Казус Конфуция
В зрелом возрасте, почти на старости лет, Конфуций решил заняться музыкой. Этот «каприз» посещает великих нередко. Сократ тоже в зрелых годах занялся музыкой. Почти перед смертью. Ради совершенства души, конечно, а не ради славы или убивания времени. Итак, Конфуций нашел великого мастера по имени Ши Сян и стал под его началом дергать струны на традиционном китайском инструменте – цине. Выучив несколько классических аккордов, Конфуций отказался продолжать обучение и все еще играл то малое, что выучил. Учитель сказал: «Пора двигаться дальше». Конфуций ответил: «Я еще не постиг смысл того, что играю». Учитель со временем снова сказал: «Вы уже поняли. Хорошо поняли. Пошли дальше». Конфуций вновь ответил: «Техникой я овладел, но смысл еще не понял». И так продолжалось долго.
Я не цитирую. Я передаю общий дух и стиль специфического разногласия. Конфуций хотел чего-то большего, чем просто механическое овладение техникой. Наконец мудрец просиял лицом, направил взор вдаль и произнес: «Я представляю себе этого человека». Вслед за этим Конфуций словесно описал образ автора той мелодии, которую играл. И учитель музыки Ши Сян поклонился Конфуцию дважды, потому что тот безошибочно назвал имя автора той легендарной и классической мелодии, которую играл. Автора, укутанного седыми облаками древности, сквозь которые Конфуций узнал его по звукам рожденной им мелодии. Сказанное напрямую относится к книгам.
На дружеской ноге
Отношение к творчеству автора – это скрытое отношение к личности автора
Когда мы читаем книгу, что мы делаем? Бегаем глазами по строчкам, составляем буквы в слова, постигаем смыслы? Конечно, так. А еще? А еще мы общаемся с душой автора. Как Конфуций через мелодию коснулся души ее автора и сумел описать даже внешний облик последнего, так и всякий из нас, читая книгу, общается с автором, прикасается душой к душе и участвует в таинстве общения сердца с сердцем. У тебя (меня, его) может быть в друзьях и близких Платон и Аристотель, Диккенс и Теккерей, Толстой и Достоевский. К их душам мы прикасались, и их души с той же степенью власти прикасались к нам. Отношение к творчеству автора – это, скорее всего, скрытое отношение к личности автора. Как в пословице: «Не по хорошу мил, а по милу хорош». Ну вот не люблю я его. Гадок он мне. Значит, и книги его – гадость. Или, напротив: чудный он человек, даже если заблуждается – чудный. Люблю я его. Чувствую в нем что-то, помимо текста, красивое или нежное. А раз его люблю, то и написанное им. Так, повсюду и повсеместно, неосознанно действует душа человеческая.
Таинство чтения сродни таинству музыкального исполнения. Вот автор (Бетховен, Рахманинов, Мусоргский и т.д.) слышит небесные звуки. Он страдает, как беременная женщина, и передает их, эти звуки иного мира, нотной грамоте и бумаге. Больше передать их некому. Адекватно ли он их передает? Адекватно, но с неким зазором. КПД отнюдь не 100 процентов. Потом исполнитель читает нотную запись гения и воспроизводит ее на инструменте (инструментах). Понял ли он до конца то, что играет? Не вносит ли он слишком много себя в то, что написано другим? Вопрос на засыпку. Слишком много людей насилуют собственными интерпретациями чудные откровения немногих авторов. Музыка страдает от этого. Театр страдает от этого. («Онегин» один, а извращений на тему этого текста не меряно).
Живое и мертвое
Так же и с книгами. Достоевский, он один и тот же. Цельный, чудный, странный, но неделимый. А интерпретаций его творчества – миллион. «Жестокий талант», псих с пером в руке, пророк будущего мира, знаток глубин человеческой природы, консерватор и мракобес, святой писатель… Это все он, и мы еще далеко не все сказали. Очевидно, что тексты его, как некую партитуру, читают самые разные исполнители, внося в замысел свое и вытесняя авторское.
Тут, собственно, целый рой мыслей. Вот первая из них: читая текст, ты вплотную приближаешься к личности автора. Ты дружишь с ним. Дружишь больше, чем дружили современники. У тех с автором были денежные нерешенные дела, обиды, споры, ревность и т.п. Было все то телесное, уходящее, мелкое и удручающее, все то гниющее, которое застилает вечность от близорукого взора. Твоя же дружба чище. Достоевский у тебя в долг не брал, да и ты у него – тоже. Ты с ним не спорил и не ругался. Просто смыслы. Просто идеи и прозрения. «Просто!» Что может быть лучше? Вот Гоголь был уныл и подавлен. Он вечно был без денег. Он то и он сё… Прочь эту лишнюю информацию. Я с Гоголем общаюсь в мире чистых смыслов, и в этом мире он – мой друг и наставник. Это – великая вещь. Мертвое в Гоголе смерть взяла. А вечное в Гоголе книга сохранила. И надо смириться перед автором и перед тем, что ему открыто. Не надо заслонять своими интерпретациями данное ему откровение. Чтение (как и музыкальное исполнение) предполагает смирение.
И душа с душою говорит
Зачем, кстати, читать святых отцов? Чтобы набраться цитат и громить ими, как дубинами, своих духовных соперников? Надувать щеки и грудь и делать вид, что ты лично «знаешь Шульберта?» Этот так сказал: бац! А тот так сказал – в ответ: бац! Конечно, нет. Не для этого. Отцов нужно читать, чтобы свой дух соединить с их духом, приложить свой дух к духу великих людей. Коснуться. Почувствовать. Затрепетать. Читать, чтобы усвоить их образ мыслей, их подход к жизненным сложностям. Чтобы смотреть на мир, хоть иногда, глазами Исаака, Антония, Макария, Игнатия. Иначе все без толку. Иначе – чванство и ложное знание, которое надувает, но не назидает. Только для личного знакомства со святыми стоит читать книги святых. Личное знакомство же родит в свою очередь молитву, подражание, желание научиться и уподобиться. Личное знакомство – это и есть старчество. А еще – учение, предание, школа святости и вообще все чудное и пренебесное.
Душа, текст родившая, всегда больше текста, рожденного ею. И в книгах нужно не слова искать, а душу
Читаешь книгу великого, но не святого человека – помолись за него. Читаешь книгу действительно святого человека – попроси, чтобы он молился о тебе. Ты не книгу просто читаешь. Ты с душой общаешься. Эту тайну чтения нужно во все школьные программы включить. Тексты текстами, но душа, текст родившая, всегда больше текста, рожденного ею. И в книгах нужно не слова искать, а душу. От одних душ нужно бежать стремглав. К другим душам так же стремглав приближаться. И только такой подход к чтению кажется мне осмысленным и нравственным. Только такой.
томик в переплёте полинялом.
Человек писал вот эти строки.
Я не знаю, для кого писал он.
Пусть он думал и любил иначе
и в столетьях мы не повстречались...
Если я от этих строчек плачу,
значит, мне они предназначались.
1948
Вероника Тушнова
И сколько там сумрака ночи,
И тени, и сколько прохлад,
Там те незнакомые очи
До света со мной говорят,
За что-то меня упрекают
И в чем-то согласны со мной…
Так исповедь льется немая,
Беседы блаженнейший зной.
Наш век на земле быстротечен
И тесен назначенный круг,
А он неизменен и вечен -
Поэта неведомый друг.
23 июля 1959
Комарово
И есть недосказанность тут? Додумайте ,мол, сами?
Попробуем. Конфуций ведь великий человек? Или тот же Толстой?
Кто бы спорил! Значит,читая Толстого или Конфуция(или иного великого) мы должны молиться за них?