Военные крохотки

Семьдесят один год тому назад на измученную землю пришла Великая Победа. По Промыслу Божию ее дата — 9 мая — всегда попадает в промежуток от Святой Пасхи до ее отдания. И это неслучайно: в Великую Отечественную войну проявились не только лучшие свойства русской православной души — мужество, жертвенность, любовь к Отчизне и ближнему, но и целые миллионы людей вернулись к вере Христовой. Портал Православие.Ru публикует фрагменты воспоминаний участников и свидетелей Великой Победы.

Иван Николаевич Терехов, участник Таллинского перехода:

— Мы обороняли Таллин. 27 августа поступила команда на эвакуацию. Я был матросом на торпедном катере, который подорвался на мине. Меня выбросило за борт. Чудом я спасся — меня подобрали. Наш корабль благополучно добрался до Кронштадта. Из моряков, добравшихся до Ленинграда, была сформирована 1-й бригада Морской Пехоты, всего 2600 человек. Мы заняли позиции на Пулковских высотах. Когда некоторые публицисты пишут о том, что 13-14 сентября на Пулковских высотах никого не было и потому путь немцам на Ленинград был якобы открыт (но они почему-то в него не вошли!), то я свидетельствую, что это неправда. Остановили немцев мы — но страшной ценой: из 2600 морских пехотинцев в живых остались лишь 63 матроса. Меня тогда ранило. В дальнейшем я воевал на Ленинградском фронте. Был снайпером (на моем счету 27 гитлеровцев), корректировщиком 1-го Гвардейского артиллерийского железнодорожного дивизиона КБФ. Принимал участие в снятии блокады и ликвидации курляндской группировки. Победу я встретил в Латвии.

Михаил Федорович Худолеев, математик, в 1941 г. курсант училища им. Фрунзе.

— 22 июня я встретил в учебном походе. Как только узнали, что началась война, наш учебный корабль повернул назад в Кронштадт. Уже 27 июня нас отправили в Таллин на базу КБФ. 5 августа началась оборона Таллина. Вместе с отрядами морской пехоты и 10-м корпусом 8-й армии с нами сражался полк эстонских рабочих. Говорят, что все эстонцы были против нас и ждали немцев. Это неправда: с теми эстонскими рабочими, с которыми мы отстаивали Таллин, у нас установились дружеские отношения, узы боевого братства. 27 августа мы получили команду эвакуироваться. Я был матросом на танкере №12. 29 августа нас разбомбил немецкий бомбардировщик. К счастью, танкер был заполнен мазутом, а не нефтью или бензином — иначе я бы сейчас с вами не разговаривал. В училище я считался лучшим пловцом, побеждал на соревнованиях. Я поплыл в воде, залитой мазутом. Несколько кораблей было также разбомблено или подорвалось на минах, поэтому вокруг творилось что-то невообразимое. Люди кричали: «Спасите. Помогите. Тонем». Кто пытался за что-то цепляться, кто-то пытался выплыть так, кто-то шел ко дну. А над тонущими людьми кружили немецкие самолеты и расстреливали их. Это казалось самым отвратительным: люди и так гибнут, и так им плохо, а их еще и добивают с воздуха. Два часа я плыл до Гогланда в воде температурой 10 градусов. Все же добрался. Потом сел на корабль и дошел до Кронштадта. Принимал участие в обороне Ленинграда с прочими курсантами, пережил блокаду.

Юрий Георгиевич Алексеев, доктор исторических наук, профессор СПБГУ:

— Когда началась война, мне было 15 лет. До 6-7 сентября Ленинград не бомбили. Но восьмого числа был страшный налет, разбомбили Бадаевские склады. Потом мы ходили, выбирали землю. Она был сладкая. Из магазинов исчезали продукты, сокращалась выдача хлеба. Начались постоянные артобстрелы, бомбежки. Но самым страшным днем для меня стало 16 октября, когда в газетах я прочитал: «Москва на осадном положении». В голову не вмещалось, что Москву сдадут. И насколько радостной оказалась весть о параде 7 ноября 1941 г. и речь Сталина, его призывы: «Под знаменами Александра Невского, Дмитрия Донского, Минина и Пожарского — вперед к победе». И думалось: «Слава Богу! Конец этому проклятому троцкистскому интернационализму. Возвращается русский патриотизм».

Началась зима. Страшный голод и холод. От голода умер папа. Блокадный хлеб весил не просто 125 грамм: чистого хлеба в нем была половина, остальное — примеси для веса. Но и его еще надо было получить. А для этого занять очередь и простоять шесть-семь часов на морозе. Бывало, конечно, что подменяли друг друга. А походы за водой? Надо было спуститься к набережной лейтенанта Шмидта, набрать воду. А поскольку многие проливали и выплескивали воду, ступеньки обледеневали, и приходилось подыматься по ледяной горке — да еще с водой и будучи ослабевшим. Эвакуировались мы в мае 1942 г.

Степан Сергеевич Семенец, полковник:

— В армии я служил с 1938 г. Летом 1941 г. был направлен в Петергофское пограничное училище. В августе 1941 г. нас — 2000 курсантов — направили на Лужский рубеж. Приезжал Ворошилов, умолял: «Товарищи, продержитесь хотя бы 2 дня». Мы продержались неделю, но за это время из 2000 человек осталось всего 50. Эти 50 человек были направлены в Стрельнинский десант. В живых из них осталось 12 человек. Потом я охранял Дорогу жизни. Было всякое. Выживали по преимуществу те, кто имел совесть.

Наталья Борисовна Витошникова, блокадница, филолог:

— Когда началась война, я была студенткой. Мы участвовали в группах ПВО. Приходилось выполнять разные поручения. В сентябре мы вытаскивали из Невы бревна. Работали по пояс в холодной воде. И представьте: никто не заболел. Я поступила в мастерскую для пошива сумок для противогазов. Располагалась она в Гостином дворе. 19 сентября был налет, нашу мастерскую разбомбило. Мои подруги погибли, а я спаслась чудом. Наступила зима 1941-42 гг. От голода умер папа. Маму удалось спасти чудом. Она уже умирала, когда вдруг захотела выпить кофе. И представьте, нам удалось его достать, пусть и по грабительским ценам. Эта ложечка кофе спасла ей жизнь. Откуда-то взялись силы. До войны я занималась спортом и летом 1942 г. попыталась сыграть в теннис со своей подругой. Уже после первого сета я почувствовала, что земля уходит у меня из-под ног. А моя подруга вскоре умерла...

Когда была возможность, я ходила на службы в Князь-Владимирский собор. Помню службу Двенадцати евангелий в Великий Четверг 1942 г., как все было торжественно и величественно. Сейчас некоторые публицисты пишут, что Ленинград надо было сдать. У нас, блокадников, об этом и мысли никогда не было.

Лидия Павловна К.:

— Во время блокады мы жили рядом с Преображенским собором. Я часто ходила в него молиться. Вспоминаю обстрелы и бомбежки. Но и во время их я шла в собор и молилась по пути. И с Богом ничего мне не было страшно.