Ελληνική έκδοση Српска верзиjа English version

Как русский святой явился пасынку Наполеона
Мария Тоболова
Посмотрев на принца, монах сказал: «Не вели войску своему расхищать монастырь. Если исполнишь мою просьбу, Бог тебя помилует. И знай, что твои потомки будут служить России».

Божественная латрия, православное вероучение и наша церковная жизнь
Иеромон. Лука Григориатский
Мы можем с уверенностью сказать, что подлинная христианская жизнь, жизнь, ведущая к обожению, истинная латрия, не исчезли в наше время.

Купец. Благотворитель. Мученик. Николай Григорьевич Григорьев
Алина Сергейчук
Он отличался неподдельно добрым отношением к человеку и видел в нем равного себе, а не инструмент для зарабатывания денег.

«Работай над собой – сделаешь благо для ребенка»
Беседа с замдиректора крупнейшей в России православной гимназии
Важно, чтобы сам процесс обучения уже воспитывал, чтобы воспитание было не частью работы, а охватывало все пространство образования.

Огород – дело духовное
Прот. Александр Авдюгин
Увидев же картофельное поле с многочисленными рядами уже выкопанного картофеля, батюшка вспомнил голливудские фильмы с плантаторами и неграми-невольниками.

«Хватит спать! Пошли кутить!»
Людмила Панич
Наш любимый старец Гавриил в свой день рождения подарил жизнь моей дочери во второй раз.

Крест любви
Схим. Нектария (княгиня Наталья Долгорукова; 1714–1771)
16-летняя Наталья добровольно последовала вслед за мужем в ссылку, показав всему миру пример беспредельной любви и преданности супружескому долгу.

«Дай Бог стяжать титул сельского батюшки» (+ВИДЕО)
Прот. Геннадий Беловолов
Здесь, на сельском поприще, ты за все в ответе. Ты здесь отец. Здесь я понял, что слово «отец» происходит от слова «отвечать».

«Когда мир тебя отвергает, Бог принимает»
Иером. Серафим (Алдя)
Кто встретил Бога, тот уже не может ни ненавидеть ближнего, ни осуждать его, ни оставить его на верную смерть.

Отец Дометий Рымецкий – духовник, сердцем горящий
Кристиан Курте
Он был батюшкой, который по грудь в ледяной воде зимой переходил горные реки, преграждавшие ему путь к храму.

14 просмотров
Распечатать

«Благодарю Бога за то, что Он дал познать Себя…» Часть 1

Из воспоминаний протоиерея Валерия Ильина

'); //'" width='+pic_width+' height='+pic_height } }

С недавнего времени тверские газеты, публикующие списки влиятельных тверчан, стали включать в них и священнослужителей. Вместе с архиепископом в авторитетную сотню попали и пять батюшек. Больше других над этой модой смеется протоиерей Валерий Ильин, который знает цену газетной славе. Знает он и истинность той любви, которую к нему испытывали те, с кем ему пришлось встретиться на своем жизненном пути. Сам отец Валерий, священствующий вот уже почти 30 лет, горячо благодарит Господа за то, что на нем исполняется пословица: «Где родился, там и пригодился».

Детство

Протоиерей Валерий Ильин

Я родился в 1947 году, в деревне Фофаново Завидовского района Калининской области. Мои родители были простыми людьми: мама – уборщица, отец плотничал. Он из казаков, был репрессирован, сидел в тюрьме. Наша семья не была религиозной, дома даже образов не было. Но меня с детства вел Божий Промысл. Мне было 10 лет, когда я домой принес икону святителя Феодосия Черниговского, что подарил мне крестный. А крестная дала крест серебряный. Она была 1892 года рождения, имела настоящую веру, изучала закон Божий в Мариинской гимназии в Твери. Венчалась в 1912 году. А после революции ее семью раскулачили. Сегодня я понимаю, что она боялась советской власти. Помню, как она привела меня, двенадцатилетнего мальчишку, первый раз в Успенский храм. Была ночная служба, и я уснул. Разбудила она меня пасхальным «Христос воскресе!». Потом мы 18 километров шли с поселка Новозавидово домой.

С той Пасхи мне на сердце и легло: хотелось хоть что-то о Боге прочитать. А ведь тогда и не было ничего. Я брал журнал «Наука и религия» и читал «между строчек». Позже я узнал, что многие поступали так же. Вот по этому-то журналу, в общем не полезному, я и знакомился с верой и святыми, со Священным Писанием. Жили у нас в деревне и репрессированные монахини, монастырь которых закрыли. Когда я стал ходить в церковь, то познакомился с ними, получил от них Евангелие и книжки старинные, между прочим творения святых Иоанна Златоуста и Иоанна Кронштадтского.

Первая икона, которую я в своей жизни увидел, хранилась в папином чемодане – маленький образок преподобного Сергия, где он предстоит своим лежащим в гробу родителям. Потом я его как-то (сам не зная зачем) отдал одной из монахинь – матушке Валентине, а когда хотел взять назад, оказалось, что матушка ее уже передала кому-то. Матушка Валентина была особенно добра ко мне, однажды подарила Библию в кожаном переплете, сказав при этом: «Она тебе пригодиться». Эта Библия у меня до сих пор цела.

Путь в Церковь

Когда мне было 14 лет, погиб отец: утонул в Московском море. Представьте, каково было моей маме! У нее зарплата всего триста рублей. Моя старшая сестра уже была замужем, помогать маме надо было мне. Мама тогда работала в Завидове на фабрике игрушек, и директор Иван Осипович Бодонов пошел ей навстречу: пристроил меня трудиться четыре часа в день. Я выучился на стеклодува елочных украшений и проработал до самой армии. Служил в Воронеже. А в 20 лет я женился. Матушка моя была из нерелигиозной семьи. Десять лет мы прожили невенчанные. Жили так: она к маме идет, а я в церковь. Она себе скоромное готовит, я – постное. Но я не навязывал ей своих убеждений, жили как выходило. Мне очень хотелось стать священником, но жена была против этого. И вот однажды я сказал ей: «Катя, я без Церкви не могу».

За благословением я поехал в лавру к своему духовнику отцу Кириллу. Батюшка всю мою нелегкую историю внимательно выслушал и молчит. Я тогда еще «сумничал», сказав, что неверующая жена освящается верующим мужем. Он продолжил: «А неверующий муж освящается верующей женой». Потом так строго: «Не ищи уловки в Священном Писании». И говорит, что раз жена упорствует, то благословляю развод. Я очень испугался и спросил: «Батюшка, но я же ее люблю, и дочка у нас есть, как же так? Может быть, годик помолимся совместно, и Господь все устроит?» Он согласился, мол, хорошо, давай так.

Всю обратную дорогу из лавры я просил Богородицу, чтобы Она все управила и нам с женой не разводиться. Молился так: «Матерь Божия, видишь, как жену люблю. Прошу, брак наш сохрани, а мне болезнь пошли». Приехал домой, рассказал, что батюшка благословил развод. Жена запричитала: «Да что же это такое! Вот они, монахи, какие!». Объясняю ей, что он по любви к нам так поступает. Еще сказал, что если развестись, то возврата ей нет. Если же повенчаемся, меня рукоположат, а ей не понравится – разведемся. Жена согласилась венчаться. Мы о венчании ни моей, ни ее маме не сказали. Нас отец Николай Васеченков повенчал, и никто про это больше не знал. А я с тех пор заболел сердцем. После венчания я написал владыке Гермогену (Орехову), управлявшему Калининской епархией, прошение. К тому времени я уже лет десять в храме прислуживал, пел на клиросе, помогал батюшкам.

Через какое-то время вызывает меня директор фабрики и говорит: «Надо же, додумался: патриарху написал!». Я объяснил, что не патриарху, а правящему архиерею. Это было в брежневское время. Отпускать меня с работы или нет, решала парторганизация. Мне устроили целое судилище. Я их слушал, слушал, а потом и сказал: «Почему наша вера дает вам основание считать нас врагами? Христос всех нас любит одинаково. А у вас все по-другому. Если что-то случилось, так вы сразу орете: “Дай!”. И не понимаете того, что только Бог все дает. Если сейчас разверзнется потолок и посыплются деньги, то вы мирно их не поделите, а передеретесь и убивать друг друга станете. А мы, православные, не кричим, а просим: “Подай, Господи”. И живем потихоньку с Божией помощью».

Директору потом сказал, что рукоположат меня в воскресенье, так что в понедельник у него будет в штате диакон. Он спросил, не вернусь ли назад. Я заверил, что нет, сказал: «Укрепи меня Господи, взявшись за плуг, назад не оборачиваются». Тогда директор попросил помолиться за него. Я пообещал и тоже попросил, чтобы вокруг жены, которая оставалась работать на фабрике, шуму особого не поднимали.

Начало служения

26 февраля 1978 года в неделю о блудном сыне владыка Гермоген рукоположил меня в диакона. Служить меня назначили Торжок, но совсем скоро архиерей отправил меня в Бологое. Священник там был человек неплохой, но его жена Глафира, прости Господи! все строила козни и настраивала его против меня. Посетовал я владыке, мол, сам еще неопытный, а там как на лезвии бритвы. Он признался, что именно по этой причине и послал меня туда. Спросил, останусь ли или нет? Я ответил: «Как благословите…»

В Бологом прослужил девять месяцев. Помогал мне и утешал меня отец Василий из Вышнего Волочка, а скорбей мне хватало. Вот, например, приближается Пасха, мы убираемся в алтаре, а там все годами нечищеное. Я оклад Евангелия начистил, а священник пальцем провел и показывает: мол, видишь… А еще почистил, он второй раз – пальцем. И третий… На Пасху за стол меня не пригласил, а я жил в Бологом один: семья в Новозавидове. Так мне было горько и обидно… Хотел было поехать к отцу Василию в Волочек, но передумал: не хотелось портить ему светлый праздник Воскресения Христова. Поплакал в одиночестве и сказал себе: «Успокойся, Господь все устроит». Так и смирялся там. Жил на квартире у рабы Божией Антонины. Она такая вся деревенская была, совсем крестьянка. Холодец варила «с запахом» и всегда мне предлагала. Меня воротит от этого угощения, но я ем и нахваливаю. Слава Богу, родители с детства приучили к человеку иметь уважение.

Когда владыку Гермогена переводили в другую епархию, он, уезжая, говорил: «Жалко, что отца Валерия не успел рукоположить, но, надеюсь, владыка Алексий досвятит». Я после его отъезда домой приехал, а матушка ну причитать, что, мол, владыка знакомый уехал, так ты теперь и останешься диаконом. Успокаивал ее, говоря: «Не переживай, Екатерина, Господь ведь всем управляет». И 29 октября 1978 года на праздник сотника Лонгина меня рукоположили в священники. Хиротонию совершал владыка Алексий (Коноплев), переведенный к нам из Краснодара. Я стал его первым ставленником. И десять лет до самой его смерти в 1988 году я был самым близким к нему человеком вместе с нынешним архиепископом Тверским Виктором, который тогда был еще архимандритом.

После рукоположения в священники я два года ездил служить по всей епархии, пока не попал в аварию под Кашиным. Владыка очень испугался тогда и, успокаивая мою жену, пообещал ей, что теперь я буду служить дома. Он желал, чтобы я служил в Твери в соборе, предлагал назначить ключарем и настоятелем. Я сказал, что сделаю так, как он благословит, но просил не отнимать моей радости – служить на родине, в Завидове. Так я и остался в Завидове. Я прирос к этому месту, могу с закрытыми глазами сказать, где в храме какая икона находится.

Любовь к этому месту росла годами. Еще когда читал на клиросе, то помогал служившим здесь батюшкам – сначала отцу Николаю, который по дружбе оставлял ночевать у себя, потом, после его перевода в Тверь, отцу Петру. Отец Петр был стареньким. И я после службы прибирался в храме, а потом шел к батюшке домой: на неделю воды наносить, дров наколоть и т.д. Я считаю, что это не просто так было. Бог подавал в храме прислужить и еще помимо этого доброе дело сделать.

Про КГБ

В первый раз с «конторскими» я столкнулся еще при отце Николае. Хоть брежневские времена были не такие злые по отношению к Церкви, как хрущевские, но КГБ все равно не спало. У нас за нами присматривал Ляхов Леня. Он несколько раз меня в лес увозил, задавал там вопросы про батюшек и запрещал говорить им об этих поездках. Я кивал головой, но сам передавал отцу Николаю, чем «контора» интересовалась. Предлагали мне улучшить мои жилищные условия: я жил тогда в девятиметровой квартире. Но я ответил, что мне взамен предложить нечего, а предавать я никого не буду.

Потом, когда я уже был батюшкой, Конаковский район курировал Павел Прокопьевич. Однажды вызывает он меня и говорит: «Валерий Дмитриевич…» Я его перебил: «У меня, наверное, сегодня праздник – день рождения?!». Он: «Какой у тебя день рождения? У тебя день рождения 19 июня». Я ему: «Вы ведь для меня какое-то новое имя придумали… Или кличку?». Он разозлился, грозился послать меня куда Макар телят не гонял. А я ему в ответ: «Там тоже Бог. Господь везде, и солнце на всей земле светит. Что будет, то будет, но с вами сотрудничества не будет». Пригрозил ему, что митрополиту расскажу. Меня владыка пожурил за резкость. Потом были и другие люди из «конторы». Говорили, мол, у вас проходит трасса на Ленинград, иностранцы заезжают, так надо информировать. Я им сказал, что мы пасем по-разному, а у вас свои сотрудники есть, которые «на хвосте висят», пусть они и занимаются своим делом, а я буду – своим. Слава Богу, что Он защитил меня от этого сотрудничества. Да и близости моей к митрополиту «конторские» боялись.

В Завидове

Храм в селе Завидово

Я благодарен Богу, что он меня оставил в Завидове. Я и Богородицу всегда об этом просил. Матерь Божия не оставляет меня своим заступничеством, я это очень хорошо чувствую. Прежние батюшки говорили, что хозяйка у нас Она, да еще архангел Михаил и Илья Пророк, а мы служители – дворники и уборщики, ровно на столько, на сколько они нас поддерживают.

До меня батюшкой был старенький отец Петр Герасимович. Он был епархиальный духовник, прослужил 50 лет. Ему было в тягость служить по полному чину. Всенощную служили только под большие праздники. Я пришел полный энтузиазма и рвения. Мне хотелось, чтобы все было по уставу. Певчие сначала «встали в позу»: на всенощные не будем приходить. И я сам первое время всенощную служил и пел, да еще одна псаломщица помогала. Потом сказал певчим, что не буду их приглашать на отпевание покойников, где они «имели копеечку». Они повозмущались немного и стали ходить на всенощные. И у нас вот уже 29 лет служатся или вечерня с утреней, или всенощная с акафистом, как до революции было заведено. Придут люди, не придут – мы Богу служим. И был вечер, и был день – день един. Солнце село – «Придите, поклонимся Цареви нашему Богу».

Приход и в то время считался хорошим, потому что не глушь – большое село в Тверской области на шесть километров вдоль главной трассы. Храм намоленный, никогда не закрывался. Меня в первые годы приглашали со всей округи требы совершать. Добирался и пешком, и на электричке, такси не было. Придешь исповедовать на дому – трешечку дают. Я говорю: «Ради Бога лучше помолитесь за меня». Я застал еще ту Русь, уходящую, которая уже умерла. Прихожане нынешние совсем другие. Прежние были наученные, устои с дореволюционных времен еще хранили.

Одна прихожанка, Анна Григорьевна, говорила мне: «Батюшка, поп с горлом, а мужик с горбом. Если поп не умолит, то мужик и фартуком не нагонит. Когда тебе огородом заниматься, твое дело служить, а наше – курицу принести. Наше дело, чтобы у тебя заботы не было, только руки воздевай и молись». Сейчас уже так не говорят, по-другому рассуждают.

Вот другая у нас прихожанка была, начальником работала. Готовится прославление царской семьи, а она говорит, что никак не может за них молиться. «Почему?» – спрашиваю. «Да вот, – отвечает, – царь он кровавый, такой-сякой». «Где, – интересуюсь, – прочитала?» Нажевали ей этой жвачки коммунистической. «А ты верующий человек?» – «Верующая». «Ну так, – говорю, – Собор был, и Церковь решила, что они святые мученики». Тогда она: «Ой, батюшка, правда…» А я ничтоже сумняшеся за него, царя, молился еще до прославления его как за мученика. Вот такое брожение.

Если выяснишь, что кто-то правило не вычитал, и до причастия его не допустишь, обижаются. Я, конечно, иду на компромиссы, но только там, где это разумно. В отношении закона Божьего и канонов нам, священникам, нужно держаться, как преподобный Серафим говорил: «Ничего не прибавляй и ничего не убавляй». Делай то, что дал Господь. Это не мы так красиво говорим, а Церковь такая умница, она нас научила, а мы должны все это сохранить.

Я, прослужив 29 лет в селе, не понимаю тех священников, которые говорят, что трудно. Да, трудно. Мы вот, например, топили котельной под церковью. Дым в притворе стоял. Сторож пьяным напьется, уснет – мы с матушкой идем его будить, а не добудимся – так сами топим. В храме было два градуса тепла. Чашу возьмешь во время литургии – она к рукам от холода прилипает. А ты оденешься потеплее – и ничего. Кто в Церковь ходит, для того все хорошо. А тем, кто не ходит, все не так.

Некоторые говорят, что в деревне как на войне. Ну да, мы все воины Христа и бьемся с врагом нашего спасения. А с людьми чего воевать? Кому запретишь, а кому скажешь для разумения полезное слово. Я прожил в селе уже почти 60 лет и врагов не нажил. А те, что Церковь ненавидят, и батюшку не любят.

Прихожан я прошу регулярно ходить в храм и чтобы раз в месяц обязательно причащались. Есть копейка – пожертвуй, нет – не надо. Одна раба Божия говорит мне: «Я люблю прийти и на 300 рублей купить свечек». Я ей: «А что не на полторы тысячи? Ты сама приди и свечкой будь да в церкви не разговаривай».

Успенский храм

В 1951 году Успенский храм хотели закрыть, но монахини, которые там жили, ключи не сдали. Служили мирским чином. Писали Хрущеву, что ездить в Клин далеко. И вот в 1955 году дали наконец батюшку, отца Михаила Егоровского, потом он стал архимандритом Маркеллом, Царство ему небесное. После него служил отец Николай четырнадцать с половиной лет, потом отец Петр семь с половиной. В Завидове много служил и отец Василий Беляев.

Я уже двадцать третий священник. Установил это по документам.

Успенский храм на зиму закрывался. В нем все промерзало, портилось. На Пасху служишь как в тумане. Иней лежал до июня. Я в 1979 году собрал прихожан и предложил храм не закрывать. Лучше топить, чем иконы портить. Мне все говорили, что денег не хватит. Но с Божией помощью все устроилось. Отопление провели.

Господь нас не оставлял. И при советском строе люди добрые были, помогали, в долг работы делали, содержали церковь. Только с Божией помощью и удалось сохранить все это. Потихоньку иконы реставрировали, облачения покупали. Жизнь шла своим чередом.

С местным начальством отношения тоже нормальные складывались. Пока не встал вопрос о возвращении Троицкого храма. Он стоит рядом с Успенским. Это кровоточащая рана. В 30-е годы храм отобрали, устроили в нем зерносклад, потом стеклодувный цех. Колокольню до основания разрушили. Дом-сторожку, где сейчас воскресная школа, я еще в 1988 году просил отдать. Ее брали по документам во временное пользование. Я писал властям, представлял соответствующие бумаги, и в ответ получал отписки: «Не представляется возможным». Вернули только после того, как дом сгорел. Место, где сейчас музей, я тоже оберегал: не давал там хоронить. На том месте раньше было иконохранилище, от которого осталось полторы стены. А где сейчас гостевой дом, там были приходская школа и богадельня.

В советские времена хоть и заповедник рядом, никогда в храм партийные боссы не заглядывали. И местные начальники этим никогда не баловали. Сейчас больше стало приезжать.

Единственный раз, еще 90-е годы, были представители Зарубежной Церкви. Я им тогда сказал: «Вот вы нас “из-за бугра” ругаете, а за что ругаете, не понимаю? Вы только представьте себе, как мы живем при советском режиме! В чем мы виноваты?!

Вы родины лишились, состояния. Но нам-то еще хуже! Ведь живем в атеистическом государстве. Патриарха ругаете, а за что? За его Декларацию?! Так ведь надо же было как-то выплывать, выводить корабль с мели. Разве лучше было бы, если бы Церковь уничтожили? А догматов мы не приступили». Конечно, евхаристическое общение между нами должно быть. И слава Богу, что сейчас все устроилось.

И еще я тогда сказал: «Я, слава Богу! не сотрудничал с “конторой”. А предложения всем были, но кто как мог отбивался. А вам разве не было предложений? И от ЦРУ, и от масонов? Видите храм? Он никогда не закрывался. И надо было как-то выживать. Советское время было, а мой крестник пять тонн железа пожертвовал – крышу покрыть. А ведь этого нельзя было…».

Это сейчас полная свобода: что хочешь, то и делай.

Окончание

Православие.Ру

28 июня 2007 г.