Прогулки по воде: как поверить в невозможное?

О том, как современному человеку поверить в Бога и довериться Ему, как почувствовать то, что выходит за рамки пяти человеческих чувств – беседа Елены Балаян с игуменом Нектарием (Морозовом), вошедшая в их недавно изданную книгу «О Церкви без предубеждения».

Хождение по водам

— Человека, который проявляет интерес к церковной жизни, неизбежно ждут так называемые сложные вопросы веры, касающиеся вещей, которые выходят за рамки естественных законов существования мира. Это воскресение из мертвых, непорочное зачатие, боговоплощение, сама жизнь вечная — все то, что невозможно объяснить привычным ходом вещей. Бывает, человек задумывается об этом и упирается в тупик, потому что не может понять: как такое может быть? Как чисто физически возможно воскреснуть из мертвых? Ведь такого не бывает. Как можно жить вечно, что делать в этой вечности, это же уму непостижимо! Как решать все эти вопросы: над ними нужно думать, пытаться их как-то уложить в голове или просто принять на веру и не мучиться?

— Я слушаю Ваш вопрос и пытаюсь одновременно прислушаться к своим собственным мыслям, ощущениям. И понимаю, что для меня воскресение из мертвых, Боговоплощение, непорочное зачатие не являются чем-то, что вызывает затруднение в том, чтобы принять это как реальность. Для меня это вещи совершенно естественные, потому что если Бог сотворил мир из ничего, создал все законы мироздания и привел их в действие, что есть для Него невозможного? Воскресение мертвых? Да ведь когда-то не было вообще никого — разве труднее воскресить, чем дать жизнь? И разве для Того, Кто установил законы рождения, сложно сотворить чудо рождения без мужчины? Я не вижу в этом ничего непостижимого. И если я верю в чудо бытия человека как такового, в чудо сотворения мира, то и природа всех остальных чудес не является чем-то от этого принципиально отличной. Гораздо большее для меня и более невероятное чудо — это чудо моего собственного изменения от худшего к лучшему или чудо подобного же изменения другого человека. Вот это очень трудносовершимое чудо, потому что оно требует нашего участия, а там, где нужно приложение нашей разумной воли с расположением сердца, всегда неизвестно, получится это или не получится. В возможностях же Бога я совершенно уверен, поскольку Он есть Бог, творящий чудеса^[1].

— В Вашем рассуждении действительно есть логическая цепочка, которую можно проследить и таким образом прийти к выводу о том, что для Бога нет ничего невозможного. Но почему тогда для кого-то эти вопросы становятся камнем преткновения?

— Камнем преткновения становится другое: недостаточно верить в факт существования Бога, надо Богу доверять. Без доверия Богу вера человеческая ничем не отличается от веры бесовской, о которой говорит апостол Иаков^[2].

— А чем вера отличается от доверия?

— Это очень просто. Я верю в то, что Вы есть, но могу при этом не доверять Вам, не считать возможным вверить Вам свою жизнь, не быть готовым поверить в то, что Вы говорите правду. То же самое и в отношении к Богу. Доверие Богу начинается тогда, когда человек оказывается готовым исполнить заповедь Божию, исполнение которой идет вразрез с его временными земными интересами. И надо сказать, что каждый акт доверия по отношению к Богу обогащает человека, потому что человек Бога все больше и больше познает, точь-в-точь как апостол Петр, который, доверившись Спасителю, пошел по воде^[3].

— Одна моя подруга говорит: «Я верю, что Христос воскрес, но не могу поверить во всеобщее воскресение мертвых, это не укладывается у меня в голове». А ведь этот постулат является одним из краеугольных камней Символа веры. Можно ли сказать, что человек, которому сложно поверить в какой-то из христианских догматов, не является настоящим христианином? Или это все-таки процесс творческий и человек может уяснить для себя эти истины в процессе жизни?

— Может уяснить. Но может и не уяснить, и не поверить. Протицированные Вами слова — свидетельство недоверия. А спасение человека, который не доверяет Богу, сомнительно, потому что Бог, образно говоря, протягивает человеку руку и говорит: «Возьми Меня за руку, иди за Мной, и Я спасу тебя». А человек недоверяющий не протягивает руки в ответ — и его невозможно спасти. Там, где нет доверия, нет любви, и спасение невозможно, потому что только отклик несовершенной человеческой любви на Божественную любовь спасает человека. Все остальное, скорее, что-то из области попыток «использования» Бога.

— Но вера, наверное, не может сразу стать совершенной…

— Господь совершенно ясно сказал: Если не обратитесь и не будете как дети, не войдете в Царство Небесное^[4]. А веровать подобно ребенку — это и значит уверовать полностью, то есть во все то, что Господь говорит.

— То есть человек должен вообще отбросить свои размышления, знания, опыт?

— Почему? Господь ведь не сказал: «как грудные младенцы», он сказал: как дети. Даже у маленького ребенка есть свой опыт, свои знания, представления о чем-либо. Но он доверяет своим родителям, будучи уверенным в том, что их знания, опыт и разум превосходят его познания. И потому он может совершенно спокойно позволить им взять себя на руки или взять за руку и вести куда-то. До тех пор пока человек по отношению к Богу на доверие не готов, спасение его сомнительно. Господь говорит даже о том, что оно невозможно.

— Еще один вопрос из этой же области — это вопрос о рае и аде. Понятно, что человека думающего не удовлетворяет представление о горящих сковородках и он хочет в меру своих возможностей уяснить, что же эти понятия на самом деле собой представляют. Приходилось слышать такой упрек в сторону верующих: вот вы ищете вечного блаженства,— значит, вы корыстны, меркантильны в вашей вере. Что можно ответить на это?

— Я задумывался над этим вопросом и хочу сказать, что ни разу не видел в Церкви людей — среди тех, которые у меня, как у священника, исповедовались или просто со мной говорили,— которые бы жили с мечтой о рае или со страхом адских мучений как таковых, в чистом виде. Всем этим людям было присуще совершенно другое — желание быть с Богом, что и есть рай, и страх остаться без Бога, что и есть самый что ни на есть настоящий ад.. А как это конкретно выглядит в жизни вечной, сковородки там будут или кастрюли, — не так важно, потому что само пребывание с Богом или без Бога несравнимо все представления превосходит.

— А эти зачатки ада или рая в себе можно как-то почувствовать здесь, на земле, чтобы понять, с чем ты имеешь дело?

— Конечно. Человек в Церкви это чувствует. Это отчасти чувствует человек и вне Церкви, но он чувствует только состояние беспокойства, страха из-за богооставленности, состояние, природы которого он не понимает; состояние же бытия с Богом почувствовать не может, потому что оно еще не является предметом его собственного опыта, ибо он к этому бытию и не стремится. Но самое страшное, что есть в этом во всем,— это остаться без Бога навсегда, чего верующий человек больше всего на свете страшится.

— А почему в жизни вечной уже ничего нельзя изменить? Если жизнь продолжается, почему не может меняться ее качество? Странно, что в этой жизни можно как-то совершенствоваться, а там уже нельзя.

— В этой жизни задается некий вектор движения человека в вечности, а непосредственно в вечной жизни происходит только развитие и раскрытие того, что человек стяжал здесь, на земле. В этой жизни есть момент нравственного выбора — в вечности этого момента нет.

— Почему?

— Потому, что там Бог очевиден для каждого человека: там нет веры — там есть уже знание. Это два совершенно разные бытия — здесь и там. Здесь — определяющее, там — вечно раскрывающееся, на земле определившееся.

— Вы говорите, что человек вне Церкви может чувствовать свою богооставленность. Но ведь он, наверное, не осознает свое состояние именно как богооставленность? Он может интерпретировать это как, скажем, плохое настроение, как депрессию — житейское, в общем-то, дело.

— Он просто не знает, с чем это сравнить, поскольку только в Церкви у человека есть опыт пребывания в благодати. И есть опыт, когда он через грех, через нерадение отпадает от этой жизни в Боге и тогда начинает чувствовать эти два полюса бытия еще здесь, на земле.

— Но как вообще человек, существо телесное, временное, осязаемое, может вступать в какие-либо взаимоотношения с Существом бесконечным, невидимым, неосязаемым и до конца непознаваемым? Можно ли это назвать «взаимоотношениями» в том смысле, какой мы вкладываем обычно в это слово, имея в виду взаимоотношения с нашими родными, близкими, друзьями?

— Мы знаем о Боге то, что Он благоволит нам открывать о Себе и открывает достаточно многообразно — в Священном Писании, которое так и именуется иногда Божественным откровением, в мире, который Он сотворил, в нас самих, потому что и в себе мы можем видеть образ и подобие Божие, как бы далеко от этого богоподобия не отступили. И наряду с этим Господь открывает Себя человеку в том общении с ним, в реальности которого человек, Бога ищущий и с Богом желающий жить, сомневаться не может.

Есть у Блаженного Августина^[5] такие замечательные слова: «Ты создал нас для Себя». Конечно, не в том смысле «для Себя», что мы были Ему за какой-то надобностью необходимы. Он сотворил нас для Себя в том смысле, что нет больше никого и ничего в этом сотворенном мире, в чем человек мог бы для себя найти покой, отраду и утешение. И тот же Блаженный Августин говорит: «Мятется сердце наше, доколе не успокоится в Тебе»^[6], потому что бездну человеческого сердца может наполнить только бездна Божества.

Человек — это существо, которое по предназначению своему сотворено для общения с Богом. Поэтому вопрос о том, возможно оно или невозможно, наверное, по большому счету даже не сто!ит. Если мы посмотрим на первые главы Книги Бытия, то увидим, что Бог постоянно являлся первозданному человеку, общался с ним, учил его и воспитывал, то есть общение было совершенно непосредственным. Но и человек тогда был иной, способный к этому непосредственному восприятию Бога. Это впоследствии человек и весь видимый мир изменились, и от этого до чрезвычайности усложнились взаимоотношения с Богом.

Что же касается богословского объяснения того, как происходит общение человека и Бога, есть сформулированное святителем Григорием Паламой^[7] учение Церкви о нетварных Божественных энергиях, то есть о Божественной благодати. Божественная благодать — это как раз способ сообщения Богом миру и человеку Себя Самого, потому что когда мы причащаемся Святых Христовых Таин, то действительно реальным образом принимаем в себя Бога и вступаем в общение с Ним. При этом нельзя сказать, что благодать — это что-то внешнее по отношению к Богу, потому что благодать — это и есть, по сути, Сам Бог. Это не какое-то искусственно выведенное объяснение: в учении о нетварных энергиях выражен подвижнический опыт всей древней и современной Церкви, который переживали и в настоящее время переживают в Церкви люди.

Можно сказать, что так и совершается общение человека и Бога. А главным условием этого общения является вера, потому что она открывает человеку зрение духовного мира и прежде всего зрение Бога в своей жизни. При этом Бог разделяющую нас пропасть — бездну между Его святостью и нашей греховностью, между Его величием и нашей низменностью, между Его совершенством и нашим несовершенством — преодолевает Сам. Христос говорит: Се, стою у двери и стучу: если кто услышит голос Мой и отворит дверь, войду к нему, и буду вечерять с ним, и он со Мною^[8],— и эти слова Писания как бы раскрывают тайну отношения Бога к человеку. Бог Сам стучится в человеческое сердце, и человеку, для того чтобы вступить в общение, надо только лишь откликнуться.

— А этот призыв Бога к человеку в чем может выражаться? Для человека, еще не обретшего веру, это очень сложно понять. Вы говорите о нетварных энергиях — как их ощутить? Мы понимаем, как можно почувствовать тепло, холод, огонь, но как почувствовать то, что выходит за рамки обычных пяти чувств?

— С помощью обычных пяти чувств это почувствовать действительно сложно. Но в том-то и дело, что здесь проявляется удивительное смирение, какая-то удивительная кротость Божества. Если бы Господь явился каждому человеку очевидным образом, явился хотя бы в малом отблеске Своего могущества, то вопрос о вере уже не стоял бы. Это была бы некая демонстрация, перед которой не устоял бы ни один человек, ибо вынужден был бы в трепете припасть к стопам Его. А Господь никогда не приневоливает и тем более не насилует человеческого произволения. И поэтому Он просто обращается к тому лучшему в нас, что, невзирая на падшее греховное состояние, в каждом человеке все-таки осталось, и как бы этому лучшему в нас открывает Себя. Это непостижимая тайна человеческого сердца, почему один человек видит и узнает Бога, а другой не видит и не узнает. Все в этом случае зависит только от человека.

В дни Своей земной жизни Христос проходил по земле, и были люди, которые, просто увидев Его глаза, увидев Его лик, без слов понимали, Кто стоит перед ними. Они бросали все и шли за Ним. Некоторым из них Господь являл те или иные Божественные чудеса, некоторые просто, без чудес чудом постигали, что перед ними Тот, за Кем, все оставив, они пойдут хоть на край света. А кто-то оставался, даже видя творимые Христом чудеса, совершенно глух к явлению Божества и, враждуя против Христа, жаждал предать Его смерти, что с особой жестокостью и сделали, распяв Его на Кресте.

В нашей жизни происходит примерно то же самое. Точно так же Христос нам постепенно открывается. И надо сказать, что чем совестливее человек, чем лучше он относится к людям, тем живее его душа и тем больше у него шансов разглядеть в своей жизни Христа и Его познать, потому что во всем, что мы делаем доброго, Христос особенно близок к каждому из нас и нам легче узнать Его. Хотя порой бывает и так, что человек, совершенно очерствевший, жестокий, в какой-то момент непостижимым образом переживает настоящее перерождение именно от этой встречи. И это тоже некая тайна, загадка.

— Есть какая-то досадная несправедливость в том, что одни Бога познать могут, а другим это оказывается не дано…

— Нет, так сказать ни в коем случае нельзя. Если человек хочет быть лучше, чем он есть, если он учится любить окружающих, если учится чем-то жертвовать ради них, то таким образом он прокладывает себе путь к познанию Христа. А если ему все это не нужно и его выбор направлен в противоположную сторону — в сторону греха, то зачастую он не встречает Христа на этом пути, то есть главное зависит от самого человека. Человек сам все выбирает, пусть не всегда осознанно, но зато по расположению сердца.

И есть еще очень важный момент. В одной из своих книг святитель Феофан Затворник говорит поразительную вещь. Он говорит, что если человек ищет в жизни истину, а не комфорта, не счастья, не чего-то, что соответствовало бы его представлениям об удобной, благополучной жизни, то в этом бескорыстном поиске истины он обязательно найдет Христа. Он не сможет пройти мимо Него, ибо само искание истины неминуемо ко Христу приведет.

— Ищет истины, а не счастья… А разве счастье и истина — не синонимы?

— Нет, конечно, потому что о счастье у разных людей бывают очень разные представления. Для одного счастье, как он себе его мыслит,— это много денег, для другого — возможность властвовать над людьми, унижать их и издеваться над ними. Для кого-то счастье — это возможность беспрепятственно, безнаказанно творить волю свою, удовлетворяя свои самые низменные, жестокие инстинкты. К примеру, в чем заключается счастье для бесов? Для демона его мрачное, изуверское счастье заключается в том, чтобы видеть гибель людей, потому что каждый падший ангел знает свой страшный конец, и его, так сказать, радостью является видеть, как возлюбленные Богом создания Его идут туда же — в ту же самую бездну. К сожалению, у иных современных людей, хотя они сотворены по образу и подобию Божию, представление о счастье очень схоже с бесовским, демоническим, ибо тех, кто радуется гибели себе подобных, их развращению и разложению, немало в наше время.

— Но ведь это все равно будет «счастье» в кавычках: оно же не будет подлинным.

— А многие не знают, что такое подлинное счастье. Любое счастье, которое ищет человек, если он ищет его не в Боге,— это «счастье» в кавычках. Хотя, конечно, есть совершенно изуверские представления о счастье и есть представления, скажем так, приличные, хорошие. Когда человек видит счастье в семье, в любви, в том, чтобы делать добро, это все-таки более совершенное представление, хотя и не вполне совершенное, потому что счастье человеку может дать только Тот, Кто его сотворил.

— Протодиакон Андрей Кураев как-то рассказывал о себе, что поскольку всегда имел научный склад ума, то и в Бога поверил в итоге логическим путем: поразмыслив и что-то там сравнив, он понял, что Бог есть, то есть это было для него не каким-то иррациональным озарением, а было чем-то вроде научного изыскания. Получается, к вере можно прийти рациональным путем?

— Безусловно, можно, но на самом деле это все равно будет озарение. Я объясню почему. Для любого честного ученого наличие Бога есть не что иное, как научная данность, потому что любой правильно, логически мыслящий человек не может в какой-то момент не понять, что Бог есть. Мы задаем вопрос о доказательствах — их на самом деле очень много, потому что мы все время, пытаясь что-то для себя уяснить в мироздании, натыкаемся на некую «фигуру умолчания»: вот здесь что-то должно быть. Это что-то — Первопричина всего, тем не менее масса ученых на протяжении многих столетий изыскивает фантастические причины для объяснения бытия мира и отвергает единственную логически объяснимую Первопричину. Другое дело, что когда честный ученый приходит к выводу о наличии Бога, он может назвать Его по-разному. Он может назвать Его «Чем-то, Что есть», как говорят некоторые люди; может назвать Его неким Разумом и прочее. И следующая ступень — это когда придется разбираться: Кто это — Существующий, что это за Разум? И опять-таки чисто логические выводы способны привести человека к тому, что Бог прежде всего Личность, а не какой-то абстрактный Разум. А чтение Евангелия логически мыслящего человека убеждает в достоверности всего того, что в нем сказано. И убеждает в том, что Христос действительно есть Бог.

— Но почему тогда Вы говорите, что это озарение?

— Потому, что нередко в какой-то момент человек вдруг эту стройную логику разрушает и говорит: «Нет, это не так». Причина разрушения логики в том, что он не принимает этого сердцем. Отец Андрей потому смог до конца эту цепочку выстроить и перед собой эту картину в полноте получить, что он это принял сердцем. Он не стал спорить с очевидным. А большинство людей с очевидным спорит. Если человек признает, что есть Бог, сотворивший этот мир, что этот Бог — Святая Троица, а Христос — Сын Божий, пришедший на землю для того, чтобы спасти род человеческий, то дальше следует еще один вывод: значит, каждый из нас должен делать все то, что Он заповедует делать. И это оказывается тем пробным камнем, который может разрушить все предыдущие построения, потому что человек не хочет этого заповеданного исполнять. И начинается откат назад. Человек начинает находить причины: почему это не так, почему то не этак и так далее.

— Сложность заключается еще и в том, что у многих из нас до сих пор где-то глубоко в подкорке сидят представления о теории Дарвина, о происхождении земли в результате большого взрыва и тому подобных вещах...

— А точно ли стереотипы мешают человеку верить? Точно ли именно какие-то представления ему мешают? Мы среди людей, которые пришли в храм, видим представителей самых разных профессий и разных взглядов, в том числе людей, которые специализировались в области преподавания научного атеизма. Значит, стереотипы им не помешали? Нет, эти умопредставления, скорее, какой-то внешний слой, какая-то шелуха, которая достаточно быстро соскакивает. Это уходит моментально, как только сердце к Богу обращается.

Вера предполагает готовность делать шаг и идти по воде, как апостол Петр. Именно это спасает человека, здесь действительно требуется некий подвиг, который потребовался тогда от апостола Петра. Когда человек верит Богу и делает то, что ему заповедал Господь, он делает этот шаг на колеблющуюся поверхность воды — и Бог его никогда не обманывает. И уже после этого, сделав этот шаг, человек приобретает не просто веру — он приобретает веру, основанную на опыте, и она постепенно переходит в самое важное, хотя и сокровенное от мира знание, которое передать другому человеку невозможно. Можно стать только лишь образцом этой веры, ее примером, за которым другой человек захочет последовать. И, последовав, он тоже это переживет и тоже приобретет веру как нечто уже опытно им познанное.