– Давным-давно, лет тысячу назад, – рассказывает отец Сергий, – у меня было свое дело. Я работал директором кафе. Посетители, сами знаете, разные, так что насмотрелся всякого. По большей части не то чтобы приятного. Видел, во что может превратиться свадьба, как могут закончиться поминки, когда о покойном если кто и думает, то только сам покойный. Да, многое видел.
Должен сказать, что главная задача, закон делового мира – «извлечение прибыли любой ценой» – уже тогда не вызывали во мне безусловного религиозного трепета. Чувствовал, знал: есть вещи поважнее. Но – семью кормить надо, дом строить и т.д. – в общем, вел свое дело, руководил этим кафе, хоть и без особой радости, конечно. Может быть, в постоянной неудовлетворенности только и исключительно материальными ценностями виновата старая добрая школа, учителя, сумевшие привить навык к чтению русской классики. А она, эта классика, ой как строго смотрит на приземленность человеческой души, которая, вишь, призвана жить чуть повыше плинтуса. Ладно, терпел. Зубы сжимал и терпел.
В один вечер в кафе в старом северном русском городке повстречались две радостные компании, и обе отмечали дни рождения кого-то из друзей. Одна компания – местная, другая – кавказская. Я прекрасно знал, чем могут закончиться такие встречи, и просил гостей сменить график, прийти хоть кому-нибудь позже, на следующий день, но те и другие стояли на своем: только сегодня. Делать нечего. Я приготовился к очередному испытанию.
Оно и не замедлило: дружелюбные поначалу тосты, несшиеся из одного зала в другой, сменились лезгинкой. Пошли недомолвки, потом смешки, а затем и взаимные обиды и оскорбления. Пылкие гости с юга натолкнулись на разгоряченную северную угрюмость, способную, если довести, погасить не только электрический свет, а вообще все что угодно. Так и гасили бы друг друга на улице – нет, обязательно надо в моем кафе!
Стекла, стулья, лампочки-плафоны, зубы, кровища – вестерны отдыхают. По опыту знаю, что вызывать полицию (тогда – милицию) не стоит: тягомотины не оберешься, да и вообще не шибко ее на севере жалуют – сами разберутся. Дождался удобного момента, когда обе компании переводили дух, и рявкнул, чтоб заканчивали, а то и ОМОНа не постесняюсь. А «вологодский-омон–руки-на-копот» – это знают все, так что замерли даже самые ретивые. Начали одумываться, приходить в себя. Выгнал всех. Стали прибираться, проклиная и бизнес этот несчастный, и дни рождения, и все на свете.
Наутро явились хмурые щербатые северяне с извинениями и возмещением убытка за побитые стекла и поломанные стулья. Ладно, взял. Чуть позже появились перебинтованные шепелявые делегаты с юга с тем же предложением. Принял и их извинения. Компании постояли друг против друга, что называется, «перетерли» все что надо и разошлись, пристыженные и подгоняемые мною: «Всё, давайте отсюда. Извинились, ущерб возместили – всего хорошего». О чем мне, спрашивается, с ними еще-то разговаривать?
Один кавказец не уходит. Молодой совсем. Стоит, мнется в дверях:
– Прости меня, пожалуйста!
– Иди, давай! Дел много.
– Нет, ты прости!
– Слушай, ты достал уже. Зачем напились-то? Вы ж вроде мусульмане, а вам пить нельзя, – это я уже в сердцах выдал.
Ответ обескуражил:
– А вы – христиане. Вам, что, напиваться разве можно?
Хватаю ртом воздух, ищу ответ, но не нахожу. Во-первых, сам я не христианин никакой. Во-вторых, разве не прав этот побитый гость? А он гнет свое, забыв про вопрос, который меня поставил в тупик:
– Ты меня прости. Пока не простишь, не уйду.
– Да ладно, всё, забыли, – говорю. – Иди, не мешай.
– Нет, ты от души прости!
Я аж взбеленился:
– Зачем тебе мое прощение? Я ж сказал: всё, до свидания.
И, знаете, его ответ подтолкнул меня к купели. Этот мусульманин говорит:
– Мне там, – и вверх пальцем тычет, – перед Ним отвечать придется. А вел я себя плохо. Что я Ему скажу? Нет уж, ты меня, брат, от души прости, а?
«Мне там, – и вверх пальцем тычет, – перед Ним отвечать придется!» Этот его ответ и подтолкнул меня к купели
Ясное дело, простил. Через пару дней стал христианином. И часто вспоминаю этого молодого парня, когда сталкиваюсь с совсем не братским отношением друг к другу православных. «Как христианка, я его/ее прощаю, но…» – вот это «но» просто убивает иногда. Или когда лезет человек к Чаше, все, вроде, «правильно» сделал – каноны-молитвы «вычитал», три дня постился, а на соседа смотрит как на тварь последнюю, отталкивает, шипит…
Так о самарянине и вспомнишь. Или о моем кавказце-мусульманине. Часто урок Евангелия мы получаем, увы, не от тех, кто призван быть его носителями. Вот и апостол Павел чуть не кричит: «Что же скажем? Язычники, не искавшие праведности, получили праведность, праведность от веры. А Израиль, искавший закона праведности, не достиг до закона праведности. Почему? потому что искали не в вере, а в делах закона. Ибо преткнулись о камень преткновения, как написано: вот, полагаю в Сионе камень преткновения и камень соблазна; но всякий, верующий в Него, не постыдится» (Рим. 9: 30–33). Что-то часто мы спотыкаемся. Какая уж тут лезгинка!
давайте внимательно считаемся: "...тогда раб тот пал, и, кланяясь ему, говорил: Государь! Потерпи на мне, и все тебе заплачу.
Государь, умилосердившись над рабом тем, отпустил его и долг простил ему..."
Видите какое поведение показал раб - он умолял пощадить его: даже не молчал, может быть в страхе или в недоумении или отчаянии, не говоря уже о возмущении несчастной судьбой или протесте против социального неравенства. И государь умилосердился - было бы так, если бы раб стал роптать или отмалчивался?