Церковь святых апостолов Петра и Павла в Петровско-Разумовском

Церковь святых апостолов Петра и Павла в Петровско-Разумовском

В далекой седой древности, в середине XIV века, на этих обширных землях находилось маленькое село Семчино (Семцинское) с какой-то местной церковью. Князь Иван Иванович, сын Ивана Калиты, завещал его своей жене. Попало оно и на страницы духовной грамоты Иоанна Грозного 1572 года. Что произошло дальше, неизвестно, только вскоре, через каких-то 10–15 лет, Семчино значится пустошью, да еще и приписанной к селу Топоркову, которым владел боярин Василий Иванович Шуйский, ставший царем в период Смутного времени. Владение кочевало из рук в руки, пока не попало к Ивану Шуйскому, брату государя, и при нем стало значиться деревней Семчино, то есть поселением без собственной церкви. Затем Семчино перешло к его племяннику князю Семену Васильевичу Прозоровскому и стало вновь именоваться селом, следовательно, местная церковь уже была в нем отстроена и, вероятно, освящена во имя архангела Михаила. Однако князь С. В. Прозоровский ушел в монастырь и перед тем разделил свое владение между сыновьями. Так Семчино ушло к А. С. Прозоровскому, но после его смерти наследники решили это владение продать, так как делить его на еще более мелкие участки было невыгодно.

По легенде, Семчино выкупил сам царь Алексей Михайлович и подарил его тестю, боярину Кириллу Полуэктовичу Нарышкину. Легенда родилась из того факта, что государь любил заниматься там соколиной охотой и имел деревянный домик для отдыха. По версии же ученых, в 1676 году боярин К. П. Нарышкин, дед Петра Великого, купил село Семчино у наследников князя Прозоровского и переименовал его в Петровское – в честь внука-царевича, родившегося в 1672 году. (Есть легенда, будто бы Петр I даже родился здесь, в охотничьих угодьях отца.) Оттого появилась вторая загадка: то ли село было названо в честь рождения Петра, то ли получило новое имя после построения в нем памятного храма во имя святых апостолов Петра и Павла, по тезоименитству царевича. Считается, что первый, деревянный, Петропавловский храм был возведен здесь уже в 1678 году, когда село Петровское и упоминается впервые в письменных источниках.

А дальше в 1682 году грянул стрелецкий бунт. Боярина Кирилла Полуэктовича насильно постригли в монахи, село Петровское перешло малолетнему Льву Кирилловичу, и опекуншей осталась его мать Анна Леонтьевна Нарышкина. Боясь за судьбу внуков и за себя, она дала обет построить здесь каменный храм во имя апостолов Петра и Павла, небесных покровителей малолетнего государя, и в память о разыгравшейся в Кремле трагедии, к которой Нарышкины оказались причастны. В следующем же после бунта 1683 году она выделила под церковь большой участок земли и еще подарила в нее три колокола на вечное поминовение «по муже своем боярине Кирилле Полуехтовиче Нарышкине и по детех своих и по всех родителех своих», как гласила надпись на одном из колоколов.

Каменный вотчинный храм, златоглавый, с белокаменными резными наличниками и витыми колонками, был освящен в 1691 году. О его «замечательном благолепии» говорили все москвичи. Он стал не только прекрасным памятником московского барокко, но и самой замечательной постройкой села Петровского, оставаясь такой на протяжении веков. Менялись хозяева села, менялось его предназначение, и церковь, начавшая свою жизнь вотчинной, всегда была душой Петровского и прожила с ним вместе целую жизнь, осеняя его непростую, но выдающуюся судьбу.

Юный Петр I обожал дедовскую вотчину и ее церковь. По преданию, он пел в ней на клиросе, читал Апостол и подарил в храм эту богослужебную книгу 1684 года издания с собственноручной надписью. Иные историки считают эту надпись «дьяческой пометою» о том, что сия книга, принадлежавшая государю, подарена им «в подмосковную вотчину боярыни Анны Леонтьевны Нарышкиной, в село Петровское, к церкве святых верховных апостол Петра и Павла». Она хранилась в храме вплоть до революции.

Петр же усердно осваивал местные земли, выстроил для себя летний дворец, начал разбивать здесь первый регулярный парк в голландском вкусе и сам сажал молодые дубки. Считается, что Петр же около села основал ферму – скотный двор с голландскими коровами и назвал это свое маленькое экспериментальное владение сельцом Астрадамским, то есть Амстердамским, это имя осталось в названии местной улицы. Другая версия, что эти ранние петровские эксперименты проходили поблизости от Петровского, в селе Острогонове, также превратившегося в Астрадамское.

Однако Петровское село принадлежало не Петру, а его дяде – Льву Кирилловичу Нарышкину, тому самому, что строил нарышкинские церкви по всей Москве, а потом его сыну – Ивану Львовичу, которого Петр отправил за границу учиться морскому делу. И вот его-то дочь, Екатерина Ивановна Нарышкина, фрейлина и любимая дальняя родственница государыни Елизаветы Петровны, одна из самых богатых невест России, в 1746 году вышла замуж за другого любимца государыни – графа Кирилла Григорьевича Разумовского. Их обручение было очень парадным, а на свадьбу приехала сама царица, которой Нарышкина приходилась «внучатой сестрой». И поэтому вся императорская фамилия посетила ее московский родовой дом на Воздвиженке, где был дан роскошный пир. На следующий день после свадьбы Нарышкину пожаловали в статс-дамы и одарили богатым портретом.

Петровское же, как и дом на Воздвиженке, было ее приданым. Так у старой вотчины появился новый блистательный хозяин, давший ей второе имя – Петровско-Разумовское.

Кирилл Григорьевич Разумовский, потомок малороссийского казака Григория Розума, был братом сиятельного Алексея Разумовского, фаворита императрицы Елизаветы, с которым она, по преданию, тайно обвенчалась и родила от него дочь Августу – легендарную княжну Тараканову. Кирилл Григорьевич выдвинулся на первые роли из-за положения при дворе брата, но в немалой степени и за счет блестящих личных способностей. Получив образование в Европе, он по возращении в Петербург, в 1745 году был пожалован в камергеры. Придворная «наука» была его стихией, в манерах светского обращения К. Г. Разумовский отличался тонким умением держать себя. Хорошо образованный, знавший иностранные языки, он с молодых ногтей пустился во все тяжкие великосветской жизни и почти ежедневно пребывал в обществе государыни. Наверно, именно поэтому, «в рассуждении усмотренной в нем особливой способности и приобретенного в науках искусства», граф Разумовский в 22 года был назначен президентом Академии наук – в тот год, когда состоялась его свадьба с Нарышкиной. Первый же указ елизаветинского фаворита на столь ответственном посту был о печатании при академии гражданских книг, «в которых польза и забота соединены были бы с пристойным к светскому житию нравоучением». В 1750 году он даже был избран в гетманы Малороссии, но к своим обязанностям относился так, что сам говаривал: «Последним гетманом был только Иван Мазепа». Есть предание, что именно ему, светскому льву Кириллу Разумовскому, Россия была обязана повальной галломанией русского высшего общества и его переходом на французский язык.

В роковом июне 1762 года он «с великим усердием» поддержал Екатерину II, за что был щедро вознагражден денежным пожалованием, но главное, особой монаршей милостью: сама государыня на пути в Москву, на коронацию, посетила его дворец в Петровско-Разумовском. По преданию, именно отсюда начался ее торжественный въезд в Москву. Тем не менее, когда К. Г. Разумовский захотел сделать пост гетмана наследственным и в 1763 году обратился к императрице Екатерине с прошением о том, возмущенная государыня расценила это как косвенное покушение на монархическую власть и сразу же отозвала его в Петербург. Тогда мудрый Разумовский немедленно подал в отставку, заслужив тем прощение императрицы. И она продолжала навещать его в Петровско-Разумовском, жила у него, когда инкогнито приезжала в Москву. Однажды государыню тут увидел молодой Гавриил Державин, солдат гвардейского полка, стоявший часовым в карауле.

Петровско-Разумовское уже было достойно августейшего посещения. Новый хозяин, отличавшийся необыкновенной рачительностью, сразу же после свадьбы стал обустраивать свое владение. Петербургский архитектор Филипп Кокоринов построил главный дом усадьбы – настоящий дворец с часами, каскадом прудов, парком на французский манер, наподобие Версаля (по легенде, его план создал сам Ленотр, садовник Версальского сада), с клумбами, аллеями, триумфальными воротами и гротом, ставшим потом печально знаменитым на всю Россию.

Есть предание, что Разумовский, обустраивая владение, воплощал давние замыслы самого Петра I об этом месте. Усадьба Разумовского, по выражению современников, скорее походила на город, чем на дачу: это было время расцвета Петровско-Разумовского. Тогда там начались народные гуляния, но в сад пускали только тех, кто был прилично одет.

Главный же дом был соединен каменной галереей с Петропавловской церковью, которая из вотчинной Нарышкиных теперь стала домовым храмом графа Разумовского.

Это имение граф передал своему сыну Льву Кирилловичу Разумовскому, владельцу и знаменитого дома на Тверской, где потом открылся Английский клуб, а теперь находится Музей политической истории России. Считается, что именно Лев Кириллович стал прототипом Пьера Безухова в «Войне и мире». Прекрасно образованный, очень верующий, в 30 лет от роду получивший генеральский чин, он отказался от дальнейшей карьеры и вышел в отставку. На одном из балов он встретился с княгиней Марией Голицыной, доброй и верующей, как он сам, женщиной. Он влюбился в нее, казалось, безнадежно, хотя она не любила своего законного мужа, заядлого картежника и самодура, раскуривавшего трубку крупными денежными купюрами. И князь Голицын дошел до того, что проиграл Льву Разумовскому собственную жену в карты – к великому для той счастью. Оформить развод было долгим и сложным делом, но вскоре в Петровско-Разумовском появилась новая хозяйка. Свет нелестно отзывался об этом браке, но сам Александр I на балу назвал ее графиней, и законность их супружества больше не подвергалась сомнению.

Лев Кириллович радел о своем отцовском наследстве. Еще в 1804 году он пристроил к Петропавловской церкви зимний, то есть отапливаемый придел в честь Казанской иконы Божией Матери, очень богато украсил свою домовую церковь и устроил в ней образцовый хор певчих.

Наполеоновские войска не обошли стороной Петровско-Разумовское. Здесь расположилась на постой конная армия маршала Нея, а по преданию, бывал тут и сам Наполеон. Храм осквернили и ограбили, взяв все, что не успели спрятать хозяева, многие деревья в парке вырубили на дрова, а по уходе подожгли усадьбу, предварительно вывезя из нее картины, скульптуры, книги. Лев Кириллович восстановил Петровско-Разумовское так, что оно отличалось от довоенного великолепия лишь меньшим количеством деревьев.

Л. К. Разумовский умер в 1818 году, и с его смертью пресеклась история этого родового владения, связанного с царским домом Российской империи. Усадьбу же в 1820 году купил сам московский градоначальник князь Ю. Долгорукий, а в 1829 году, за 210 тысяч рублей, – аптекарь П. А. фон Шульц. Он не стал заботиться о графском достоянии, а принялся сдавать его в аренду, вырубать деревья под дрова, использовать земли под сенокосы на продажу и под дачи, причем с такой хитростью: если в купчих запрещалось рубить ценные деревья, их пилили. Все хозяйство, обветшавший дворец, пруды и сады пришли в полный упадок. И тогда государство решило выкупить бесценную усадьбу под сельскохозяйственную академию, как и хотел, по преданию, устроить еще сам Петр I.

В январе 1861 года усадьбу по высочайшему повелению выкупили за 250 тысяч рублей в казну «с целью учреждения агрономического института, фермы и других сельскохозяйственных заведений» и стали ее перестраивать под новое, столь необходимое в то время учебное заведение. Оно было названо Петровской земледельческой и лесной академией, в честь местности и с явным намеком на Петра I.

У Петровской академии была долгая и трудная предыстория. Агрономическое образование в России началось только при Павле I, когда в Павловске открылась практическая школа земледелия. А в 1823 году Московское общество сельского хозяйства открыло в Москве земледельческую школу на Бутырском хуторе, где готовили управляющих помещичьими хозяйствами. К времени отмены крепостного права Академия сельского хозяйства была востребована сильно – само ее учреждение связывают с освобождением крестьян, поскольку теперь требовалось вводить новые формы хозяйствования и, главное, использовать новейшую сельскую технику, которая заменила крепостных на помещичьих полях. Собственное налаженное хозяйство теперь стало под силу лишь грамотному в аграрных вопросах помещику и при наличии образованных специалистов-управляющих. Петровская академия стала, по сути дела, агрономическим институтом, выпускавшим специалистов в области сельской промышленности и сельского хозяйства на основе свободного труда.

Петровско-Разумовское прекрасно подходило для учебных занятий. Здесь было просторно, удобно, близко к Москве, а главное, можно было учиться на натуре, в местных лесах и на полях. Переустройство усадьбы под академию обошлось еще в 75 тысяч рублей. Из Петербурга был приглашен архитектор Н. Л. Бенуа, чей отец-эмигрант Леон Бенуа, приближенный Людовика XVI, спасся в России от французской революции 1789 года. Он умело построил на месте ветхого усадебного дворца главное учебное здание с часовой башней и с уникальными выпуклыми стеклами. Архитектура его намеренно напоминала бывший дворец, но ученые усматривают схожесть этого здания и с Николаевским вокзалом, что объясняют сильным влиянием на Бенуа творчества архитектора К. А. Тона, с которым он работал еще над храмом Христа Спасителя. Остальную территорию Бенуа обустроил для учебно-практических целей. Были тут и фермы, и лаборатории, и ботанические сады, и дендрарии, и опытные станции для испытаний сельскохозяйственной техники.

3 декабря 1865 года Петровская земледельческая и лесная академия открылась для всех желающих получить сельскохозяйственное образование. Так домовая Петропавловская церковь графов Разумовских стала академической, то есть домовым храмом Петровской академии. Храм стал живым символом истории, но при этом исполнял важное практическое назначение. Его настоятель, «академический священник», заведовал кафедрой богословия в академии, имел казенное содержание и жилье – так продолжалось до самой революции. Первым настоятелем академического Петропавловского храма и первым преподавателем богословия в академии стал профессор Яков Головин. Он устроил собственный деревянный дом с мезонином на Вязовой улице в Петровско-Разумовском, прозванный домом священника. Его сын, Александр Яковлевич Головин, стал известный русским художником. В Третьяковской галерее хранится его картина «Грот в старом парке», написанная по детским впечатлениям.

Академия начиналась в духе свободных традиций эпохи отмены крепостного права и великих реформ. Россия была преимущественно земледельческой страной, и академия оказалась доступной для всех слушателей. Туда принимали поначалу всех желающих, без аттестатов и без экзаменов, не было и переводных испытаний – экзамены сдавали только те, кто претендовал на научную степень. Более того, каждый учащийся мог заниматься здесь только тем, что его интересовало лично. В результате столь демократической обстановки Петровская академия вскоре стала «студенческой вольницей» и эпицентром разных беспорядков.

Уже в 1872 году «Петровка» была преобразована в обычное учебное заведение с полицейским надзором. С того же года здесь работал К. А. Тимирязев, чье имя академия стала носить после революции. Он преподавал в ней физиологию растений и даже жил в деревянном доме на территории академии. Здесь же два года учился будущий писатель В. Г. Короленко, который воспоминал, что чувствовал себя здесь «необыкновенно счастливо».

Но в 1894 году вольности кончились: консервативная волна новой политической эпохи докатилась и до стен академии. Сначала было рекомендовано принимать сюда преимущественно дворян, а уже в феврале того же года академия была и вовсе закрыта «за неблагонадежностью». На ее месте хотели устроить научный агрономический институт без студентов или даже разместить здесь кавалерийское училище, но все же под давлением общественности вместо академии открылся Московский сельскохозяйственный институт (МСХИ) с более жестким уставом и с ограниченным доступом – только для детей земледельцев.

У этого изменения были и другие, внутренние причины. Еще осенью 1869 года Россию потрясло убийство, совершенное в парке Петровской академии. Тогда группа «Народная расправа», созданная революционером-авантюристом Сергеем Нечаевым, убила своего члена, студента академии И. И. Иванова, по обвинению в предательстве. Нечаев, которому в свое время не поверил и сам Герцен, сделал это намеренно. Призывавший смотреть на товарища как «на часть общего революционного капитала», которым надо умело распорядиться, он предпочитал «пропагандировать и агитировать» среди студентов, чтобы тех исключали за политическую деятельность с «волчьим билетом», и им оставалось бы только пойти в профессиональные революционеры. «Генерал от революции», как любил называть себя Нечаев, избрал Петровскую академию для пропаганды и вербовки членов своей «Народной расправы» потому, что большинство студентов в ней были сельскими людьми, крестьянскими детьми, плохо разбиравшимися в политике. Их пугали и тем, что кто не пойдет в «Народную расправу», будут убиты в революцию.

На самом же деле студент Иванов, попавший в сети Нечаева, отказался слепо и беспрекословно повиноваться лидеру, и заявил о выходе из организации. 21 ноября 1869 года он был демонстративно убит, для дисциплинирования остальных членов и ради их кровавой связи. Иванова заманили в парковый грот, душили, потом выстрелили в голову и сбросили тело в пруд. Обнаружить убийц помогла роковая случайность: Нечаев, потерявший там шапку, впотьмах надел шапку убитого, что стало уликой для полиции.

Дело было настолько громким, что попало на страницы романа Достоевского «Бесы», где Нечаев представлен в образе Петра Верховенского, а Иванов – в образе Шатова. А в память злодейски убитого студента один из местных проездов Петровско-Разумовского тогда назвали Ивановским. Сам же Нечаев успел бежать за границу, откуда в 1872 году был выдан Швейцарией как уголовный преступник и в России был приговорен к пожизненному заключению в Алексеевском равелине Петропавловской крепости. «Навсегда» – собственноручно начертал государь на приговоре. Нечаев просидел там 10 лет, сделал безуспешную попытку бежать и умер от цинги и водянки 21 ноября 1882 года – день в день с убийством Иванова, спустя 13 лет.

Дело Иванова было первым громким, но не единственным тревожным звонком. Академию с ее студенческим составом и вольными нравами избрали для пропаганды многие революционеры. Москву лихорадили слухи о бунтовских выходках студентов «Петровки», их даже подозревали в поджоге собственной академии в 1880 году.

И вообще это место стало притягательным для всякого рода сомнительных лиц. Здесь то и дело орудовали грабители, похищавшие имущество академии вплоть до термометров для измерения температуры почвы и горшков с пальмами. Оттого-то сюда часто наведывался Владимир Гиляровский, собиравший горячий материал для своих репортажей. Рассказывали и о самом громком курьезном мошенничестве, которое произошло в стенах академии: приставу Петровско-Разумовской части по телефону сообщили, что сам великий князь Иван Константинович приедет инкогнито навестить академию – его велели подобающе встретить и описали наружность. И действительно, высокий гость приехал, важно осмотрел академию, музеи, даже отобедал у ликующего пристава, посулил ему часы в награду за хорошую службу и отбыл. Самозванца, правда, быстро поймали и представили на очной ставке приставу. Тот зарекся доверять телефонным звонкам. Вскоре навестить академию решил важный министерский чиновник. Градоначальник немедленно позвонил несчастному приставу с этим известием, и тот так ответил ему в телефонную трубку, что был понижен в звании.

Сам же институт продолжал свою научную и учебную работу. До революции в нем преподавали такие видные ученые, впоследствии репрессированные советской властью, как Н. И. Вавилов и А. Я. Чаянов. А в 1907 году директором института стал профессор-почвовед В. Р. Вильямс – памятник ему и стоит теперь на месте Петропавловской церкви.

Довольно мирная страница была и в истории Петровско-Разумовского парка. Москвичи обожали приезжать сюда «на природу», на народные гуляния с невинными увеселениями – кататься на лодках, отдыхать на траве с плетеной корзиночкой снеди у самовара. Здесь же с удовольствием селились дачники. И потому в 1886 году сюда специально был проведен маленький рельсовый путь, соединивший академию и дачников Петровско-Разумовского с городской сетью конной железной дороги. Однако конный трамвай не полюбился академии, он был очень медленным, лошади вязли в грязи среди полей, холодные вагоны на открытом пространстве пронизывал ветер, и администрация настояла на «паровичке» – вагоне на паровой тяге. За проезд от академии до Бутырской заставы платили 10 копеек, но академия договорилась с руководством дороги о льготной плате студентов и преподавателей. Кондуктором на этой «самой дачной линии» одно время был К. Г. Паустовский, разжалованный из вагоновожатых за аварию. Он тоже оценил красоту природы Петровско-Разумовского, громаду его лип и кленов, лимонную бледность его осин…

В местном парке любили гулять А. Н. Островский, М. Ермолова, М. Пришвин, здесь впервые встретились русские «короли репортеров» В. Гиляровский и Влас Дорошевич. Лев Толстой ходил сюда пешком из Хамовников – дочь директора академии была женой старшего сына писателя, Сергея Львовича. Андрей Белый вдохновлялся в парке Петровско-Разумовского для романа «Петербург», вживаясь в былую память о Нечаеве и Иванове. Чехов любил ездить сюда не только на пикники, но и ловить бабочек, в то время как очарованные видом знаменитого писателя студенты периодически устраивали на него вылазки: Чехов сердился и уходил, бросая сачок. Художник И. И. Шишкин написал здесь картину «Пруд в старом парке», о котором сказано потом у Ходасевича: «Иль в Петровском-Разумовском / Пар над зеркалом пруда».

В 1911 году настоятелем Петропавловского храма и преподавателем богословия в Московском сельскохозяйственном институте, то есть в бывшей Петровской академии, стал выдающийся пастырь, священномученик Иоанн Алексеевич Артоболевский. Родом из Пензы, из семьи священника, он окончил Московскую духовную академию, одно время занимался историей в Московском археологическом институте, был учеником Ключевского, а в 1905 году принял священнический сан. Через несколько лет отца Иоанна избрали профессором и заведующим кафедры богословия в Московском сельскохозяйственном институте, избрали вопреки желанию министра просвещения, который не соглашался с его кандидатурой, считая его «либералом», – под этим словом тогда понимали всякого свободомыслящего, развитого и ученого человека.

Отцу Иоанну предстояло стать последним настоятелем этой церкви.

После указа СНК об отделении Церкви от государства и школы от Церкви кафедра богословия в Московском сельскохозяйственном институте была закрыта, церковь была отделена от института и теперь ненадолго стала обыкновенным приходским храмом, в котором продолжал служение отец Иоанн, в 1919 году возведенный в сан протоиерея. Он стал совсем ненужным власти, как и вверенный ему храм на территории академии союзного значения, что и определило его судьбу.

Первым ударом было изъятие церковных ценностей в апреле 1922 года – собрали чуть больше пуда. В августе отец Иоанн был арестован по обвинению в контрреволюционной агитации «с использованием своего положения священнослужителя», а также в организации кружка христианской молодежи при Петровской сельскохозяйственной академии и в распространении «провокационного» послания патриарха Тихона по поводу изъятия церковных ценностей. Священник отвечал, что на собраниях христианской молодежи бывал, но «не руководительствовал», на воскресной службе в Петропавловском храме действительно читал послание патриарха Тихона, но не комментируя, и вообще не касался в проповедях политических тем, кроме слов о тяжелом положении страны и о голоде.

По версии ученых, следователь, возможно, объяснил священнику, что за это он может быть выслан за границу, и отец Иоанн сам написал заявление с просьбой опустить его в Ригу. За эту добровольность следователь решил выпустить его из-под стражи с обязательством уехать в семидневный срок. Однако пастыря отпустили всего на два дня: другой следователь ревтрибунала, усмотрев в предъявленном священнику обвинении его опасность и способность «причинить ущерб диктатуре рабочего класса», приказал снова арестовать его и отправить в Таганскую тюрьму, где он пробыл до осени.

В октябре 1922 года было составлено обвинительное заключение, где в вину протоиерею Иоанну уже вменялось зачитывание с амвона послания патриарха Тихона. Священника приговорили к 3 годам заключения, но в январе 1923 года постановлением ВЦИК он был освобожден. В 1924 году отец Иоанн был награжден митрой и включен в состав членов Высшего Церковного Совета при Святейшем Патриархе Тихоне. Все складывалось, вроде бы, хорошо, он даже вернулся в Петропавловский храм и служил в нем вплоть до его закрытия в 1927 году, а затем был назначен настоятелем Введенского храма в Черкизово.

В январе 1933 года священника опять арестовали вместе с другими пастырями по обвинению в беседах на религиозные темы и антисоветской пропаганде. После трехлетней ссылки он вернулся в Москву, но в январе 1938 года был в снова арестован, на этот раз по поводу «академического дня». Этот повод имел отношение не к Петровской академии, а к Московской духовной академии, в которой учился отец Иоанн и которая была давно уже закрыта властями. Ее выпускники приходили на молитвенные собрания, вспоминая о своем пребывании в стенах «у Троицы». По обвинению в контрреволюционной агитации отца Иоанна приговорили к смертной казни. Он был расстрелян 14 февраля 1938 года и похоронен в общей могиле на полигоне в Бутово. На Юбилейном Соборе Русской Православной Церкви в августе 2000 года он был канонизирован как священномученик.

Напомним, что и сын последнего настоятеля Петропавловского храма Иван Иванович Артоболевский тоже оказался причастен к русской истории: он стал академиком, крупнейшим специалистом по теории машин и механизмов.

Петровской же академии был возвращен академический статус: в 1922 году ее первым советским ректором стал В. Р. Вильямс, а на следующий год академии было присвоено имя К. А. Тимирязева.

Церковь Петра и Павла закрыли в 1927 году, в ее здании устроили винный магазин с большим портретом Сталина на стене. А в 1934 году храм снесли для «спрямления трамвайной линии», поставив на его месте монумент В. Вильямсу, несмотря на то, что такой авторитет, признаваемый советской властью, как академик И. Э. Грабарь считал эту церковь выдающимся архитектурным памятником.