Молитвенная тишина и святые в работах Михаила Нестерова

Михаил Нестеров всю жизнь писал людей Церкви. Исторические личности и современники, прославленные и безвестные, иноки, странники… Даже после революции 1917 года он не отказался от любимых образов. «Я не любил и не люблю тем “сегодняшнего дня” – тем общественных, особенно касающихся “политики”. Искусство имеет свою сферу влияния на человека. Оно как бы призвано оберегать эту “душу”, не допускать, чтобы она засорялась скверной житейской. Искусство сродни молитве», – писал художник, так внутренне и не принявший «совершившегося исторического преступления» и продолжавший стремиться к «непоруганной», тихой и мирной жизни своих монахов и отшельников.

«Чистый и благоуханный воздух нестеровских картин…»

В сентябре 1889 года художник Михаил Нестеров начал работать над картиной «Видение отроку Варфоломею». Позднее, когда полотно будет создано, он напишет: «Жить буду не я. Жить будет “Отрок Варфоломей”. Вот если через тридцать, через пятьдесят лет после моей смерти он ещё будет что-то говорить людям, – значит, он живой, значит, жив и я». Картина действительно оказалась живой, поскольку задевает особые струны души зрителей и сообщает им очень важное… Попытаемся разобраться, что.

Прежде чем Нестеров приступил к серии работ, посвященных преподобному Сергию, он написал своего «Пустынника» (1888–1889), причем, интересно, что этот замысел возник, когда художник жил в Сергиевом Посаде: фигура согбенного старца крупным планом; взгляд его, казалось бы, направлен вниз, но на самом деле – вглубь, в себя. Молитвенной сосредоточенности старца вторит и весь окружающий его мир.

М. Н. Нестеров, «Пустынник» (1888-1889)     

Нежная красота природы средней ли полосы, или севера – прозрачное небо, хрупкие березы, трогательные елочки и мощные ели… Но все-таки, хоть и узнаваемый, – это не тот пейзаж, в который попадаешь, отъехав на электричке от большого города. Уж слишком возвышенно-красив он, слишком ощущается «чистый и благоуханный» – по словам Александра Блока – воздух нестеровских картин… Да, художник умел так вглядываться и вслушиваться в мир (не суетный, а настоящий, сотворенный Богом), чтобы за ним и в нем уловить отзвуки и отсветы мира Горнего. Сам пейзаж у Нестерова начинает звучать молитвой.

В «Пустыннике», как и во многих работах на подобную тему, – изображение воды, озера ли, реки – это и возможность отобразить молитвенную тишину, и – намек на преображенную реальность, ведь вода отражает, но иначе – всё окружающее, и главное – вызывает евангельские ассоциации, напоминает об Источнике жизни: кто будет пить воду, которую Я дам ему, тот не будет жаждать вовек; но вода, которую Я дам ему, сделается в нем источником воды, текущей в жизнь вечную (Ин. 4:14).

Например, в 1890 году художник напишет работу, известную как «Святой Пафнутий Боровский», на которой изображен старец, сидящий на берегу водоема с удочкой в руках. И здесь снова – человек, пребывающий в гармонии со всем, что его окружает.

М. Н. Нестеров, «Святой Пафнутий Боровский» (1890)     

В мире с окружающим и герои картины «Лисичка» (1914) – три старца, с умилением смотрящие на доверчиво вышедшую к ним лисичку. За ними тоже широкая гладь водоема. Интересно, что старцы изображены на высоком берегу, это еще более усиливает ощущение простора, а зритель невольно для себя начинает думать и о другой высоте – духовной, которой достигли эти простые пожилые монахи. Они не только верят – они знают, что Бог рядом, ведь они постоянно общаются с Ним.

Эта и другие подобные картины Нестерова буквально наполнены тишиной. Когда находишься в Третьяковской галерее, в зале с работами художника, кажется, что ты слышишь эту тишину, она поглощает, заглушает внешний шум, голоса экскурсоводов, реплики зрителей… И тишина эта особенная, молитвенная.

М. Н. Нестеров, «Лисичка» (1914)     

Дорога к преподобному Сергию

Все, о чем сказано ранее, безусловно, можно отнести к серии работ, посвященных преподобному Сергию Радонежскому. «Видение отроку Варфоломею» (1889–1890) – первая из этого цикла. На картине – момент явления будущему святому Ангела в монашеском образе, который передал мальчику частицу просфоры. Вроде бы – иллюстрация жития, но Нестеров уходит за рамки просто иллюстрации, ему важно творческое осмысление прочитанного в жизнеописании преподобного Сергия.

М. Н. Нестеров, «Видение отроку Варфоломею» (1889-1890)     

Герои стоят на возвышенности. Это помогает художнику развернуть пейзаж за ними – с небольшой церковью, возвышающейся устремленными в небо куполами, с речкой (снова мотив воды), избами, лесом и полями, уходящими за горизонт в бескрайность Руси, – со всем тем миром, где предстоит служить Преподобному. Но такое размещение героев еще и подчеркивает значимость момента, снова напоминая о другой, духовной высоте.

В работе «Преподобный Сергий Радонежский» (1891–1899) святой помещен в центр изобразительного пространства, а на среднем плане зритель видит дорогу – это и дорога, по которой преподобный идет служить людям, и та, по которой они будут идти к нему, – столетие за столетием.

М. Н. Нестеров, «Преподобный Сергий Радонежский» (1891-1899)     

«Юность преподобного Сергия» (1892–1897). Показать просторы, как это часто делал художник в своих работах на тему веры, Нестеров здесь просто не мог, исходя из замысла: ведь по сюжету картины речь идет о жизни в дремучем лесу, на горе Маковец. Но фигура святого словно помогает расступиться лесной чаще, одновременно объединяя и соединяя все. Интересно, что медведь, который приходил к Преподобному, изображен даже не сидящим, а лежащим у его ног. Настолько гармоничен и умиротворяющ мир вокруг святого. А юность его подчеркивается, поясняется все той же природой – первыми нежными листочками, цветущим деревцем... Гармония передается и цветом, спокойным, без каких-либо резких переходов, контрастов.

М. Н. Нестеров, «Юность преподобного Сергия» (1892–1897)     

Любовь к созданному Богом миру, восхищение им, у Михаила Нестерова уже в том, с какой бережностью и вниманием пишет он всё даже на заднем плане, – никаких «пропусков», условностей, которые можно увидеть у других художников и которые вполне допустимы и возможны. Нестеров же пишет какое-нибудь деревцо на заднем плане с таким же тщанием и любовью, как и деревцо в передней части работы.

Посвящен святому и триптих «Труды преподобного Сергия» (1896–1897).

М. Н. Нестеров, «Труды преподобного Сергия» (1896–1897)     

Михаил Нестеров знал, что здесь, на земле, есть страдания, есть боль. Но знал он и о другом – о том, что жизнь ими не исчерпывается, есть нечто большее, чем они, то, что помогает идти, как бы ни было трудно. Его горячо любимая жена Мария Ивановна умерла 29 мая 1886 года, меньше чем через год с начала их семейной жизни. Умерла сутки спустя после того, как родила дочку Ольгу. Сам художник потом с удивлением будет спрашивать, как он пережил то время, сразу после потери? Но позднее напишет в воспоминаниях: «Любовь к Маше и потеря ее сделали меня художником, вложили в мое художество недостающее содержание, и чувство, и живую душу, словом, все то, что позднее ценили и ценят люди в моем искусстве». Через дар, данный ему Творцом, Нестеров сумел преодолеть выпавшее ему горе и через это преодоление словно бы встать на другой, новый уровень.

На рубеже XIX–XX веков в России кипели общественная жизнь, политическая борьба, а Нестеров создавал свои работы про то, что больше всех вместе взятых общественных и политических проблем, что находится над ними. Он пытался в своем творчестве показать нечто важное, чтобы, когда произойдет общая для всей страны беда, именно это важное помогло устоять в вере русскому народу, стремился увидеть и отразить ту самую «душу народа» (полотно с таким названием он написал в 1914–1916 годах), объединяющую всех – священников, монахов, крестьян, писателей, интеллигенцию, искалеченных войной солдат... Удивительно, что, казалось бы, даже масштабные, «громкие» темы звучат у Нестерова без патетики, тихо, но так, что просто невозможно не услышать. Как не может не быть услышана молитва, идущая из глубины сердца.

М. Н. Нестеров, «На Руси (Душа народа)» (1914-1916)