«Дедушка»

Ровно 25 лет назад, 2 ноября 1995 года, отошел ко Господу митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский Иоанн (Снычев), замечательный архиерей, тихий молитвенник и яркий проповедник, чьё слово пробудило от духовной спячки многие и многие тысячи наших сограждан.

В этот день мы публикуем воспоминания о приснопоминаемом архипастыре нашего постоянного автора Татьяны Веселкиной, для которой встречи с Владыкой Иоанном изменили её жизнь и навсегда вошли в сокровищницу сердца.

Митрополит Иоанн (Снычев)

Когда-то, на заре моих журналистских трудов, после известного путча, когда, как мы думали, многое уже стало можно говорить и о многом писать, была у нас в молодежной газете рубрика – «Очень личное». Молодежки давно нет, а вот эти воспоминания хорошо бы вписались в ту самую рубрику.

Мой путь к митрополиту Иоанну (Снычеву) начался задолго до встречи с ним. Этому событию, произошедшему в светлые послепасхальные дни 1991 года, предшествовала череда событий и встреч в течение двух с половиной лет.

Накануне дня памяти святых Косьмы и Дамиана, 14 ноября 1988 года, моя бабушка, Мария, вдруг на мгновенье потеряла зрение. Не успели мы испугаться, как зрение к ней вернулось, и она сказала: «Ничего ты не знаешь...». Чувствуя бабушкину скорбь о моем незнании молитв, я ей пообещала, что обязательно их выучу. Но в ту минуту бабушка, видимо, имела в виду что-то другое.

«Ты найди отца Авеля», – сказала она. Этим словам я не придала особого значения, так как в то время не знала никого из рязанских священников.

На следующее утро тихо, по-праздничному убравшись и в последний раз здесь, на земле, помолившись, бабушка отошла ко Господу. Будто уснула. Именно уснула, потому что не было в те скорбные дни страха, было только непреодолимое желание сидеть с ней рядом, вслушиваться в непонятные слова Псалтири и недоумевать над словами пришедших проститься с бабушкой: «Где это вы духи разлили?» Приходившие удивлялись, я же была в смущении, не зная, откуда исходит аромат.

Последовавшие за похоронами дни часто приводили меня в храм, в кафедральный Борисоглебский собор Рязани, и каждый раз я почему-то спрашивала прислуживавших там: «Где отец Авель? Как мне его найти?» (я и теперь не знаю, что сказала бы отцу Авелю, выйди он тогда ко мне.) Мне отвечали, что он не служит, что болен. А я продолжала спрашивать.

Так прошла зима. Наступила весна 1989-го, последовавшего за 1000-летием Крещения Руси, года. Той весной состоялась моя первая, в качестве журналиста, встреча с архиепископом Рязанским и Касимовским Симоном (Новиковым), интервью с которым – первое за многие десятки лет – увидело свет на страницах молодежной газеты, где я тогда работала.

Рязань к такой «встрече» оказалась не готова. Местный уполномоченный по делам религий, у которого редакция попросила заверить интервью, как это тогда полагалось, потребовал убрать из материала обращение «владыко», заменив его светским – фамилией, именем и отчеством. Наше противостояние продолжалось несколько дней. Я все же убрала «неугодные» слова из оригинала, но после того, как уполномоченный завизировал интервью, в газете оставила все, как было прежде: и «владыку», и «Ваше Высокопреосвященство». А с управляющим я больше не встречалась...

В беседе владыка Симон рассказал о недавно переданном епархии Свято-Иоанно-Богословском мужском монастыре, что недалеко от Рязани, и благословил написать об обители. 21 мая, в день памяти любимого ученика Христа, апостола Иоанна Богослова, в обители был освящен собор в его честь. С фотографом мы приехали в монастырь. Накрапывал дождик, а мы шли к разрушенным монастырским стенам, к тому, что осталось от 71-метровой колокольни, венчал которую, вместо главы, ржавый остов.

В соборном храме еще совсем недавно хранили технику и горюче-смазочные материалы, и ко дню освящения земляной пол на время покрыли линолеумом. Народу было – не протолкнуться. Были на освящении и те, кто помнил еще «живой» монастырь, его последнего настоятеля и насельников. То была моя первая встреча с апостолом Иоанном Богословом (владыка Иоанн родился 9 октября, в день памяти апостола Иоанна Богослова).

Второй раз я приехала в обитель спустя месяц или два. Был будний день. В храме – единицы послушников и несколько местных старушек. Служба уже закончилась, пели панихиду. Присоединилась к окружившим канон старушкам и я. Вдруг слышу шаги: кто-то спускается по лестнице с клироса. Монах, уже в летах, подошел к канону, благословил молящихся и вместе со всеми вышел из храма.

Священномученик Иувеналий (Масловский) Подошла группа, то ли туристы, то ли паломники, спросили о монастыре. Монах (я определила, что он тут старший) начал краткий рассказ, и под конец добавил: «Вот и владыка Иувеналий говорил, что откроют храмы, откроют и наш монастырь». К тому времени я уже достаточно прочитала о Православии в Рязанском крае, но имени владыки Иувеналия не встречала. И потому спросила, кто он такой.

– Был владыка Иувеналий в 1930-е годы в Рязани архиереем. Арестовали его в 1936-м. Больше ничего о нем неизвестно. Остались, правда, его письма. Из ссылки.

Необъяснимое чувство подсказало мне, что не может этот человек быть забыт, и потому спросила: «А где те письма? Можно ли их увидеть? Хотелось бы написать о владыке. И об обители тоже».

– А письма у меня дома, в Рязани, – отвечал, как оказалось позже, наместник монастыря. – Ты ко мне приходи, вот по такому адресу. Я тебе их покажу.

– А как вас зовут? – спросила я после затянувшегося диалога.

– Отец Авель, – ответил он.

Собирая материал об архиепископе Иувеналии, в архивах я обнаружила многочисленные материалы и о других мучениках, пострадавших за веру

К тому времени я уже не искала отца Авеля. Жизнь шла своим чередом.

Уже позже, связавшись с многочисленными архивами в Сибири, удалось узнать, что архиепископ Рязанский и Шацкий Иувеналий (Масловский) был расстрелян в ночь с 24 на 25 октября 1937 года в Томске, о чем сообщило руководство существующей и поныне исправительно-трудовой колонии.

Собирая материал об архиепископе Иувеналии, в архивах я обнаружила многочисленные материалы и о других мучениках, пострадавших за веру. Вместе с тем собирался материал о местных святых и подвижниках. Складывались заметки и очерки, многие из которых оставались незавершенными из-за отсутствия той или иной биографической информации. Однажды поделилась этим с одной инокиней и услышала: «Тебе надо к владыке Иоанну». Она достала Православный календарь, где я впервые увидела архипастыря. Случилось это вскоре после назначения митрополита Иоанна на Санкт-Петербургскую кафедру.

Первая встреча

Нимало не сомневаясь в необходимости собираемого материала, я в тот же день написала письмо в Санкт-Петербург. И только спустя несколько дней подумала: зря, наверное, написала, не до писем ему. Но ответ пришел быстро. В письме владыка Иоанн писал:

«Очень рад, что Вы, как пчела, собираете по крупицам ценные материалы о наших страдальцах за веру и благочестие. Помоги Вам Господь в этом благом деле. Вы имеете желание встретиться со мной? Приветствую Ваше желание. Но есть одно непредвиденное обстоятельство, которое отодвигает нашу с Вами встречу. 11 марта (1991 года – прим. авт.) меня кладут в стационар на обследование и лечение. ...Положимся всецело на волю Божию. Оставляю вам свой телефон, по которому Вы сможете в середине апреля позвонить и узнать, где я пребываю: дома или в больнице. Храни Вас Господь. С любовью о Христе, митрополит Иоанн».

Приблизительно через месяц я позвонила по указанному телефону и услышала на другом конце провода мужской голос. По привычке я подумала, что говорит секретарь или иподиакон, и попросила к телефону митрополита Иоанна.

– Это митрополит Иоанн говорит, – услышала я, и владыка назвал меня по имени.

При этих словах дар речи я потеряла моментально. Как человек, не знающий, кто звонит, мог назвать меня по имени? Владыка сам нарушил молчание и сказал, что я могу приехать и поработать с интересующей меня литературой. Попросил также позвонить ему, в какой день и на каком поезде я выезжаю. Он и в дальнейшем поступал точно так же: узнает время отъезда, а сам – перекрестит в сторону уходящего поезда, помолится, а иногда даже и билет посмотрит – не обманываю ли, говоря, что полка нижняя, не верхнюю ли полку дали? Тепло ли в поездку оделась?

Как человек, не знающий, кто звонит, мог назвать меня по имени?

Но в первый раз послушание (смысл этого слова тогда мне мало был понятен) далось мне нелегко. В голове так и витали мысли: «Неудобно звонить. Вдруг побеспокою». Но за несколько минут до отъезда я все же позвонила. Владыка благословил меня сразу же по приезде, с вокзала, позвонить ему. Это было второе послушание.

В Питер ехала в плацкартном вагоне и заранее знала, что ночь будет бессонной. Однако едва голова моя коснулась подушки, я заснула блаженным сном младенца.

И вижу сон. Большой дом. Спускаюсь со второго этажа, а ступеньки деревянные, узенькие – еле ногу ставлю. И поскрипывают (слышу, как наяву.) Пытаюсь ухватиться за поручень, а он – весь в зелени, в цветах. Боюсь упасть. Вдруг сверху слышу голос, повелительный такой и в то же время мягкий: «Татьяна, вернись!» Поднимаю голову – и вижу чуть покачивающееся розовато-голубое поблескивающее облако. Просыпаюсь. А вот и Петербург.

Конец апреля. Морозно. Время – половина шестого утра. Следует ли говорить, что будить своим звонком Его Высокопреосвященство было выше моих сил. К тому же мама передала мне пакет для одного из знакомых – от Петербурга всего полчаса на электричке. Вот, думаю, отвезу сейчас пакет и позвоню владыке. Но своеволие мое было наказано. Выйдя из электрички, я села в автобус, идущий в противоположную сторону от нужного мне места. Вышла на полпути, по скользкому снегу доплелась назад, до вокзала, и сразу же позвонила владыке.

Владыка Иоанн перво-наперво спросил меня, почему не позвонила сразу, как приехала, в ответ на чистосердечное признание чуть меня пожурил и сказал, что сейчас должен уже ехать на прием посетителей – в академию.

В то время владыка время от времени лежал в больнице: болели ноги. Дома он работал в основном в своей келлии на втором этаже. Я рассчитывала, что заниматься владыка меня благословит в библиотечном зале академии или еще где-нибудь, но старец определил меня в свой рабочий кабинет на первом этаже резиденции. Анна Степановна Иванова, исполнявшая обязанности секретаря митрополита, принесла мне всю необходимую литературу. Книги, изданные в основном за рубежом, машинописные и собственноручно переплетенные. Одним словом – сокровище!

Четыре дня я работала за столом митрополита дотемна. Что-то начитывала на магнитофонную кассету, делала многочисленные выписки. Находила знакомые имена и неизвестные факты, снова погружалась в книги и машинопись, и так исписала несколько тетрадей и «наговорила» несколько пленок. И лишь иногда прерывалась, когда матушка Олимпиада звала трапезничать.

Однажды в комнату вошла врач владыки – Валентина Сергеевна Дюнина (в будущем – схимонахиня Варвара). Она сказала, что лицо мое ей знакомо, спросила, не приезжала ли я в Самару, где раньше служил владыка Иоанн, и заметила, что владыка обо мне много рассказывал. Я удивилась, ведь и в Самаре я не была, и владыке на тот момент о себе ничего не говорила.

Когда четвертый день моих трудов в святительском кабинете подходил к концу, владыка благословил меня в последний день посмотреть Петербург.

На прощанье матушка Олимпиада покормила меня, дала в дорогу пасхальные яйца, часть большого кулича, апельсины, вкусные бутерброды и пирожки.

«Ты к нам еще приезжай», – сказала Анна Степановна.

Слезы предательски выдавали меня и готовы были заструиться бурным потоком. Кто бы знал, как трудно было мне слышать эти слова. За четыре дня роскошная резиденция на Каменном острове стала для меня теплым родным домом. И не роскошь тому причина: к тому времени Господь сподобил мне в разных странах немало повидать. Яснее ясного в тот момент я понимала, что больше никогда сюда не приеду – все дела сделаны. И только кусала губы, чтобы не дать волю слезам. Поднялась на второй этаж – к владыке. Он благословил меня и положил руку на голову. И в тот момент мне казалось, что стою я в центре любви, которую невозможно изобразить и невозможно сыграть. И вот – время навсегда расставаться.

Чтобы владыка не увидел слез, я повернулась и стала спускаться вниз. Ступеньки оказались узкими, и вдруг они скрипнули. Я посмотрела вниз – и поняла, что внизу именно та комната (как она смотрится сверху), которую я видела во сне по дороге в Санкт-Петербург. Слезы затмили глаза. Попыталась ухватиться за перила – они оказались в цветах! Тоже как в недавнем сне. Вдруг слышу четкий голос: «Татьяна, вернись!» Поднимаю голову: владыка стоит наверху около перил и зовет меня. Снова поднялась к нему. Владыка меня перекрестил широким крестом и с приветствием «Христос Воскресе!» одарил пасхальным яйцом.

Плакала я горячими слезами. Прохожие на улице, в метро смотрели на меня. Прекратились слезы, лишь когда я села в купе и крепким сном заснула. Казалось, прошла минута, но поезд уже подъезжал к перрону Ленинградского вокзала Москвы.

Встреча вторая. Чудесное избавление от происшествия на дороге

Встреча с владыкой Иоанном стала поворотным пунктом в моей жизни. В последующие годы я посетила не одну епархию и множество только что возрождавшихся в те годы монастырей. Самым страшным открытием (и испытанием) стали для меня немолодые женщины, подвизающиеся при мужских монастырях. Не давая для недоброго к себе отношения ни малейшего повода, я интуитивно ощущала их неприязнь. Однако по работе мне приходилось с ними общаться. Я смирялась, деликатно молчала и старалась не замечать их выпадов.

Встреча с владыкой Иоанном стала поворотным пунктом в моей жизни

Случилось так, что тяжело заболела моя мама. Были дни, когда «скорую помощь» приходилось вызывать по несколько раз за ночь, и так я металась между Москвой и Рязанью. Однажды по работе я была в одном из московских мужских монастырей. Узнав, что один батюшка из нашего города собирался в тот день ехать в Рязань, я попросила знакомую «монастырскую даму» передать ему мою просьбу: довезти меня до города, чтобы быстрее вернуться домой (с вечерней электричкой я попала бы домой только к полуночи). В ответ на мою просьбу дама начала кричать и оскорблять меня. Она настолько «завелась», что готова была предать меня анафеме. Всю предыдущую ночь в ожидании «скорой» я не смыкала глаз, и тут – расплакалась, вышла из монастырского офиса и в слезах пошла по направлению к метро. Слезы застилали глаза, и я оказалась на проезжей части дороги. Я будто ничего не видела и шла навстречу машинам. Больше не помню ничего. Только на Погодинской, около Издательского отдела Московской Патриархии, перестала плакать и вошла в кабинет. И вдруг мой тогдашний начальник говорит: «Тебе звонили из Петербурга, из резиденции митрополита Иоанна». Вскоре действительно мне перезвонила Анна Степановна, секретарь владыки. Она сказала, что владыка в Москве и просит зайти к нему. Так, в один из тяжелейших периодов моей жизни, Господь снова свел меня с владыкой Иоанном.

Оглядываясь назад, понимаю, что только молитвами владыки я чудом осталась жива на оживленной московской трассе. В тот день я впервые почувствовала дар владыки прозревать и утешать.

В тот день я впервые почувствовала дар владыки прозревать и утешать

Встретив владыку, я вмиг забыла все свои скорби. Он сам вышел ко мне, благословил и пригласил в свою келлию.

– Ну, говори, кто тебя обидел? – спросил он.

– Никто, – ответила я.

Владыка обратился к образу Божией Матери: «Давай вместе помолимся».

Никогда в будущем владыка не заводил разговор о том случае, но последующие события и его действия убедили меня, что он все знал.

«Найдите того, кто стыдится протягивать руку...»

Принимая во внимание занятость и нередкое недомогание владыки, Господь щедро одаривал меня, давая возможность встречаться со святителем и в Москве, и в Санкт-Петербурге.

Однажды, пригласив пообедать перед отъездом из Санкт-Петербурга, владыка спросил, с каким багажом я уезжаю. Не понимая, что имеет в виду старец, я ответила, что купила много книг. И только много позже узнала, что под словом «багаж» владыка подразумевал духовное обучение, накопление духовных знаний. А учиться было чему.

Владыка собрал бесценную библиотеку на нескольких языках, и меня, как человека пишущего, особенно привлекало это хранилище мудрости и пример того, как надо собирать и сохранять сведения о подвижниках прошлого и нашего времени. Я зачитывалась до 2–3 часов ночи. Мое «долгочтение» не ускользало от внимательного ока владыки. Утром обычно приходила Валентина Сергеевна и перед богослужением (как я ни сопротивлялась!) приносила кофе с молоком, бутерброд или вафли для подкрепления, потому что «Владыка видел, что ты ночью долго не спала»).

Поражала удивительная память святителя. Он точно знал, в какой книге есть ответ на тот или иной духовный вопрос, иногда называл даже точную страницу.

Труды владыки подвигли меня собрать жития рязанских святых и подвижников благочестия с XI века и до наших дней, священномучеников. Работать приходилось в исторических хранилищах и многочисленных архивах; бесценные сведения находила в машинописных книгах владыки.

Митрополит Иоанн одним из первых наладил в епархии регулярное издание православной литературы. Первым был доступный Краткий православный молитвослов, неоднократно переиздававшийся тиражами в сотни тысяч экземпляров. При первой же возможности владыка переиздал «Закон Божий» протоиерея Серафима Слободского, а также труд святителя Феофана Вышенского «Что есть духовная жизнь и как на нее настроиться». Из Питера книги распространялись по другим епархиям.

Мудрый, но предельно простой в общении, владыка Иоанн тонко улавливал и глубоко чувствовал духовный настрой приходивших к нему. Ценил искренность. Не принимал лжи, лукавства, лицемерия. Был строг. Был добр. К нему шли и люди известные, и совсем юные, ищущие поддержки и отеческого наставления. Ежедневно в дом на Каменном острове, официально именуемый резиденцией митрополита, приходили десятки писем-исповедей со всех концов страны. И большое больное сердце святителя радовалось с радовавшимися и скорбело с плачущими, но никогда не оставалось равнодушным. Прозревая людские нужды, поздней ночью старец молитвенно просил помощи Божией – и своим многочисленным духовным чадам, и людям, лично ему незнакомым.

Чуткое сердце владыки внимательно следило за духовным устроением своих чад. Следило зорко, но ненавязчиво. Старец не уставал повторять, что в духовной жизни надо избегать крайностей, надо идти «средней дорогой», потому что «средний путь – это царский путь»; надо, пока молодые, спешить работать для Бога.

Надо, пока молодые, спешить работать для Бога

Не забудется первая Исповедь у владыки. Было это на Преображение Господне 1992 года. До глубокой ночи записывала свои грехи. Утром раскалывалась голова. Поднялась к владыке, он благословил, накрыл голову мантией – и головную боль как рукой сняло. Прочитал написанный мною «свиток» грехов. Указал, какие есть, а какие я просто придумываю, удалился. Подумав, что накануне долгого богослужения владыка торопится в храм, и у него нет времени прочитать разрешительную молитву, побежала в сад и стала читать молитвы перед Причащением. Приехал отец Симон (в то время епархиальный секретарь, а позже – архиепископ Мурманский). Вдруг меня зовут и говорят, что владыка ждет наверху, чтобы разрешить меня от грехов. Забыв обо всем, я побежала вверх по парадной лестнице и уткнулась прямо в стоящего передо мной архиерея.

«Что же ты так летишь?..» – усмехаясь, спросил владыка и подвел меня к иконе Божией Матери «Достойно Есть». Владыка накрыл меня своей мантией и стал спрашивать, как я борюсь с одним из грехов, точно подметил еще не обнаруженный мной самой грех, потом начал читать разрешительную молитву. При словах – «и аз, недостойный архиерей, властию Его мне данной...» – я заплакала. Владыка благословил меня и, весь светясь, сказал: «Ну, вот теперь беги».

Митрополит Иоанн (Снычев). Художник: Филипп Москвитин ​Не берусь сравнивать владыку Иоанна с другими священнослужителями, но попечение его о душе чувствовалось сразу. Он мог обличить в грехе мягко и в то же время властно. При этом сопротивляться и отговариваться не было ни малейшего желания. Однажды, проплакав всю ночь, я призналась, что есть во мне самолюбие. На это старец ответил: «Это не страшно, что самолюбие есть. Главное, мы теперь знаем, с каким грехом нам надо бороться».

Владыка Иоанн никогда не заставлял делать добрые дела. Он сам был пастырем добрым. Духовные чада владыки имели список нуждающихся жителей Северной столицы и Москвы, которым он периодически помогал. Помочь владыка старался каждому нуждающемуся. А свою пенсию владыка вообще в руках не держал: благословил получать ее своему бывшему бухгалтеру в Самаре Надежде Михайловне Якимкиной, а она уже раздавала ее тем, кто на тот момент испытывал проблемы с деньгами.

Однажды я рассказала владыке о том, что у одного батюшки из Рязанской области случился пожар. Причем это был уже не первый священник, дом которого поджигали в том городе. Пожар случился поздней осенью. Было уже холодно. Дети выбежали из дома рано утром в чем были. Остались без одежды. Сохранились лишь крестильные рубашечки.

В то время в Петербург поступила из Германии гуманитарная помощь. Владыка благословил передать пострадавшему батюшке одежду для семьи, в том числе и для троих его ребятишек. Два больших чемодана. Одежда очень пригодилась, а которая не подошла по размеру, ту раздали нуждающимся прихожанам рязанских храмов.

Удивительно то внимание, с которым владыка и его врач Валентина Сергеевна относились к поступавшим из Германии лекарствам. Огромные коробки с лекарствами мы разбирали, и меня благословили переводить инструкции к лекарствам, составлять список лекарств по конкретным болезням. Потом в каждую упаковку вкладывались инструкции на русском языке, а также кратко писали все необходимое прямо на упаковке.

В один из моих приездов в Санкт-Петербург произошло чудо. Накануне целый ящик лекарств поступил из Франции. Закончив с англоязычными инструкциями, я грустно смотрела на французскую коробку. Французского языка я не знала, а переводчица задерживалась. Мучительное ожидание затягивалось, и, чтобы не терять время, я начала разбирать инструкции, пытаясь сортировать лекарства хотя бы по сроку годности. Незаметно наступила полночь. Ждать переводчицу уже не было смысла, а назавтра я уезжала из Питера. Я очень переживала, что вот – целый ящик нужных лекарств, а люди не смогут ими воспользоваться! И тут сама не заметила, как стала печатать на пишущей машинке переводы лекарств. На следующее утро пришла переводчица, женщина преклонного возраста, и каково же было мое удивление, что, когда она прочитала переводы, все они оказались правильными! Больше по-французски я никогда не читала, и по сей день, за исключением общеизвестных фраз, не понимаю этого языка... «Гуманитарными» препаратами обеспечивали и созданную в те годы в Питере больницу во имя блаженной Ксении Петербургской, и конкретных нуждающихся людей в разных городах.

И тут сама не заметила, как стала печатать на пишущей машинке переводы лекарств

Владыка, однако, говорил, что не всякое добро – благо, что сначала надо научиться быть мудрым, а потом – добрым, и сам показывал пример мудрого доброделания. Когда ситуация в стране стала ухудшаться и люди стали испытывать нужду в средствах, благочестивые христиане часто спрашивали его, нужно ли подавать всем нищим, если у самих денег едва на пропитание хватает. Владыка отвечал, что подавать, конечно, нужно, но не делать это в ущерб своим ближним. А если человек смущается и думает, что милостыня его пойдет не на благое дело, то желательно найти человека или семью, которую лично знает и которая очень нуждается в помощи. «Найдите того, кто стыдится протягивать руку, и помогите ему», – говорил он.

Как журналист, я имела привычку записывать советы, которые давал владыка или, в ответ на вопрос, зачитывал поучения из книг святых отцов. Иногда, особенно за обедом, под рукой не находилось бумаги для записи, и я пыталась делать записи на салфетке, чтобы позже перенести их в блокнот. Увидев это, владыка сказал: «Да ты не записывай. Когда меня я живых не будет, сама все вспомнишь». И оказался прав.

(Окончание следует.)