Архивные материалы о приходе и общине Сретенского монастыря в 1925 году.

Кончина всероссийского святителя Тихона и начало трудностей периода местоблюстительства

Святейший Патриарх Тихон

Однако уже в конце 1925 года против патриаршего местоблюстителя властью была развернута широкая кампания.

В ее рамках был начат Григорианский раскол: 22 декабря 1925 года никем (кроме Е.А. Тучкова) не уполномоченная группа из 10 архиереев под председательством архиепископа Григория (Яцковского) собралась в бывших покоях Патриарха Тихона в Донском монастыре и учредила так называемый «Временный Высший Церковный Совет» в составе шести членов^[2]. Активным деятелем этой группы явился и епископ Борис (Рукин).

Местоблюститель священномученик митрополит Петр (Полянский) и епископ Борис (Рукин)

Патриарх Тихон (Белавин) и митрополит Петр (Полянский)

«Вопрос: Когда и почему обострились у Вас отношения с митрополитом Петром.

Ответ: Отношения с митрополитом Петром у меня стали обостряться непосредственно после смерти патриарха. На всех трех собраниях, на которых шла речь о признании его заместителем патриарха, я не присутствовал, и он остался этим недоволен. Не присутствовал я самым главным образом по независящим от меня обстоятельствам, а затем и потому что меня приглашали только на последнее заседание, а не два первых. Вскоре после смерти патриарха мною был поднят вопрос о необходимости, во-первых, установления в церкви Соборного начала, которое ясно было подтверждено собором 17-18 года; во-вторых, о необходимости установить ясное отношение с существующей гражданской властью в смысле заявления нашей аполитичности и желания жить с властью в мире и необходимости ходатайствовать перед властью церкви свободы и законного существования. Митрополит ответил мне, что мы не имеем права собирать собрания и рассуждать и что нам собрание разрешено не будет. В тоже время был частный разговор, я на нем слышал, что собрание церкви, т.е. собрание епископов еще при патриархе было разрешено, но с одним условием, чтобы на этом собрании не присутствовало три епископа, имена их мне он не называл. На мой вопрос, каким же образом можно было в интересах церкви отказываться от собрания из-за трех или четырех лиц и тем жертвовать интересами церкви, – митрополит не дал мне удовлетворительного ответа. В мае месяце мне было предложено неким Полянским^[4] образовать инициативную группу «Защиты Православия» и подать соответствующее ходатайство во ВЦИК.

Вопрос: «Защита Православия» от политиканства.

Ответ: Это неопределенно. Мы отказываемся от всяких политических предпочтений.

Вопрос: Защита православия от политиканства.

Ответ: Это несущественно. Теперь дальше. С ходатайством легализовать эту группу с разрешением церкви существовать на началах Соборности, свободы и полного устранения от политического предпочтения, это буквальное выражение, т.е. о легализации или о признании законного в государстве существования православной церкви. Православная церковь в этом заявлении категорически отмежевывается от всяких новшеств, и в частности от обновленчества. К одному из епископов церкви, знающего дисциплину, я направил Полянского, к митрополиту Петру, с тем, чтобы высказал по этому поводу свое мнение. С своей стороны я просил, чтобы митрополит обратил очень серьезное внимание на положение церкви и именно на это дело более, что оно было чревато большими положительными последствиями для нашей православной церкви. Полянскому я прямо сказал, что без большинства епископов при всем желании и при всем сочувствии этому делу – начать его я не могу. Митрополит решительно отклонился принять какое бы то не было участие в этом деле и как бы то не было попытаться даже помочь церкви в такой, исключительный для православия момент. Обо мне уже пошли по городу слухи, что я красный, что внушаю разделение, что я образую какую-то свою церковь, и слухи, несомненно, неправильные, к тому, чтобы подорвать среди верующих масс авторитет. Выступление против меня было настолько решительно, что я должен был прекратить всякие разговоры по указанному вопросу. Но побывав много раз в уездах Московской губернии и насмотревшись, как странно, бесправно положение духовенства и наслушавшись также немало вопросов от мирян, почему Церковь находится в таком положении и до каких пор это будет, начал открытые переговоры с Полянским о возможности осуществления легализации церкви на законных началах и снова обратился уже в более решительной форме к митрополиту Петру. Просил же на этот раз созвать непременно собрание епископов, о чем ходатайствовать перед властью, дабы они, т.е. епископы, могли бы высказаться открыто по настоящему вопросу. Мною указывалось, что единоличного правления, согласно определениям Соборов Вселенского, поместных и Всероссийского собора 17-18 гг. православной Российской церковью быть не может, и главный ответ за состояние церкви лежал и лежит на всех епископах православной церкви, а затем уже на священниках и мирянах, и высшим органом управления является поместный Собор, законно канонически избранный на этой основе. Я получил решительный ответ, что никакого собрания быть не может и что на это нам, несомненно, не дадут разрешения и что, во всяком случае, при настоящих условиях авторитет порядка о котором я говорил, неуместен.

Тучков: Это несущественно.

Ответ: Я же не мог иначе мыслить про православную церковь. Это мое глубокое убеждение как православного епископа, которое я должен отстаивать до самой смерти, и нарушение этого догмата соборности, одного из основных догматов, могло и может повести к величайшим внутренним церковным потрясениям. Вместе с этой неудачей я натолкнулся вначале на самую решительную и самую неприглядную для меня агитацию по всей Москве и на самые нелепые сплетни и недопустимые слухи. Употреблялись все меры к тому, чтобы меня не приглашали в храмы на богослужения. Вместо того, чтобы каким-нибудь образом на меня подействовать и как-нибудь обсудить создавшееся положение митрополит, к сожалению, пустил по улицам дело высшей важности. Оно действительно идет по улицам во всю ивановскую. Мне грозили отлучением от церкви и запрещением.

Вопрос: Кто.

Ответ: Как же со всех сторон.

Вопрос: Но все-таки, кто же.

Ответ: Петр грозил мне, он предлагал мне убраться отсюда, а прямо он этого не говорил. Он говорил, что может перевести меня, а я отвечал, что без 12-ти епископов невозможно. Я настаивал даже на том, что без осуществления тех задач, о которых я говорил митрополиту, такой важный акт, как суд над епископами, устранение их с кафедры нельзя проводить без собрания 12-ти епископов и чтобы не в коем случае он не устранял их единолично.

Это было почти в последнее время, вот числа я не помню. Это была пятница, Эту пятницу я был болен, а вот та пятница, которая была раньше, я не знаю числа. В это время за богослужением вечерни в Сретенском монастыре, это было в одну из пятниц, я неожиданно выслушал от секретаря Совета Сретенского монастыря Владимира Васильевича Андронова приблизительно такого характера сообщение: что к нему приходил член Совета того же монастыря Иван Сергеевич Попов, который вел беседу с ним приблизительно такого характера: епископ Борис изменяет Церкви, он хочет образовать какую то другую церковь, которая будет хуже обновленческой и намерен мириться с властью, что это совершенно немыслимо, что это разрушает все надежды на восстановление монархизма, и так как епископ Борис не выступает открыто, не нарушает церковных канонов, то мы не можем отлучить его от церкви и запретить ему священнослужение…»^[5].

Приходское собрание членов общины Сретенского монастыря

23 июня 1925 года административный отдел Моссовета дал разрешение группе верующих при церкви Владимирской Божией Матери на Б. Лубянке, 19 на устройство общего собрания в здании культа, которое должно было пройти 30 июня 1925 года. Это разрешение поступило в отдел административного надзора. На повестке дня стояли: 1. Доклад председателя церковно-приходского Совета о состоянии Церкви; 2. Выборы церковно-приходского совета, церковного старосты^[6].

Далее приводится текст Протокола общего собрания членов общины храма Владимирской Божией Матери (бывший Сретенский монастырь), состоявшегося, как и было оговорено в разрешении от властей, 30 июня 1925 года^[7].

«Собрание открылось в 8 часов 15 минут. Присутствовало 48 человек.

1. Предложение: председателя Приходского собрания Н.И.Трусевича (неразборчиво. – прим. автора) об избрании председателя общего собрания. Постановили: председателем собрания избрать члена общины гр. М.Н.Дударенко.
2. Предложение: избрать в общину граждан Бориса Рукина, В.Андронова, И.Попова, Дм. Крутеня, Г.Князева, Марию Степанову, К.Виноградова, о чем и доложить Отделу Управления в особых списках. Постановили: принять и доложить Отделу Управления Моссовета.
3. Предложение: председателя общего собрания избрать секретаря общего собрания – избран гр. Виноградов К.А.
4. Предложение: председателя избрать совет общины. Постановили: избрать состав членов совета граждан: Князева, Андронова, Рукина Бориса, Дударенко, Преображенского Феодора, Попова Ивана, Плаксина Сергея – все единогласно.
5. Предложение: председателя избрать членов ревизионной комиссии. Постановили: избрать гр. Крутеня, Сименову, и Витохина Димитриана – все единогласно.
6. Предложение: председателя иметь суждение по вопросу об избрании старосты. Постановлено: все имущественные дела ведать совету общины в целом и через месяц вопрос об старосте поставить на повестку дня. Пока заведывание ящиком церковным поручается по очереди членам совета. Предложение совету собираться для поверки материальных и прочих дел общины не реже 2-х раз в месяц.
7. Предложение: председателя собрания о приемке имущества храма и всех документов, касающихся общины от прежнего состава совета общины. Постановлено: сдать имущество храма, документы, акт об изъятии ценностей, списки членов общины, протоколы собраний и все документы новому составу совета. Приемку от прежнего состава произвести новому составу совета общины совместно с вновь избранной ревизионной комиссией не позднее 7 часов вечера 21 августа 1925 года. Совет общины произведет проверку материальной части, дел и бумаг совместно с ревизионной комиссией и доложит следующему общему собранию о результатах проверки и приемке вещей и документов. Предлагается при приемке и проверке проверить в частности и ризницу по спискам и описям.
8. Предложение: председателя собрания, чтобы гр. Трусевич предоставил акт об его избрании председателем совета – собрание заслушало его ответ, из которого явствует, что у него, Трусевича, был [неразборчиво], и документа такого у него может быть и нет.
9. Председатель спросил гр. Трусевича, когда было последнее общее собрание – гр. Трусевич ответил, что он не помнит.
10. Гр. Трусевич объявил, что он не признает настоящего собрания без указания мотивов.

(Председатель собрания М. Дударенко 30 июня 1925 года. Подписи членов собрания)».

На следующем приходском собрании, состоявшемся 7 июля 1925 года, председатель общины Сретенского монастыря Н. Трусевич обращался в административный отдел Моссовета с просьбой: «Ввиду выбытия по разным причинам большинства членов совета общины Сретенского монастыря прошу административный отдел разрешить созвать на 17 июля сего года общее собрание членов общины в 5 часов вечера в притворе храма во имя Владимирской иконы Божьей Матери. Повестка дня: 1. Доклад председателя общины, 2. Выборы совета общины и его органов, 3. Выборы церковного старосты»^[8].

Сведения о насельниках Сретенского монастыря в этот период сохранились в книге расходов денежных сумм на жалование церковнослужителям. Среди братии обители в 1925 году упоминаются^[9]:

В следственном деле в отношении митрополита Петра упоминаются игумен Сретенского монастыря Димитриан (Витохин), благочинный монастыря иеромонах Нектарий (Немчинов), бывший иеромонах Сретенского монастыря Филарет (печет просфоры)^[10].

Аресты членов приходского собрания Сретенского монастыря по делу митрополита Петра (Полянского)

Поскольку против митрополита Петра (Полянского) было возбуждено уголовное дело, многие из прежде упомянутых членов приходского собрания Сретенского монастыря были подвергнуты аресту и допрошены. Как показывают материалы следствия, в основном вопросы касались особенностей, сложившихся в то время внутрицерковных отношений.

Андронов Владимир Васильевич

Арестован 2 декабря 1925 года^[11]. Андронов Владимир Васильевич родился 9 июля 1881 года в селе Шалы, Темниковского уезда, Тамбовской губернии. До революции был управляющим сельскохозяйственным имением, а теперь без определенных занятий. Профессия до революции специалист по сельскому хозяйству. Место жительство Москва, Лобковский переулок, д. 2. Русский^[12].

Секретарь совета Сретенского монастыря^[13].

Из протокола допроса:

«С Поповым, Иваном Сергеевичем, я познакомился в июне месяце 1925 года, приблизительно, на квартире у моего знакомого Крутень Дмитрия. Числа 5 августа Попов И.С. был избран членом церковно-приходского совета Сретенского монастыря, где я также состоял. Скоро он отошел от Сретенского монастыря, так как очень не сочувствовал линии епископа Бориса в Церковном вопросе. Поэтому я стал бывать у него на квартире, вернее, не на его собственной квартире, а на квартире некоей Гузеевой, у которой Попов столовался. Неоднократно резко критикуя Бориса и его деятельность, он в ноябре месяце 1925 года вскользь обронил предложение отравить Бориса, и заявил, что это единственное средство от него избавиться. Потом он то прекращал всякие разговоры на эту тему, то говорил о разных подробностях, как, например, о каком-то докторе, с лицом, с которыми он должен посоветоваться и т.д.

В качестве яда назвал раз цианистый калий. Меня эти разговоры крайне взволновали, и я сообщил о них епископу Борису, причем последний неоднократно предлагал мне написать об изложенном и довести до сведения власти.

Вопрос: почему вы этого не сделали?

Ответ: Зная Попова, как фанатика и молодого человека, я не придавал серьезного значения его словам.

Вопрос: Как вы представляете себе политические убеждения гражданина Попова И.С.?

Ответ: На этот вопрос ответить затрудняюсь, так как с этой стороны Попова не знаю.

Показание мне прочитано и с моих слов записано правильно, в чем и подписываюсь. Подпись: Андронов»^[14].

Попов Иван Сергеевич

Попов Иван Сергеевич арестован 30 ноября 1925 года. 30 ноября 1925 года Уполномоченный 6 отд. А.В. Казанский допрашивал Попова Ивана Сергеевича, родившегося 12 сентября 1904 года в семье купца суконщика 2-й гильдии, в поселке Клязьма, Московской губернии. Сейчас дьячок церкви Бориса и Глеба на Поварской. Место жительства: Вспольный переулок, д. 5. Русский. Отец – Сергей Константинович, Мать – Варвара Сергеевна. Учился в Москве в гимназии. До 1919 года находился на иждивении отца, жил до 1920-1921 гг. в селе Березниках, летом 1921 года поступил в церковь Бориса и Глеба псаломщиком. Обыск, произведенный в 1918 году, состоялся одновременно с обыском отца – С.К. Попова. В ходе допроса И.С. Попов показал, что советскую власть принял как христианин: на вопрос об отношении к установившейся власти от арестованного был получен ответ – «не могу сочувствовать».

Из протоколов допросов:

«Мое отношение к разговорам В.В. Андронова крайне несерьезное. Предложение достать яд и на первый случай цианистый калий были того же несерьезного характера. Говоря об отпущении греха убийства епископа Бориса посредством отравления, я не стоял на этой точке зрения, что такое отпущение возможно вообще.

Добавление: Шутя говоря о доставлении яда Андронову, я всего только один раз упомянул цианистый калий, а до этого не приводил никакого конкретного названия»^[15].

«Вопрос: кто у вас есть знакомый из Сретенского монастыря, где Вы служили, где вы состояли членом церковного совета. Перечислите нам ваших знакомых.

Ответ: есть, например, епископ Борис.

Вопрос: А другие.

Ответ: Вы говорите знаком, а видеть это не значит быть знакомым.

Вопрос: Ну, а еще кто.

Ответ: отец Дмитриан, отец игумен Сретенского монастыря, Крутень, Владимир Васильевич Андронов и больше никого.

Вопрос: значит, вы у них в гостях не бывали.

Ответ: бывал у Серафима, бывал у Дмитрия.

Вопрос: а у Крутеня не были.

Ответ: был.

Вопрос: когда вы были.

Ответ: я говорю, два месяца назад, когда он еще не переезжал с той квартиры.

Вопрос: а, Крутень у Вас бывал.

Ответ: да, последнее время недели две назад.

Вопрос: с кем из перечисленных вы имели оживленную связь и частые свидания.

Ответ: С Владимиром Васильевичем Андроновым, он бывал у меня, а кроме того мы встречались с ним у Евдокии Петровны»^[16].

«Вопрос: сколько ей лет.

Ответ: 50.

Вопрос: Ваше постоянное местожительства.

Ответ: Спольный переулок.

Вопрос: а почему Вы бывали у Евдокии Петровны.

Ответ: обедали и пили чай.

Вопрос: откуда вы ее знаете.

Ответ: это наша прихожанка.

Вопрос: с какого времени вы повадились к ней ходить. Ответ: года два, три. Вернее, года два.

Вопрос: на какие источники дохода она живет. Ответ: не знаю.

Вопрос: она служит. Ответ: может быть, и служит, я не знаю.

Вопрос: вы ей платили за стол. Ответ: нет.

Вопрос: каким же манером вы думаете с ней расквитаться, на что же она живет. Ответ: я не знаю, может быть, ей кто-нибудь помогает»^[17].

«Вопрос: почему же это она с вами возится, откуда же она матушка средства берет на это. Ответ: не знаю.

Вопрос: Значит, выходит дело, вы пили и ели у нее и не благодарили. Ответ: а какая же, по-вашему, должна быть благодарность.

Вопрос: а как же, по-вашему, это выходит, по-моему, это, получается, по нахала. Нет ли у нее каких-либо болезненных недостатков. Ответ: нет.

Вопрос: а в церкви она несет какие-нибудь обязанности. Ответ: нет.

Вопрос: а много к ней таких нахлебников ходит. Много ли лиц находится на ее столе. Вы один ходили туда обедать. Ответ: один.

Вопрос: почему же вам такое счастье. Ответ: так Бог судил.

Вопрос: а кто к вам кроме Адрианова ходил. Ответ: Крутень Серафим.

Вопрос: а сколько комнат занимает эта женщина. Ответ: одну.

Вопрос: значит, вас оттуда выставляли, когда кто-нибудь приезжал. Ответ: нет мы были вместе.

Вопрос: скажите, кого же из церковных деятелей кроме перечисленных вы знаете. Ответ: т.е. каких, что вы этим хотите сказать.

Следователь: я говорю о тех лицах, которые у Вас бывали и которых вы нам не назвали. Кого Вы так или иначе знаете из церковных деятелей и мирян, а также, значит, и из служителей культа, имеющих связь с церковью, относительно которых вы беседовали с целым рядом лиц.

Ответ: я никогда ни с кем не говорил о церковных делах, а если и говорил, то только о духовных делах.

Следователь: Ну знаете, я не настолько специалист в духовных делах, чтобы делать разницу между духовными и церковными.

Обвин.: я говорил с Серафимом и Андроновым о духовной жизни.

Вопрос: а вам никогда не приходилось беседовать о митрополите Петре в присутствии Евдокии Петровны.

Обвин.: как это так говорить.

Следователь: ну как бы то ни было приходилось вам говорить или нет о его пригодности, были ли у вас такие разговоры с кем-нибудь, когда и на какие именно темы. Ответ: говорил с Владимир Васильевичем»^[18].

«Вопрос: наряду с этими разговорами какие у вас еще разговоры велись, еще не было ли каких разговоров? Ответ: говорили о монашестве.

Вопрос: как возник этот вопрос? Ответ: он предлагал мне принять постриг в Сретенском монастыре.

Вопрос: и тогда вы называли его отцом и при ком вы это говорили. Ответ: это говорилось при Евдокии Петровне.

Вопрос: при какой обстановке это было. Ответ: за чаем.

Следов.: значит, чаек попивали и разговаривали, а еще о чем вы разговаривали, о Петре митрополите был у вас разговор. Ответ: говорили, что он законный митрополит.

Вопрос: припомните, о каких лицах вы говорили, которые изменили мнение о Петре, которые изменили его в лучшую сторону. Ответ: ряд лиц я не мог называть, но очевидно, это был преосвященный Гурий. Обвин.: Гурий был приближен к митрополиту, когда скончался Святейший»^[19].

«Вопрос: о ком вы еще говорили? Ответ: говорили о Преосвященном Борисе.

Вопрос: что именно говорили о преосвященном Борисе. Ответ: что он оставляет Сретенский монастырь.

Вопрос: по каким причинам. Ответ: не знаю, по каким.

Вопрос: а какое ваше личное мнение о Борисе. Ответ: если бы он был хороший монах, я бы пошел в монастырь, а то у него мало монашеской практики, он недавно сделался им.

Вопрос: а Петр давно стал митрополитом. Ответ: при Святейшем Патриархе.

Вопрос: давно или нет. Ответ: он был раньше архиепископом.

Вопрос: а монахом давно? Ответ: 10 лет.

Вопрос: почему вы считаете, что Борис не монах. Ответ: он был против удлинения церковной службы и против уставного служения, он рассчитывал на внешнюю помпу.

Вопрос: с чем вы были с ним не согласны. Ответ: то, что он делает против местоблюстителя.

Вопрос: как вы это понимаете. Ответ: он покушается занять митрополичий престол. Вопрос: что же это он так разошелся, какие у него данные к этому. Ответ: обвинить митрополита.

Вопрос: а данные-то у него какие, вдруг сразу из архиепископа в митрополиты. Какие у него данные быть митрополитом.

Ответ: То, что он в Сретенском монастыре, он был секретарем преосвященного Бориса, Борис обещал, что он устроит ему, он считал себя правой рукой Патриарха, как епископ можайский, и он хотел свергнуть митрополита.

Вопрос: Каким же он манером хотел его свергнуть. Ответ: он хотел, как передавал мне Владимир Васильевич, собрать подписи архимандритов и потребовать созыва собора и его смещения.

Вопрос: какое к этому Ваше отношение. Ответ: отрицательное»^[20].

«Обвин.: например, воздействовать на митрополита Петра, чтобы он запретил служить Борису, так рекомендовал Андронов Владимир Васильевич. Я говорю это не пройдет, на это нет канонических оснований. И значит, об этом и речи быть не может»^[21].

«Обвин.: у меня много раз бывал Андронов и говорил, что преосвященный Борис обошел митрополита Петра. И то, что он отстранил его, они сначала были дружны, а потом преосвященный Борис хотел собрать подписки с части епископов, примкнувших к нему, и хотел собрать собор для низложения его. Он говорил, что не может сочувствовать Борису, и говорил, что уйдет из Сретенского монастыря (2.12.1925)»^[22].

Виноградов Константин Александрович

Его допрос, состоявшийся 16 декабря 1925 года, вел уполномоченный 6-го отдела СОГПУ Казанский А. В.

Виноградов Константин Александрович родился в 1897 году, 8 октября, в городе Вильно. Сын банковского служащего (надворного советника). В настоящее время – научный сотрудник Центрального музея народоведения. Проживал на Сретенке, Пушкарев переулок, дом 20. Русский, гражданин РСФСР. Учился в Московском университете на историко-филологическом факультете. Окончил военно-педагогический институт в 1920 году, затем по 1922 год в академии генштаба был лаборантом опытно-психологической лаборатории. До 1923 года учился в Институте востоковедения, который не окончил. Отношение к Советской власти – сочувственное.

Из протоколов допроса:

«Вопрос: знаете ли Вы епископа Гурия. Ответ: знаю с 1919 года. Вопрос: знакомы ли Вы с митрополитом Петром. Ответ: с м. Петром беседу я имел всего один раз по поводу вопроса о пении в Златоустовском монастыре. Я желал лично принять в нем участие, но хотел получить на это разрешение церковной власти, с каковой целью и был у м. Петра, который мне это и разрешил»^[23].

Очередной допрос состоялся 30 декабря 1925 года:

«[Ответ:] С Юрием Самариным я познакомился в этом 1925 году по службе совместно с ним в Центральном музее народоведения. Он поступил туда в качестве сотрудника по славянскому отделу. Впрочем, ошибаюсь, Самарин Юрий поступил к нам глубокой осенью 1924 года. Как-то он рассказал мне анекдотический случай, приписываемый патриарху Тихону. Патриарх будто бы сказал: «Сейчас у нас три прокурора, при мне Тучков, при Антонине Львов и Самарин при Федоре». Откуда Юрий Самарин услышал этот анекдот, я не знаю. Федор, о котором идет речь здесь, епископ в Даниловском монастыре. Я лично Львова не знаю, а с упоминаемым «третьим прокурором» Самариным знаком. Это отец Юрия Самарина – Александр Дмитриевич Самарин. О «кругах» так называемых я слышал от епископа Бориса в такой трактовке: Митрополит Пётр-де отдал написать свое послание против обновленцев известным церковным кругам, которые и взялись за это дело. Высказывалась неуверенность в митрополите Петре: как бы он в случае каких-либо осложнений не выдал участников составления этого послания. Дело в том, что митрополит Петр, будучи очень неавторитетным и не имея достаточной почвы под ногами, ища опоры, обратился к «кругам», как я понимаю, бывших людей, ну дворян что ли. Насколько я представляю, к таким, интересующимся церковной жизнью бывшим людям и дворянам относятся Самарин и Талызина. Я лично никогда связыванию церкви с политикой, да еще контрреволюционной, не сочувствовал. Доказательством этому может служить следующий факт: раз придя в келью иеромонаха Димитриана в Сретенском монастыре, я застал там знакомого мне молодого человека И.С. Попова, знакомого Димитриана, Нектария, иеромонаха Сретенского монастыря, и еще двух лиц – одного иеродиакона и одного иеромонаха этого монастыря. Я застал конец разговора. Димитриан обратился ко мне с вопросом: «а вот мы здесь спорим, о том, полезно ли самодержавие для церкви и русского народа? Каково Ваше мнение? Я ответил, что, по моему глубокому убеждению, самодержавие-то и погубило церковь, придав ей официально-чиновничий характер и тем лишив ее жизненности. Впрочем, насколько помню, с вопросом приведенным ко мне обратился иеромонах Нектарий»^[24].

Судьба строений обители в 1925 году

Антицерковная деятельность Советской власти отразилась не только в обстоятельствах жизни насельников и прихожан обители, но и на судьбе монастырских храмов.

Никольский храм Сретенского монастыря и община евангельских христиан

Президиум Моссовета сообщал 9 марта 1925 года профсоюзу пищевиков: «Ходатайство Ваше о передаче Вам под клуб помещение надвратной церкви Сретенского монастыря отклоняется, т.к. означенная Церковь передана по договору общине христиан евангелистов, потративших на ремонт ее большие средства, и кроме того помещение этой церкви под клуб непригодно. Член президиума – Волков»^[27].

В храме проходили собрания протестантских общин. 11 мая 1925 года Московская община евангельских христиан (Б. Лубянка, 21) сообщала в административный отдел Моссовета, что не встречает препятствий к тому, чтобы в ее помещении временно происходили богослужебные собрания Московской немецкой группы верующих, если на это будет соответствующее разрешение Моссовета^[28].

1 декабря 1925 года московский областной отдел ВСЕХ доводил до сведения Адмотдела, что с 5 по 10 декабря сего года в Москве Б. Лубянка 21, помещение бывшего Сретенского монастыря состоится собрание исполнительного органа московского областного съезда евангельских христиан^[29].

Часовня Сретенского монастыря

28 апреля 1925 года Административный отдел Моссовета препровождал заявление Жилищного Товарищества при бывшем Сретенском монастыре по Б. Лубянке относительно ликвидации часовни бывшего Сретенского монастыря с тем, «чтобы использовать помещение часовни под торговое учреждение для увеличения доходов, и фотографию часовни, Адмотдел М.С. уведомляет Президиум М.С., что ликвидация часовни вполне возможна. Часовня юридически находится в пользовании группы верующих, но у таковой имеется 2 специальных здания культа для удовлетворения религиозных потребностей. Считая целесообразным предоставить права эксплуатации помещения часовни Жилищному Товариществу, вместо оставления культа Адмотдел М.С. считает возможным часовню ликвидировать»^[30].

В материалах дела также имеется:

«23 июня 1925 года выписка из протокола президиума МСРК и КД: Слушали ходатайство общего собрания членов жилищного товарищества №5012 д.19 по Большой Лубянке о закрытии часовни Сретенского монастыря и передаче ее товариществу для эксплуатации. Постановили: Принимая во внимание 1. Что в пользовании верующих кроме часовни имеется еще два здания культа. 2. Что отправление культа в часовне так называемого Сретенского монастыря, вследствие соседства с антирелигиозно настроенными жильцами сопровождается эксцессами (споры, драки, требование верующих снимать шапки и запрет пения революционных песен и для установления порядка призывается милиция) – на основании инструкций НКВД и НКЮ по вопросам, связанным с отделением церкви от государства от 19.06.1923 года, часовню закрыть, помещение ее передать Жилищному Товариществу через МУНИ, а предметы культа передать по описи ближайшей группе верующих. На основании циркуляра ВЦИК от 21.07.1924 года и циркуляра НКЮ от 23.04.1924 года за №62 в случае протеста или жалобы верующих на настоящее постановление, фактическое закрытие церкви не может производиться до утверждения настоящего постановления ВЦИК»^[31].

21 июля 1925 года начальнику МГУУР по распоряжению административного отдела Моссовета предписывалось «в срочном порядке сфотографировать … часовню бывшего Сретенского монастыря по Большой Лубянке»^[32].