«Спокойствие, только спокойствие!»,
или Главная проблема катехизации

Как это ни печально, но приходится признать, что главной проблемой катехизации нередко являются сами катехизаторы. Случаются порой вопиющие случаи, когда катехизатор своей манерой общения превращает группу людей, сочувствующих Православию, едва ли не во врагов Церкви.

Это может произойти в беседе перед крещением или когда катехизатор, придя в школу, чтобы убедить родителей школьников выбрать предмет «Основы православной культуры», своей речью не только возмущает слушателей, но и настраивает их против Церкви.

«Деды во гробах»

Мне самому пришлось быть свидетелем того, как благочинный церковного округа, призывая родителей выбрать ОПК, едва не достиг обратного результата.

– Смотрю я на вас и ужасаюсь, – начал свою эмоциональную речь отец благочинный. – Где я нахожусь? В какой стране?! В каком народе?!! На Святой Руси решают: учить своих детей Православию или не учить! Да наши деды, наверное, в гробах переворачиваются от такого выбора!

Проговорив в том же духе несколько минут, батюшка достиг яркого отклика в душах слушателей, которые, не в силах справиться с ответной эмоцией, стали выкрикивать:

– Это насилие!

– А почему именно Православие?!

– Мои предки вообще были атеистами!

Впрочем, большинства криков нельзя было разобрать, поскольку они тонули в гуле всеобщего возмущения. Парадоксальность ситуации заключалась в том, что педагоги этих классов были православными и практически уже склонили родителей к выбору курса «Основы православной культуры». В конце концов родители этой школы все равно выбрали ОПК, но к батюшкам за помощью больше не обращались.

Мама и «немножко нервно»

Впрочем, чтобы не увлечься обсуждением других, поделюсь личным отрицательным опытом катехизации. Однажды я на собственном примере увидел, к каким результатам приводит эмоциональная проповедь Православия, поддержанная чувством собственного превосходства.

Моя мама почти всю жизнь прожила атеистом. Она преподавала в советской школе, была коммунисткой и школьным парторгом. Крестилась она в возрасте 60 лет после тяжелой потери и по моему настоянию.

Креститься-то крестилась, но сказать, что она обрела твердую веру, было бы серьезным преувеличением. Ее мысли зависели от того душевного состояния, в котором она в данный момент находилась. А состояния были разные. Порой она высказывала православные взгляды, но в периоды уныния легко могла сказать: «Да нет там никакой жизни после смерти». Высказывания такого рода, конечно же, не могли меня не беспокоить, и я прикладывал все свои силы и знания, чтобы твердо наставить маму на путь истинный. К сожалению, делал я это зачастую в некотором боевом раже, который приводил к результатам противоположным. Но однажды Господь дал мне ясно увидеть коренную ошибку моей домашней катехизации.

В ту пору я любил читать книги иеромонаха Серафима (Роуза). Любопытная деталь: многолетний друг и сокелейник отца Серафима игумен Герман (Подмошенский) вспоминал: его знаменитый теперь в православной среде соратник был склонен к унынию, не желал ничего писать, и все, что написал иеромонах Серафим, было написано по инициативе игумена Германа. Согласно святым отцам, у каждого человека есть страсть, которая его обуревает особенно сильно. Вероятно, для отца Серафима уныние и было такой «индивидуальной» страстью. Надо думать, что он с Божией помощью справился с ней, но настроение это можно почувствовать в некоторых его книгах.

Итак, в один из вечеров я читал небольшую книжку отца Серафима «Человек против Бога». Вдохновившись нарисованной американским священноиноком картиной противостояния Богу отступившего от Него человечества, я почувствовал потребность поделиться с кем-нибудь своими впечатлениями (точнее – эмоциями). А поскольку в квартире проживали тогда только мы с мамой, то она и стала ближайшим объектом, на который я обрушил всю критику современной апостасии. С общей темы отрекшихся от Бога людей я естественным образом переместился на отечественную почву и принялся «громить» идеологию коммунистов.

Поначалу занявшая выжидательную позицию, мама в конце концов не выдержала.

– Зато в советское время люди были лучше! – выложила она свой любимый аргумент, прибавив к нему ряд наиболее веских на ее взгляд и уже хорошо знакомых мне доводов.

Наш диалог грозил превратиться в перебранку, но внезапно я как будто увидел ситуацию со стороны. Мне вдруг стало предельно ясно, что наш спор сошел на уровень почти животных реакций, а виной и инициатором этого нисхождения являюсь именно я и моя обличительная манера не разговора даже, а скорее – вещания.

Я быстренько скомкал разгоравшуюся дискуссию и с этого момента стал вести себя по-другому, а именно: практически перестал затевать разговоры на религиозные темы. В семье воцарился мир, и какое-то время мы не касались духовных тем, но вскоре мама сама стала задавать вопросы на темы церковной жизни. Понятно, что возникающие беседы носили теперь спокойный, доверительный характер и поэтому были гораздо плодотворней прошлых обличительных речей.

Если мы говорим высокомерным тоном, то наша катехизация дает результат, противоположный ожидаемому

Описанное открытие имело существенное значение для моей будущей жизни. Мне стало понятно, что тон, манера говорить, образ поведения имеют огромное значение для катехизации. Ведь мы, будучи людьми, в своих реакциях недалеко ушли от простейших организмов и почти всегда реагируем на внешнее раздражение зеркально. Поэтому если даже о самых правильных вещах мы начинаем говорить с раздражением, высокомерным тоном, то наша катехизация дает результат, противоположный ожидаемому.

Положительным же примером и даже образцом для подражания в отношении сказанного выше для нас может служить история обращения блаженного Августина Иппонийского через проповедь святителя Амвросия Медиоланского. «Хотя я и не старался изучить то, о чем он говорил, – вспоминал Блаженный о речи святителя, – а хотел только послушать, как он говорит… но в душу мою разом со словами, которые я принимал радушно, входили и мысли, к которым я был равнодушен. Я не мог отделить одни от других».