«Икона — это чудо встречи со святым»

Хакасский иконописец рассказал РП, как воспринимают святой образ современные люди и почему православная живопись должна быть анонимна

Иконописцы отвечают за свою работу не перед заказчиками, а перед Богом. Фото: Дмитрий Феоктистов/ТАСС

Преподаватель художественной школы Александр Кузнецов сейчас расписывает храм Рождества Пресвятой Богородицы в деревне Бейка в республике Хакасия. За 20 лет иконописец-самоучка создал множество образов, в которых он пытается возродить традиции ранней православной живописи. Мастер рассказал «Русской Планете», почему именно средневековая иконопись должна стать образцом для современных православных авторов.

— Александр Петрович, вы выросли в атеистической стране, окончили советские школу и вуз, были членом коммунистической партии, а сейчас пишете иконы и стали воцерковленным человеком. Как менялось ваше мировоззрение?

— Со мной все произошло как в поговорке: «Пока гром не грянет, мужик не перекрестится». Мой гром грянул, когда в 1993 году заболела моя единственная дочь. Услышав страшный диагноз — рак II стадии, мы с женой поняли, что можем надеяться только на помощь Господа.

Пришли в церковь, стали молить о чуде, и оно произошло. Дочь успешно прооперировали, она прошла курс химиотерапии, сейчас жива и здорова, слава Богу. Подобное любого заставит пересмотреть все ценности.

Тогда я понял, что вся жизнь христианина, который живет с Богом, буквально пронизана чудесами, мы просто не умеем этого замечать. Каждый человек, который встречается вам на жизненном пути — это чудо. Как и сама жизнь.

Тогда же я осознал, что обязан передать это новое для меня знание, ощущение с помощью доступных мне средств — кистей и красок. Был бы я писателем, попробовал бы рассказать об этом словами. Но так получилось, что нарисовать свои чувства и мысли мне проще.

Решив написать первую икону, понял: мне не хватает элементарных знаний. Пришлось обложиться книгами, неделями изучать литературу. Знакомиться с канонами иконописи, разными изводами одного образа. У нас в Хакасии на тот момент ни одного иконописца не было. Это сейчас уже появилось несколько человек, а тогда был абсолютный вакуум. Особенно сложно было освоить обратную перспективу, ведь в художественном институте нас учили другому.

Помню, однажды совсем руки опустились, я пришел к выводу, что все равно ничего путного у меня не выйдет. Рассказал батюшке, что я в отчаянии. Он выслушал меня и сказал: «Все равно пиши», — дал свое благословление. Вот я и пишу. Это мой способ молиться.

— Многие прихожане говорят, что у ликов святых, нарисованных вашей рукой, особое выражение — в них одновременно присутствует и грусть, и радость…

— Как и в нашей жизни, не правда ли? Для меня эти чувства неразделимы, одного без другого не бывает. В любой кромешной мгле можно увидеть лучик света, и даже самый яркий свет отбрасывает тень. И это ощущение я и пытаюсь передать в своих работах. Если мне удается это сделать, то мне особенно сложно расставаться с такой иконой. Ведь все они для меня — как дети. Родил ребенка, растил, воспитывал, и вот приходит время, когда он должен покинуть твой дом и начать жить своей жизнью.

Александр Кузнецов. Фото из личного архива

— Случается, но не часто. Просят-то многие, да я не берусь. Мне принципиально важно, чтобы мне захотелось написать именно эту икону для конкретного человека.

Для меня имеет решающее значение, как будет жить моя икона в новом доме, какое место она будет в нем занимать. Ведь для большинства сейчас, к сожалению, желание иметь в доме икону, изготовленную на заказ, — не более чем дань моде.

Недавно стало модно заказывать «мерные иконы» — по росту новорожденного. Я вообще не буду браться за кисть, пока не пойму, что людям, которые ко мне обратились, этот образ жизненно необходим.

— Среди современных иконописцев есть мнение, что каноническая манера исполнения православных образов излишне консервативна, что нужно искать новый стиль и пробовать работать с инновационными техниками…

— Убежден, что все это от лукавого. Точно такие же веяния были в XV–XVI веках, когда русские иконописцы отошли от византийской традиции, и в большинстве случаев это ни к чему хорошему не привело.

Почему древние образы производят настолько сильное впечатление? Потому что они были созданы, чтобы передать свои чаяния, были ответом на внутреннюю потребность в них. Каждый раз это была честная попытка выразить свою веру. Никому и в голову не приходило ставить технику исполнения, форму выше содержания.

Потом на первый план вышла форма, декор, и содержание пострадало. Иконы превратились в технически совершенные художественные произведения на религиозную тему. Но все абстрактное, не прошедшее через сердце, живым по определению быть не может.

У меня церковная живопись XVII–XIX веков не вызывает никакого отклика, мне ближе иконы эпохи Рублева, в которых есть и чистота, и вера, и жизнь. По той же причине меня пугает сегодняшний рост популярности иконописи. Очень жаль, если мода на иконы приведет к тому, что их изготовление превратится в производство типовых изделий в промышленных масштабах, в тиражирование предметов культа.

Мы не имеем права упустить уникальный шанс, который у нас появился — возродить древнее соборное искусство православной иконописи.

— Почему вы думаете, что именно сейчас самый подходящий момент для этого?

— Традиции, создававшиеся веками, утеряны. Дерево, за которым ухаживали поколения садовников, погибло — его срубила безбожная советская власть. И сейчас на месте, где оно когда-то цвело и крепло, мы все вместе можем посадить новый росток и снова начать понемногу, осторожно его выращивать. Не засаживать ростками целые гряды и заливать их удобрениями, чтобы как можно быстрее получить результат на продажу, а все вместе ухаживать за одним единственным побегом, формировать его крону.

Поэтому я против того, чтобы кружки иконописи заводили при каждой художественной школе, чтобы везде обучали сотни мастеров, создавая целые бригады иконописцев. Церковное искусство не может быть массовым по определению.

Поэтому я и к росписи храмов подхожу осторожно. Сейчас в спешном порядке пытаются заполнить каждый сантиметр свободного пространства стен церкви. Я же убежден, что иконостас должен появляться постепенно, вырастать свободно, как дерево. Иначе нас ждет расцвет китча, далеких от жизни стилизаций. А каждый святой образ просто обязан быть живым. Мы должны снова начать относиться к иконам так, как их воспринимали в Средневековье.

— Разве тогда их восприятие было другим?

— Конечно. Никому и в голову не пришло бы, что он пойдет молиться образу Богородицы. Человек говорил: «Пойду, помолюсь Богородице». И когда он стоял перед иконой, то это был реальный разговор с ней. Форма исполнения образа значения не имела. Важен был лишь момент встречи с Пречистой. И эта глубокая вера в возможность реальной встречи лежит в основе древних икон, она сформировала саму православную иконопись. Когда живописец понимает, что каждая икона — это само по себе чудо, тогда и начинается иконописание. Возможность чуда реальной встречи лежит в его основе. Иначе никак.

— Но ведь тогда и уровень ответственности у иконописца совершенно другой?

— Это так. Мы отвечаем за свою работу не перед заказчиками, а перед Богом. Иконы не принадлежат своим создателям, это божественное проявление, созданное с помощью доступных человеку инструментов. И сам иконописец — тоже лишь инструмент, с помощью которого проявляется чудо. Когда-то иконописцы это понимали, поэтому большинство икон были анонимными, не подписывались. Какая разница, чьей рукой создан образ, если главное в нем лик, а не подпись живописца? В православной живописи нет места для гордыни.