причаститься, но при этом говорил: «Я не хочу, чтобы кто-то знал». И я говорил: «Хорошо, никто не узнает». Мы служили там в шесть утра Литургию, никто и не знал об этом. И много разных других было случаев.

Да и вообще присутствие священника на станции во многом помогает. Рядом со священником люди волей-неволей задумываются о том, что у каждого в сердце, что направлено к небу, к Богу. Для старых, советской закалки людей это все было мракобесие, когда-то, что-то, где-то мимо прошедшее… А здесь, когда живешь, ходишь рядом, сидишь вместе — многие начинают задумываться, подходят, спрашивают: «Вот ты — молодой парень, почему ты не займешься делом нормальным?» А чем это ненормальное дело? — И стереотипы у людей начинают рушиться, люди внутренне меняются.

И важно, что здесь в храме за весь материк, за всех, кто покоится в Антарктике, совершаются молитвы. Место освящается.

— А где главное кладбище полярников и в каком оно состоянии?

— Основное наше кладбище находится на острове Буромского, это вблизи станции Мирный. Туда добраться сложно, только на судне. Там больше 80 захоронений. Есть и символические надгробия: если человек пропал, упал в трещину и его невозможно достать — там ставится памятный знак.

Сейчас задача к 2020 году — к юбилею открытия Антарктиды — отреставрировать кладбище, прогнившие саркофаги заменить, новый крест поставить.

— Не было идеи поставить там часовню?

— У нас немного другая перспектива. Мы хотим сделать так, чтобы священник мог вместе с кораблем, с НЭС (научно-экспедиционным судном. — ред.) зайти на каждую нашу станцию. И зайдя, взять столик, достать антиминс, отслужить Литургию, панихиду, исповедовать желающих, окропить станцию святой водой, какие-то там вещи освятить.

— Хотите организовать такое посещение российских полярных станций священником с какой-то периодичностью?

— Да, для начала — так. А уже потом, кроме угла в кают-компании, может быть, действительно поставить богослужебные строения или приспособить отдельные уже существующие помещения. Скорее всего, не часовни, а храмы-часовни (от приходского храма храм-часовню отличает отсутствие «инфраструктуры» — кабинета настоятеля, воскресной школы. — ред.). Вот такие храмы-часовни — чтобы был престол, чтобы можно было служить Литургию — на отдаленную перспективу нужно иметь на каждой станции.

— То есть, в будущем в Антарктике могут красоваться в общей сложности пять храмов-часовен — по числу действующих сейчас наших станций?

— Да. По предварительной договоренности с руководством Института Арктики и Антарктики, мы можем это сделать, но с тем, чтобы священник там не зимовал. На Беллинсгаузене зимует, а на всех остальных — пришел на два дня с НЭС, послужил и ушел.

— С чем связано такое условие — что на Беллинсгаузене может зимовать, а на остальных нет?

— Это определенная нагрузка: надо обеспечивать продовольствием и не только. Институт помогает. Сейчас двух зимующих наших священников оформляют в штат. Они живут вахтовым методом: год одни, год другие. И если мы даем кандидатуру священника и его оформляют, то он несет и какое-то послушание, кроме церковного, осуществляет какую-то работу на станции. У него должна быть какая-то квалификация, чтобы он мог эту работу осуществлять.

— А у вас, когда вы начинали служение в Антарктиде, были какие-то специфические знания?

— Тогда у нас еще не было такой формы сотрудничества с институтом. Я как раз был совершенно неподготовленный. И начал свою карьеру, так сказать, с того, что выносил мусор с камбуза ежедневно. Потом помогал повару носить продукты со склада. Потом без повара носил продукты. А под конец зимовки я уже повару указывал, когда и что готовить: «Гречу не готовь — у нас ее мало осталось. Я сделал ревизию, я все знаю». Когда привезли новые продукты, я стоял и командовал: это сюда складывайте, а это — туда. Было два начальника станции — один уходил, а второй его менял, — и они оба остановились и говорят: «Не был ли ты прапорщиком в армии — так командуешь?»

Когда есть какой-то совместный труд, нагрузки, послушания, то это лучше. А если дистанцироваться от всех: вы живете своей жизнью, а я здесь на горке своей — был такой опыт у нас — это не приводит к хорошему. В таких условиях надо быть одним коллективом. Но в этом тоже кроется большая проблема, потому что люди здесь, в основном, даже если верующие, нецерковные — и тесно общаясь с ними, проникаешься тем духом, которым они живут. Очень сложно бывает и себя сохранить как священнослужителя, как монаха, и людей не оттолкнуть, не дистанцироваться от них. Нужно много крепости, чтобы это все пройти.

— А что самое сложное?

— Один и тот же круг лиц неделю, месяц, полгода…

— Около 10 человек?

— По-разному: однажды 12 зимовало, однажды — 6 человек. И люди все совершенно разные.

— Но, как я понимаю, на остров Ватерлоо, на станцию Беллинсгаузен, самолеты могут часто летать и менять людей, если необходимо?

— Да, на станции Беллинсгаузен у нас есть возможность приехать, уехать, поменять кого-то, если будет такая критическая нужда. А на других станциях такой возможности нет: там нет самолетов — там пришел корабль, ушел, следующий через год. И это проблема, потому что если у кого-то с кем-то какая-то несовместимость, то ты ничего не сделаешь.

— А если человек серьезно заболел?

— Если заболел, то и операции прямо на станции делают. Я сам ассистировал при одной операции.

— У вас есть какое-то медицинское образование?

— Нет, никакого. Мне просто сказали: «Стой, держи, подавай шприцы».

— Страшно было?

— Сперва нет, а потом, когда брызнуло немного красным на халат, я чуть сознание не потерял с непривычки.

— Вас как первого настоятеля храма на полярной станции можно назвать основателем Православия в Антарктиде?

— Нельзя меня так громко назвать. Откуда вообще идея создания храма появилась? Она принадлежала начальнику станции Беллинсгаузен Олегу Сахарову. Когда в 1990-е годы урезали финансирование и была угроза того, что станцию закроют, полярники решили: если мы построим храм, то этого не произойдет. Храм тогда не построили, станцию не закрыли, но идея осталась. Она витала в воздухе. И потом руководитель Российской антарктической экспедиции Валерий Лукин в беседе с Петром Задировым (в прошлом тоже полярником, парашютистом-испытателем. — ред.) на освящении храма, который Задиров построил в своем родном селе Новоникольском, сказал: «Вот ты построил у себя храм, а давай теперь построим в Антарктиде». Петр Иванович взялся за это — и они вместе с руководителем группы компаний «Руян» Александром Кравцовым построили. И до сих пор сопровождают наш храм — помогают, если что нужно закупить, привезти.

— А как вы решились первый раз поехать в Антарктиду?

— Мне просто сказали: поедешь. Так вышло. Я на тот момент перезимовал на Соловках, на острове Анзер. Мы там встретили Пасху без ничего, потому что навигация начиналась 15 июня. Мы из озера наловили окуньков — этим и разговелись. Я решил, что так быть не должно. Решил, что у нас должны быть яйца и молоко на Пасху — разговляться. И вот за лето я привез из Архангельска козу с козлом, чтобы у нас было свое молоко, в Подольске мне загрузили целую фуру: цыплят, еще что-то, какую-то мебель — и она была готова ехать. Я докладываю владыке Феогносту, наместнику Троице-Сергиевой лавры… А он говорит, что не надо этого делать. Я говорю: «Ну, как же, владыка?» А он: «Мы вам даем другое послушание — поедете в Антарктиду!» Я ответил: «Хорошо, поеду». Владыка сказал: «Хорошо, завтра в 9 часов с паспортом».

— Как потом события развивались?

— Мы ушли из Калининграда на научно-исследовательском судне «Академик Сергей Вавилов», два месяца везли храм, 36 часов его разгружали — это отдельная история, как храм разгружали. Хочется сразу отметить руководителя научной группы Морозова Евгения Георгиевича — он все 36 часов простоял на барже, участвовал лично в разгрузке, спину сорвал, но не ушел. А если бы ушел, разбежались бы все…

Вспоминается первая встреча с полярниками: с баржи подают груз — цемент, бревна, подсвечники, церковную утварь, и две канистры у меня были 30-литровые с лампадным маслом. Такой колоритный полярник принимает у меня две эти канистры и спрашивает: «Что, батюшка, кагорчик? Причащаться будем?» «Нет, масло», — говорю. Он: «А кагорчик-то где?» «Нет», — говорю. А он мне эти канистры обратно — дескать, иди отсюда, зачем ты нам вообще такой нужен? Вот такая у нас вышла первая встреча.

— Сегодня уже вы подбираете священнослужителей для зимовок, и все они, как и вы сами, — из подмосковной Троице-Сергиевой лавры. Почему Лавра?

— Указ был такой. Когда еще к Патриарху Алексию II пришли Задиров и Лукин и сказали, что есть инициатива — построить храм в Антарктиде, Святейший благословил это начинание и издал указ, согласно которому в Антарктиде открывалось Патриаршее подворье, духовное окормление которого возлагалось на Троице-Сергиеву лавру. И когда этот указ пришел наместнику Лавры, и он стал думать, кого бы туда отправить на зимовку, приехал я с Анзера и говорю: «Вот, мне надо кур туда везти, яйца…»

— В общем, он понял, что вы — человек хозяйственный, справитесь…

— Нет, просто у меня оказался опыт зимовки на необитаемом острове — на острове Анзер Соловецкого архипелага. Поэтому меня и отправили.

— Какие сейчас проблемы и надежды во взаимодействии Церкви и полярников?

— Нам надо укрепить отношения с Институтом Арктики и Антарктики. Будем действовать.

— Когда думаете реализовать первый этап намеченного — чтобы на каждой станции время от времени бывал священник? И когда второй — создание храмов-часовен?

— Первый этап, думаю, реально начать уже в следующую экспедицию.

— В 2017 году, получается?

— Получается, да. А все дальнейшее будет зависеть от того, когда найдутся люди, готовые вкладывать средства в то, чтобы строить храмы. Сейчас же кризис…

— Спонсоры нужны?

— Конечно. Вот был проект строить на станции Новолазаревская храм, уже батюшка ездил — иеромонах Гавриил (Богачихин) из Лавры (Троице-Сергиевой — ред.), — место выбрал, а с финансированием возникли сложности. Поэтому дело приостановилось. Но, с Божией помощью, надеюсь, удастся его продолжить.

— А другие проекты в Антарктике?

— Это все еще в стадии формирования, можно сказать. Я пока занимался тем, что выбирал священнослужителей, которые пойдут на зимовку. Сейчас хочу сделать следующий шаг… С Божией помощью и по благословению Святейшего Патриарха все удастся, надеюсь.