Последний день на земле

Это был его последний день на земле, и он догадывался, что когда-то такой наступит, но, как и все, старался об этом не задумываться. И вот этот день наступил. Он поцеловал спящую жену и, стараясь не шуметь, вышел из дома. Ночью выпал первый снег, и уже на веранде все было залито ослепительным белым светом, от которого в детстве он бежал на улицу, чтобы кидаться снежками и радоваться, вдыхая этот ни с чем не сравнимый запах неожиданно свалившегося на тебя счастья. По скрипучим некрашеным доскам он спустился с веранды и вышел в сад.

На самом верху яблонь еще висели несколько красных яблок, которые они оставляли специально для зимних птиц, прилетавших из леса полакомиться их сладкой мякотью. Когда-то он тоже любил их вкус. Когда приходили первые морозы, они с братом собирали эти пахучие подмороженные яблоки – из них потом бабушка пекла невероятно вкусный пирог с тонкой золотистой корочкой и домашним сливочным маслом, которого чем больше кладешь, тем вкуснее становится. Она была мастерица, их любимая старая бабушка, многое умела и многое знала. И брала своих внуков в такие места, что у вечно занятых родителей только рты открывались. Например, бабушка водила их на похороны.

Когда ее знакомые умирали, бабушка обязательно туда ходила, наряжала внуков в чистые рубашки, причесывала и брала с собой. Если умершие были христианами, она всегда спрашивала, когда будет священник, и на отпевании стояла всю службу на ногах и украдкой плакала, а потом записывала имя покойного в специальную старенькую тетрадочку, которую постоянно носила с собой, чтобы, как она говорила, «поминать этого человека у Бога». Что это значит, они с братом понятия не имели, но по бабушкиному сосредоточенному спокойному виду догадывались, что это что-то важное и нужное, вроде заготовки варенья на зиму. Если человек был некрещеный, бабушка сильно расстраивалась, качала головой и садилась где-нибудь в углу, с краю, чтобы потом, когда начинались поминки, быстро оттуда уйти. Они не понимали, зачем нужно уходить, когда все вокруг собирались угощать тебя конфетами и яблоками, а бабушка потом шла по улице и всю дорогу бурчала под нос, что вот человека живьем закапывают, а потом еще и пляшут у него на могиле. «Молиться надо за умерших, а не конфеты есть!» – говорила бабушка и вела их в храм – ставить свечки за деда.

Дед был ветераном войны, инвалидом, как говорила бабушка – «изрубленным» под Берлином, поэтому умер, когда они были совсем еще маленькими. Дед был героем Великой Отечественной войны, и бабушка так интересно про него рассказывала, что они его любили и очень гордились им. Однажды зимой они остановились у реки возле их дома, и бабушка сказала, что для того, кто в Бога не верит, смерть будет как эта замерзшая река, которая никогда не оттает, а будет до скончания века маяться ото льда и морозов. А тех, кто Бога слушается, Христос поцелует в темечко, и тогда они сразу растают от счастья и для них сразу настанет вечное лето. «Вы любите лето?» – спрашивала их бабушка, а они только переглядывались и смеялись. Ну какой дурак не любит лето, когда бабушка увозила их на дачу и там они купались до упаду, загорали и объедались клубникой?

Она всегда была веселой и бодрой, их любимая бабушка, и когда умерла на Покров, никто из домашних не поверил. Наступил ее любимый праздник, и когда мама пришла ее будить, даже не поняла, что бабушки больше нет. Хотя в последнее время она сильно болела, но никогда не жаловалась и каждый раз, как возвращалась из церкви, куда любила ходить пешком, выглядела как именинница. Она лежала какая-то радостная и светлая и совсем не была похожа на труп, а просто на любимую спящую бабушку, которая немного полежит и пойдет печь оладушки. Он помнил, как приехал священник, отец Олег, и все кругом плакали, а он смотрел на бабушку и не плакал, даже и не собирался, потому что точно знал, что она живая где-то там и ей сейчас хорошо. Просто знал, и все.

Он несколько раз умирал, но совсем не так, как бабушка, а тяжело и страшно

Когда он вырос, то тоже несколько раз умирал, но совсем не так, как бабушка, а тяжело и страшно. Это только кажется, что смерть приходит так, как ночной вор залезает через трубу дымохода, чтобы украсть подарки из-под елки, пока все спят. На самом деле, чтобы она пришла, нужно просто перестать любить жизнь – тогда она тут как тут. С ним она была не ужасной теткой с косой, а очень даже веселой и все понимающей собеседницей. Когда женщина, которую он любил, ушла, и на этот раз навсегда, он оказался на мосту, просто стоял и смотрел на проезжающие внизу машины, а смерть тихо шептала через плечо, чтобы он бросился вниз, потому что это мужественно и красиво. Он не понимал, что красивого в его разлетевшихся по асфальту мозгах, и смерть не стала спорить, а просто хмыкнула, как хмыкают девушки при виде обнаженного торса, но в отличие от них не убежала, а пошла с ним в старый заброшенный дом – пить виски из горлышка. После второй бутылки «Black Label» в холодном зимнем подъезде смерть жадно обхватила его своими костлявыми руками и стала целовать горячий лоб и замерзшие пальцы, и тогда он как подкошенный упал вперед лицом на грязный бетонный пол. От ее поцелуев пальцы стали холодными и мертвыми, а из разбитого лба по ступенькам хлынула кровь. Но бабушкина молитва оказалась сильнее ее ледяных объятий, откуда-то появились случайные прохожие, которые вызвали «Скорую», и его отвезли в реанимацию. Отмороженные пальцы удалось спасти, но они навсегда потеряли свою чувствительность. И всю жизнь он носил их, как раб носит клеймо, и никогда не любил гладить этими бесчувственными пальцами жену по волосам, а просто обнимал ее и зарывался в них лицом.

В церковь после того случая он не пошел, хотя и собирался, а пошел после страшной аварии, когда они с другом должны были погибнуть, но чудом спаслись. У друга был день рождения, они отдыхали на турбазе, а потом поехали к знакомым грузинам в кафе за шашлыками. Лил жуткий ливень, но их ждали гости, и поэтому они давали на трассе чуть больше 140. На обгоне лопнуло переднее колесо, и если бы не реакция друга-спортсмена, они бы улетели прямиком под «Камаз» с кирпичами, ехавший навстречу. Но было еще кое-что, о чем он никому никогда не говорил. За полгода до этого он побывал в одном подмосковном монастыре, где познакомился с духовником обители, который непонятно зачем дал ему молитву водителя. Машины у него тогда не было, и он очень образку с молитвой обрадовался, потому что это был весьма многообещающий подарок. Но вместо нового автомобиля – жуткая авария, машина улетела в кювет, несколько раз перевернулась и остановилась на крыше в паре метров от огромной сосны. Джип разбился в лепешку – а на них ни одной царапины, и все водители на трассе потом качали головами, не верили и говорили, что они родились в рубашке.

В храме смерть осталась за порогом, и он стоял перед иконами и наслаждался покоем

По всем законам физики они должны были погибнуть, а они сидели в кафе на летней веранде и ждали кофе и штрудель. «Ты не находишь это странным?» – спросил его друг и невесело засмеялся. Хотя на веранде светило жаркое солнце, ему вдруг тогда стало невыносимо холодно и одиноко. Сердце словно сковало тяжким могильным холодом, улыбающиеся веселые люди вокруг стали походить на силуэты из театра теней, глядя на которые ему захотелось закричать от ужаса. В этом счастливом солнечном мире он вдруг ясно, до дрожи почувствовал себя совершенно чужим, словно бы подглядывал за собой откуда-то из-за шторы. Каждый теперь был сам за себя, прятаться за слова было бесполезно, потому что, когда ты должен был умереть час тому назад, все это стало неважным. Он еще с детства и походов с бабушкой по похоронам усвоил, что важно, простился с другом и поехал в церковь, потому что если бы он туда не поехал, то, наверное, сошел бы с ума. В храме смерть осталась за порогом, там было легко дышать, и он просто стоял перед иконами и наслаждался покоем. Тогда в храме он почему-то подумал, что все в жизни пошло как-то совсем не так, как он планировал, что когда-то был не угрюмым и раздражительным, а очень добрым и веселым человеком, который первым бежал за водой с большим бабушкиным ведром и радовался, когда удавалось принести, почти не расплескав. Он почему-то вспомнил, как часами мог сидеть с котом на окне и смотреть на дождь. А сейчас дождь вызывал у него только тоску и глухое раздражение.

От этих мыслей ему захотелось вернуться в храм в воскресенье. Но в воскресенье была дача, а потом поездка к теще и снова дача. Ослик снова побежал за морковкой и потянул за собой воз бесконечных проблем и суеты. И даже когда он оказался в подмосковном монастыре, на вопрос духовника, почему не выучил молитву, пожал плечами и сказал, что за рулем его не было. «А кто будет молиться, если твой друг вообще никаких молитв не знает?» – топнул ногой рассерженный батюшка, а он только глупо улыбался и пожимал плечами.

Батюшка потом добавил, что если станет молиться за него сутками, и все святые будут молиться, а сам он ничего делать не будет, то все это бесполезно. «Думаешь, прибежал, записки написал, свечки поставил – и готово дело? Дальше все само собой образуется? Как бы не так! Больше всего на свете Бог ценит твою свободу и ни за что ее не нарушит. Понимаешь ли ты это, бедный человек? Самому нужно о себе заботиться – иначе никак!»

Самое страшное, что он потихоньку свыкся с этой бесконечной суетой и уже не делал попыток что-нибудь изменить. Но иногда по ночам, когда все в доме спали, к сердцу подкатывала необъяснимая тоска, и тогда он смотрел невидящими глазами в темный потолок, вспоминал улыбающуюся бабушку у замерзшей реки…

Этой ночью он твердо решил, что это будет… его последний день на земле

А сейчас он стоял в заснеженном белом саду, смотрел на красные яблоки, говорливых синиц и улыбался. Этой ночью он твердо решил, что это будет его последний день на земле, и ему не хотелось сейчас никуда бежать, спешить и суетиться, но впитать каждой клеточкой всю эту красоту и сохранить в сердце. В это утро он знал, что не было ничего важнее этого пронзительного голубого неба над головой, сверкающего первого снега и этих веселых копошащихся синиц на вершине яблони. Он улыбнулся, глядя на солнце, и вернулся в дом. Там все уже проснулись, и, может, впервые за много лет он начал с жадностью расспрашивать обо всем, чем жили его домашние, а потом приготовил любимый всеми зимний салат, который от него ждали только по праздникам. В этот последний день ему хотелось выплеснуть на них всю любовь, что сжигала сейчас его сердце. Но он резал салат, улыбался и молчал, наслаждаясь каждой отмеренной ему минутой.

Поздним вечером, когда дети уснули, он лежал в темноте и слушал, как жена засыпает, боялся пошевелиться, чтобы ненароком ее не разбудить, и чувствовал невыносимую нежность каждой клеточкой своей души. «Спасибо, Господи, за этот день!» – сказал он и закрыл глаза. Завтра настанет новый день. Новый последний день его жизни на земле.