Лезвие братвы

«Будь проще — и люди к тебе потянутся».
​Антинародная мудрость.

Одна знакомая женщина ехала в метро и читала книгу. Толстую, затрёпанную книгу — из тех, что неплохо идут в юности, но по-настоящему осмысляются только после сорока пяти. Рядом — плюхнулись юноши. Они шумели и явно требовали внимания — корчили рожи, делая селфи на фоне схемы Метрополитена. Женщина досадливо закрыла книгу — какое тут чтение? Мелькнула обложка. »Опа! «Лезвие братвы!» — крикнул парень и взоржал, аки конь. Дело даже не в том, что молодые люди, которых всё чаще называют «жертвами ЕГЭ», пропустили ефремовское «Лезвие бритвы», а в том, что слово «бритва» в их сознании расположено много дальше, чем термин «братва». Именно в жаргонном прочтении. Браток, брателла, братаны. Впрочем, какого полёта фантазии следует ожидать от ребят, выросших на фоне песни: »Братва, не стреляйте друг друга, / Вам нечего в жизни делить»? Почему я вдруг процитировала эти строки? Я тоже их слышала. По радио. Играло в такси. Следующая песня называлась «Кореша» от группы «Лесоповал», и в припеве там было совсем уже печальное: «Что эта песня старая с подачи мусоров...». Спрашиваю поклонников «шансона»: почему вам нравится подобное творчество? Мне отвечают: оно — душевно. Про жизнь. Это — жизнь?! Это — музыкальный комментарий к Уголовно-Исполнительному Кодексу.

По телевизору — очередной криминально-тюремно-судебный боевик. Суетятся, орут, катаются по земле, целятся и выстреливают бывалые артисты. Они уже лет двадцать в теме. Вжились-вмонтировались в образы паханов, урок, фраеров, шестёрок. Другие — менты и законники — вздыхают с умным видом, цитируют статьи уголовно-процессуального кодекса, умело произносят фразу: »Никакие доказательства не имеют заранее установленной силы...» И опять — вздыхают. Иные лицедеи могут уже юристами подрабатывать — профессиональные реплики от зубов отскакивают. На одном канале — воруют, на другом сторожат, на третьем — ловят-догоняют или уже сидят. На четвёртом — отсидели. Так и живём — от серии до серии. Кто — кого? И давай по новой. Блатная «феня» стала комильфотной. На ней изъясняются не только сериальные уголовники, но и другие категории медиа-персонажей. Нет-нет, а затешется крепенькое, терпкое словцо в речь депутата или звезды шоу-бизнеса. И никто не вырезает. Потому что — ближе к человеку надо быть! Разухабисто. Широко. Вольно. К чему политес? Мы этой скучной каши при Советах накушались. Будь проще — и люди к тебе потянутся.

Когда я начинаю возмущаться вульгаризацией, «криминализацией» нынешней лексики и — современного поп-искусства, меня пытаются поддеть: »Эта пенитенциарная лирика — типичное советское наследие. В 1930—1950-х годах цвели и пахли дворовые банды с приблатнённым стилем да зверскими нравами». Следом упоминаются песни Владимира Высоцкого про »чёрный пистолет на Большом Каретном» и »наколку времён культа личности», а также — «Роман о девочках», где много воровской романтики, любви и крови. »И брат этот сделал для Леньки финку с наборной ручкой, а лезвие — из наборной стали, из напильника. И Ленька ее носит с собой...» Вот вам и «лезвие братвы» для равновесия. Да. В Советском Союзе бытовал тюремно-хулиганский жанр — сии «канцоны» распространялись в магнитофонных записях и никогда не транслировались по радио. Лексикон подворотен и притонов не выходил за пределы среды «обитания». Точнее, это допускалось в самом крайнем случае. К примеру, если создавался фильм о поимке и наказании преступников. Но и там всей этой «фени» было по минимуму. В «Джентльменах удачи» высмеивался опознавательный словарь зоны. Акцент — «нехороший человек — редиска». Оно и запомнилось. В «Бриллиантовой руке» героиня Светланы Светличной томно цедит: »Хаза — ксива-...гонорар». То есть происходит намеренное смешение двух противоположных языковых систем. В культовой картине «Место встречи изменить нельзя», конечно, проскальзывает жаргон и явлена общая атмосфера послевоенной уголовщины. Звучат в кинофильме и блатные мотивы, но — фрагментарно. И по сути — возможно ли представить какую-нибудь «Мурку» в передаче «Рабочий полдень» при том, что саму легендарную песенку знали почти все? Мы были в курсе, но кто сказал, что оно должно считаться частью народной традиции? Почему же современные культур-треггеры так плохо думают о народе?

Блатной стиль-жанр-вокабуляр — это всего лишь одна из граней проблемы. Уже в конце 1980-х началось постепенное снятие табу и размывание правил. Это касалось всего — в том числе языковых норм. Проникновение жаргона, не литературных и непечатных оборотов шло быстро. Лавинообразно. Динамично. Параллельно с этим педалировалось упрощение «контента» и — снижение планки. Ведущие на радио и ТВ становились этакими рубаха-парнями и свойскими девочками. Облегчение смыслов. Урезание «сложных» текстов. Много картинок и превращение читателя ...в листателя. Междометия вместо слов — всепоглощающее «вау!». Трёхаккордная музычка. »Приветики всем радиослушателям!» Ближе, ещё ближе к народу! Нравься массе! Будь одной из них, а не Снежной Королевой, которая свысока зачитывает программу передач. Нам говорили: так положено в цивилизованном мире! Нет, господа. Цивилизация — это окультуривание, а не опускание. Подтягивание к высшему образцу, а не потакание простецким вкусам. Получился замкнутый цикл: массы любят «попроще» — медиа подстраиваются — массы получают подтверждение: »Мы делаем, думаем, говорим правильно!» А кто — неправильно? А вон те — чересчур умные в очках. Или без очков — неважно. Вот — новостной портал. Пишут, что некий функционер предложил (цитирую) »набить морду» одному знаменитому футболисту. Играть не умеет. Живо представится двор 1950-х. Мальчики в кепочках-малокозырках, в майках и сатиновых шароварах. Решают побить кого-то. Здесь и «морда» годится. А почему это словечко попадает в СМИ, да ещё и на первую страницу Яндекса?

Пацанство — культивируется и поддерживается. Оно — удобно. Пацан — хороший покупатель и доверчивый потребитель реклам. Он жадно ловит всё, что доносят ему из «ящика» — надо кушать такие-то продукты, стремиться вот к этим образцам, побольше заниматься сексом и поменьше думать. Потому как думающий — это… Правильно, дурной покупатель. Посему — впитывай сериалы со стрельбой и кровищей, хрусти чипсами, прихлёбывай пивко. Там — в телевизионном зазеркалье — такие же, как ты. Говорят на твоём языке, копируют твои жесты, знают все твои тайны. Пацан, сиди ровно. Не бойся. Никто не придёт с указкой и учебником. Пичкать — запрещено. Современные СМИ напоминают певуна-учителя из «Республики ШКИД», голосившего про курсисток и медичек. Ученикам — нравилось. Они даже устроили «большую бузу», когда халтурщика изгнали из стен заведения. Распевать шальные куплетики — весело и просто. А учиться и постигать — муторно. Долго. Сложно. Поэтому и куются новые поколения «простых пацанов», коим нравятся такие же простые движения. Их формирует не улица, как раньше, но официальный канал ТВ.

Среди современной интеллигенции принято вышучивать «гопоту» — маргинальную прослойку молодёжи, которая сидит на корточках, лузгает семечки и пьёт пиво из пластмассовых баклажек. Их отцы — спились или сбежали. Досиживают третий срок за поножовщину в пьяном виде. Умерли под забором. Их матери — толсты, горласты и в засаленных, цветастых халатах. Выходят в тапочках на улицу — посидеть на лавке. Наворачивают столовыми ложками «Оливье». Дома — ковры, покусанные молью да кадка солёных огурцов — из деревни. Девушки — одутловаты и плаксивы. Предпочитают леопардовый принт и селфи на фоне всё того же ковра. Мечтают «про любовь», носят хищный маникюр на обломанных и обкусанных ноготках. Жизнь — безнадёжный морок на фоне ржавых гаражей и протекающих стен. А кому-то — весело. Например, кумир офисных денди — Сергей Шнуров создал ироничную песню «Вип», на базе которой был снят очень талантливый, сочный видеосюжет, больше напоминающий короткометражку. В кадре — небольшой городок или затрапезный район мегаполиса. С барахолкой и хрущобами. Тотальная безнадёга. О чём речь? Отношения-сношения гопника и смазливой девочки из разряда «простолюдинка-на-гламуре». Агрессивно-жалкие недо-сапиенсы копошатся в грязи и бедности. У них нет выбора. И — выхода. Кому-то смешно. Зверушки в цирке! Наверное, можно подхихикивать над этим, глядя на мир из окна шикарного авто — по цене той самой хрущобы... До поры — до времени.

Закономерный вопрос: те медиа-боссы, что популяризируют, внедряют сериалы про бандитов и песни о зоне, сами-то их вкушают? А своим детям — позволяют наигрывать «Мурок» на импортном пианино? Или «низовой жанр» — для быдла, а себе — билет на балет? Себе — разговор о Берроузе и Паланике, а биомусору — песни про Владимирский Централ? Они верят, что смогут отгородится в своих элит-курятниках на Пречистенке или — за высокими заборами рублёвских вилл? Посеешь ветер — пожнёшь бурю. Выливаешь в эфир помойку — захлебнёшься в ней сам. Гадишь в Ноосферу — получишь сдачи. Но почему-то не все это понимают. Год назад жители престижного обиталища близ Патриарших прудов решили возмутиться — они дружно высказались в «защиту тишины» под своими окнами. Мол, надоела «саранча из Бирюлёво», которая видите ли, наезжает гулять под господскими окнами. Мы тут — под музыку Вивальди думу думаем, а оно там — шевелится да звуки хамские производит. Истерично вещалось о «социальной однородности» прудо-жителей и невозможности существовать рядом с гуляющим плебсом. Это откровение возмутило, помнится, всех — и патриотов, и либералов, ибо содержало неэтичный посыл. Однако социал-дарвинистские замашки всяких рестораторов и декораторов — полбеды. Вся эта «конкретная братва» — взрывоопасна и жестока. Её такой воспитали. Состряпали. Слепили. Ей дали возможность не развиваться. Она — братва — очень выгодна и удобна, даже смешна, пока сохраняется относительная стабильность. Но не дай Бог, что случится и мы все — и правые, и левые — напоремся на острое, дикое «лезвие братвы».