«Вечный огонь» против поминальных свечей?

Однако проблема неприятия символов Дня Победы остается весьма актуальной для всего общества. Достаточно вспомнить активную кампанию против «георгиевских» ленточек. Для нашего сайта проблему прокомментировал публицист и активный апологет Дня Победы Егор Холмогоров.

— Церковь, в том числе в лице Патриарха, приходя к «вечному огню», тем самым проявляет любовь и уважение к тем, кто защищал нашу страну. Мне кажется, что в этом вопросе чувства людей, которые кроются за символами, выше, ценнее самой символики как таковой, — подчеркнул Легойда. При этом он напомнил, что советская власть очень часто создавала новые символы взамен христианской символики: кресты повсеместно заменялись на пятиконечные звезды и так далее.
— Вечный огонь, по сути, заменил собой лампады, всегда горевшие и перед иконами, и над раками с мощами святых. Традиция зажжения огня — лампады, свечи — в память об усопших, была принята Церковью много раньше советской эпохи, — напомнил официальный представитель Московского Патриархата.

Так получилось, что в это самое время мы готовим в июньский номер ряд материалов, посвященных Войне и в первую очередь переживанию памяти о ней современными поколениями. Позиции и авторы получились разнополярные. Буквально сегодня статью для нашего номера прислал известный публицист Егор Холмогоров, который не смог обойти в ней ставшую вдруг актуальной проблему «вечного огня» и других символов праздника.

Мы решили привести короткий отрывок из его текста:

Средства, которыми это чувство общности достигается, разумеется, технологичны, как технологично все в нашу эру. Они используют инструменты и механизмы воздействия на человеческое сознание, монументализацию, театрализацию, культурный и исторический миф. Тем, кто изображая из себя сокрушителей идолов, торопится объявлять все это язычеством и богословствует молотом, спешу напомнить, что и христианский культ, если разбирать его на составные части, может показаться совокупностью таких же технологий. И, собственно, так его и представляли публике безбожники-просветители в духе Гольбаха, а затем кощунники, организовавшие кампанию по вскрытию мощей.

Однако если мы внимательно приглядимся к тому, как русская культура использует применяемые везде технологии поддержания чувства национального единства, то мы заметим, что наше отличие — именно в необычайной теплоте, воспитанном в нас именно православием чувстве человечности. Чтобы понять эту разницу достаточно сравнить могилы Неизвестного Солдата в Париже и в Москве и их восприятие культурным сознанием. Неизвестный Солдат Первой мировой — это великий немой, это нуль, на месте которого мог бы быть любой другой из превращенных в нули на этой войне людей, это одна из анонимных жертв Войны, ставшей величайшей в истории человечества бессмысленной мясорубкой. Осипа Мандельштама ужасала эта анонимность жертвы массовых трагедий ХХ века «Будут люди холодные, хилые // Убивать, голодать, холодать, // И в своей знаменитой могиле // Неизвестный положен солдат».

Неизвестный Солдат в Москве — полная смысловая противоположность парижскому, при идентичности культурной технологии и заведомом культурном заимствовании. Это не никто, это каждый. Это не он, это ты. «Имя твое неизвестно. Подвиг твой бессмертен».

Неизвестный Солдат — это не «один из многих», а «тот самый» — тот самый наш брат, который лежит и под Крюково, и под Сталинградом, и в Крыму, и в Полесских болотах, и у Балатона, и под Берлином. Сотни тысяч людей приходили к этой могиле для того, чтобы поговорить со своим убитым на этой войне и так и не найденным родным, близким, однополчанином».