Искушение ненавистью

Кадр из фильма Тихий Дон (2015)

Колы прапор в'эться, про голову нэйдэться^[1]
Украинская пословица

Каждый целит метко, карает сам,
Каждый – сабля, меч, ятаган, стилет.
Справедливость – тут, справедливость – там,
От нее спасения больше нет.
И чужим мечом каждый сам пронзен.
Имя этому, дети, – Армагеддон.
Далия Трускиновская

События последних лет, начиная с 2014 года, с трагедии на Украине, и до ковид-истерии и беспорядков в Белоруссии, обнаружили болевую точку постсоветского общества. Оказалось, что самое неодолимое искушение для него, и даже для верующей его части, – не потребление, в котором принято видеть корень всех зол, а ненависть. Легитимация ненависти, агрессии: «Бей, ты прав!»

В человеке очень много агрессии, она ищет выхода и стремится себя оправдать. Избить неприятного соседа или задавить его машиной – это статья, да и окружающие не поймут. А вот если на соседе милицейская форма, а вы пришли на митинг – совсем другое дело, бить и давить вроде бы уже и можно. И призывать в Инстаграме к расправе над нелюбимым начальником никому и в голову не придет, а адреса и персональные данные сотрудников силовых структур (и членов их семей!) там публикуют, именно с этой целью.

В 1990-е я была юной студенткой, но, в отличие от большинства моих ровесников, не скакала по митингам и баррикадам. А тем, кто пытался меня на баррикады заманить, отвечала, что слишком хорошо знакома с литературной классикой – например, с «Тихим Доном». Там на каждой странице – убийства пленных, казни заложников, расправы над гражданским населением, как со стороны красных, так и со стороны белых. Главный герой, заблудившийся в революционном хаосе казак Григорий Мелехов, то спасает заложников, то оплакивает расстрелянного красными любимого брата, то безуспешно вступается за пленного есаула Чернецова, то уже сам рубит шашкой пленных матросов – и тут же рыдает, полный отвращения к тому, что сделал. Читаешь, и оторопь берет: вроде бы противники исповедуют противоположные убеждения, стремятся к разным целям, а действуют совершенно одинаково!..

«Тихий Дон» стал для меня прививкой от лозунга «Бей, ты прав»

«Тихий Дон» стал для меня прививкой от лозунга «Бей, ты прав». Я поняла то, в чем впоследствии многократно убеждалась: искушение правом ненавидеть кого-то разрушительно для человека. Ненависть – это не чувство, не эмоция; ненависть – особое поврежденное состояние совести, позволяющее человеку дегуманизировать других людей – и поступать с ними соответственно.

Позвольте еще одну отсылку к литературной классике: «Отверженным» Гюго. Жан Вальжан заплатил 19-ю годами каторги за кражу хлеба – конечно, у него есть все основания ненавидеть общество, но это так повреждает его совесть, что он становится способным заплатить злом за добро (обокрасть человека, оказавшего ему гостеприимство). Вот что такое ненависть, а начинается она всегда с праведного гнева.

Это не вопрос правоты, вот в чем суть. Мы действительно можем быть правы, но стоит дать волю гневу – он как-то нечувствительно превращается в злобу, а злоба – в ненависть. Я хорошо помню (и вряд ли забуду) 2014-й год, одесский пожар: люди, которые были моими добрыми знакомыми и казались интеллигентными и милыми, впали в какое-то буйное нравственное помешательство, в беснование, по-другому не скажешь. Они твердили слова «ватник», «колорад», оскорбительные в первую очередь для того, кто их произносит; они непристойно ликовали по поводу смертей своих соотечественников, они строчили разжигающие ненависть посты в соцсетях. И думали, что с ними все в порядке.

Таково действие ненависти на человеческую душу: она пьянит

Наивно думать, что мы-то не такие, уж мы-то такого себе никогда… Когда. Потому что таково действие ненависти на человеческую душу: она пьянит. И потому, что все попытки людей добиться справедливости только умножают зло в мире: все революционеры жаждут справедливости, и все они вначале – романтичные пассионарии, полные возвышенных идей, а в итоге – убийцы. Такая она, наша человеческая справедливость – подслеповатая, густо приправленная мстительностью; такая наша мораль – немилосердная, лицемерная, с двойными стандартами и претензией на то, что мы «несмь, якоже прочии человецы» (Лк. 18, 11).

«Возьмем в пример зла человеческую жестокость, насилие. Человеческая жестокость всегда врезается раной в человеческую душу или человеческую плоть. Это – место встречи зла и добра или невинности... Может создаться ситуация ненависти. Жертва может обернуться к мучителю с ненавистью и постараться превратить в жертву его, или свести всю ситуацию к соревнованию ненависти... Но это ничего не решает ни в отношении зла, ни в отношении страдания, потому что, если перевернуть ситуацию, если жертва станет мучителем, агрессором, зло просто удвоится...»^[2].

Владыка Антоний Сурожский делает вывод, что невинно пострадать – значит получить право и возможность великодушно заступиться за обидчика перед Богом. И это не наивные маниловские мечтания, а опыт человека, прошедшего Вторую мировую войну в качестве военного врача и участника французского Сопротивления. Будущему митрополиту приходилось облегчать предсмертные муки раненых гитлеровских солдат, которые были его противниками. Он следовал не узкой человеческой морали, а сверхэтике христианства – это единственное оружие, которым одерживаются духовные победы.

Жажда справедливости ведет в тупик бесплодного «соревнования ненависти», но Господь указал нам выход из тупика

Григорий Мелехов в финале романа бросает винтовку в Дон. Он преодолел искушение ненависти, несмотря на расстрел брата, гибель любимой женщины, преследование со стороны бывшего друга, ставшего фанатичным большевиком.

Мне неинтересно, что там выкрикивает капсклоком очередной диванный трибун. Мне интересно, что говорит Евангелие. Жажда справедливости ведет в тупик бесплодного и разрушительного «соревнования ненависти», но Господь указал нам выход из тупика.

«Вы слышали, что сказано: люби ближнего твоего и ненавидь врага твоего. А Я говорю вам: любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас (Мф. 5, 43–44).