«Говорить правду – это мелкобуржуазный предрассудок,
ложь, напротив, – часто оправдывается целью»
Высказывание Ленина, по воспоминаниям Ю. П. Анненкова
Отец лжи – диавол
Ин. 8, 44
Борис Шишкин В ноябре 1920 года масса народу (военных и беженцев) скопилась на Крымском полуострове. И вот, с наступлением Красной армии перед многими встал вопрос: покидать Родину или остаться. 11 числа генерал Врангель издал указ о начале эвакуации. Так начинался Русский исход…
Надо сказать, что большинство из тех, кто был настроен непримиримо в отношении новой власти, сумели покинуть Крым. В то же время многие из оставшихся были вдохновлены масштабом перемен и «громадьем» планов. Казалось, что, в самом деле наступает время, когда должна восторжествовать, наконец, справедливость и все «порабощенные» должны получить «освобождение». Только достичь этой «вселенской справедливости» предлагалось «своею собственной рукой», то есть путем решительных действий. И если поначалу мало кто понимал, что это означает на самом деле, то с наступлением эпохи «военного коммунизма» и «красного террора» многие отшатнулись в ужасе от новой власти, осознав, что место совести у нее заступает классовое чутье и партийная целесообразность. И всё-таки у многих еще оставалась надежда, что страшная жестокость военного времени вскоре сменится благоразумной сдержанностью мирного строительства. Но это, увы, оказалось не так…
В числе поверивших новой власти, но затем обманутых и уничтоженных людей оказался и мой двоюродный дед – Борис Шишкин. Это был молодой писатель, вернувшийся с фронтов мировой войны, далекий от политики, мечтавший о творческой работе, полный надежд и замыслов…
Незадолго до своего расстрела 6 ноября 1921 года Борис успел написать стихотворение под названием «Врангелевцам». Вот его текст:
Как гробы, саркофаги, корабли,
Набитые мятежными войсками,
По морю, темными волнами
Качаемые, скорбно отошли
И к берегам иной земли
Пристали медленно. Толпа сбежалась
На мертвецов приставших посмотреть.
Сквозь сумерки мерцала медь
Заката. Взялся ветер, и смеялись
В гробах глухие голоса.
Как в небеса,
Команды громко раздавались.
И генерал повел их сквозь дворцы
К гробницам мраморным Скутари…[1]
Примечательно, что Борис не рискнул написать название стихотворения полностью, а только обозначил его, поставив дефис между начальными и конечными буквами. Это ведь тоже примета времени, когда степень ожесточения, непримиримости достигает своего пика, так что за малейшую оплошность в поведении или характерную черту одежды и внешнего вида, за одно неосторожное слово можно поплатиться жизнью. Борис, очевидно, это понимал. И тем не менее поверил, остался… Как и многие десятки тысяч людей, которые не то что не могли, а и не хотели покидать Родину, в надежде на разумную гуманность новой власти. Многие ведь и не воевали даже напрямую, а в той или иной степени оказались втянуты в хаос гражданского противостояния.
Десятки тысяч людей не хотели покидать Родину, в надежде на разумную гуманность новой власти
Из текста стихотворения можно догадаться, что Борис сочувствует новой власти и Белую армию называет «мятежными войсками». Дело их и само расположение духа считает безнадежным и даже мертвым по духу и перспективам. Отсюда образ кораблей, как саркофагов, гробов. Да и самих приставших к чужому берегу он называет «мертвецами»… Тяжелое стихотворение, по настроению безнадежности которым (что примечательно) Борис характеризует не собственное положение, но положение покинувших Родину.
Сейчас понятно, что в своей оценке будущего эмиграции как безнадежного Борис ошибался – хотя бы уже потому, что русская эмиграция сыграла свою роль в распространении русской культуры и русской мысли по всему миру. Но очевидно и то, что такой пессимистический взгляд на покинувших Родину соотечественников был присущ многим оставшимся на полуострове россиянам. Тем более горько осознавать, что большинству из них предстояло на себе узнать, что значит действительная безнадежность и попрание веры, не только в религиозном, но и общечеловеческом, нравственном отношении…
Незадолго до взятия Крыма войсками Красной армии, 12 сентября 1920 года, в газете «Правда» было опубликовано «Воззвание к офицерам, солдатам, казакам и матросам армии Врангеля», в котором всем добровольно сдавшимся участникам Белого движения была обещана амнистия.
«Честно и добровольно перешедшие на сторону Советской власти, – говорилось в этом воззвании, – не понесут кары. Полную амнистию мы гарантируем всем переходящим на сторону Советской власти».
Позже, 12 ноября, уже в условиях начавшейся эвакуации, командование Красной армии опубликовало новое обращение, где, кроме прочего, говорилось:
«…мы не стремимся к мести. Всякому, кто положит оружие, будет дана возможность искупить свою вину перед народом честным трудом».
И далее:
«Нами издается приказ по советским войскам о рыцарском отношении к сдающимся противникам».
Анкета Бориса Шишкина Уже через несколько дней после водворения в Крыму Советской власти, когда было объявлено о необходимости регистрации всех «сомнительных элементов», эти воззвания сыграли свою роковую роль, поскольку люди шли на регистрационные пункты и заполняли анкеты «с открытым забралом», в надежде на снисхождение и обещанную амнистию.
Но то, что произошло дальше, не поддается не только описанию, но и простому человеческому осмыслению. В Крыму 1920–21-х годов была организована самая настоящая кровавая бойня.
Уничтожались не только офицеры и солдаты, служившие в Белой армии, и даже не только те, кто так или иначе вынуждены были сотрудничать с ней, но и масса гражданского населения, не имевшего прямого отношения к военному противостоянию, начиная с сестер милосердия и заканчивая всеми, кто не вписывался в новую жизнь по «классовому признаку». Человека запросто могли расстрелять просто за то, что он был служащим того или иного ведомства Царской России, предпринимателем, священником, учителем и т.д.
17 ноября 1920 года Крымревком опубликовал приказ № 4 об обязательной регистрации в трёхдневный срок иностранцев, лиц, прибывших в Крым в периоды отсутствия там советской власти, офицеров, чиновников и солдат армии Врангеля.
Человека могли расстрелять просто за то, что он был служащим того или иного ведомства Царской России
Пошел «записываться» и Борис. Сохранилась заполненная им собственноручно анкета от 11 декабря 1920 года, где он чистосердечно и простодушно признается, что «в 1920-м году служил в Белой армии в г. Алуште при комендатуре писарем», кроме того, он называет себя «сочувствующим Р. К. П.», то есть Российской коммунистической партии. В чем же был смысл этого «сочувствия», если учесть, что Борис был далек от политики?
Думается, он был настроен трудиться и жить в условиях «нового мира», что называется, без «камня за пазухой», потому что ему, в общем-то, нечего было терять в прошлой жизни, не за что было «цепляться». Он происходил из среды обедневшего дворянства. Высшего образования не получил, в том числе и потому, что финансовое положение семьи было довольно скромным. На жизнь смолоду зарабатывал физическим, а позднее – писательским трудом. Первая мировая война, участие в ней привели его к осознанию высшей ценности человеческой жизни и мирного сосуществования людей и народов. Вдохновляла его и надежда на устранение вопиющего неравенства между горькой нищетой «трудящихся и обремененных» и праздной роскошью, самодовольством «сильных мира сего»...
Но новая власть не собиралась вникать в подробности душевного устроения «чуждого элемента», так что большинство добровольно пришедших на регистрацию были уничтожены в последующие месяцы с поистине демонической и беспощадной энергией.
В результате грандиозного обмана, по приблизительным подсчетам (точного числа, конечно, никто уже не установит), в Крыму только в начале 1920-х годов было уничтожено по разным оценкам от 20 до 120 тысяч человек, что само по себе говорит о чудовищном масштабе и ожесточенности бойни, жертв которой попросту невозможно сосчитать. Страшно даже представить, что же это должно было происходить на благословенной Крымской земле, какая страшная и безжалостная машина должна была вращать шестернями, чтобы осуществить всю эту «работу адову». Но 120 000 – это еще только имена жертв красного террора, так сказать, по плоти, многие из них, как мы надеемся, своими страданиями и смертью искупили многие грехи и приобрели Царство Небесное.
Большинство добровольно пришедших на регистрацию были уничтожены в последующие месяцы
Но с духовной точки зрения страшнее говорить о тех, кто подписывал смертные приговоры, о тех, кто пытал, мучил и расстреливал с бешеной энергией и решимостью. Все эти палачи и сотрудники всевозможных «чрезвычаек», «троек» и «особых отделов»… А сколько миллионов советских людей затем было воспитано в безбожии? Вот о ком действительно нужно плакать! Вот в чём самое страшное преступление не только новой власти, но и тех, кто подготавливал её приход, – в гибели бесчисленного числа душ для вечности! Страшная плата за сомнительное счастье построения «самого справедливого в мире общества»…
По свидетельству родных и близких, потрясенный ужасами Великой войны и гражданского противостояния, Борис мечтал хоть чем-то помочь самым беззащитным жертвам безумия взрослых – детям. Помочь и творчеством своим, и служением. Этим мечтам не суждено было осуществиться, но после смерти Бориса родная его сестра Вера Анатольевна Шишкина, воплощая замыслы брата, пошла работать в Ялтинский детский дом и проработала там много лет.
Сотрудники ялтинского детского дома
Фундаментом нового строительства может быть только Камень «уже положенный», то есть Христос
Сейчас много говорят о необходимости примирения, условно говоря, Белой и Красной России. В Севастополе даже начали строить соответствующий памятник, но строительство это идет трудно. Истоки таких суждений понятны: стране надо жить дальше, развиваться, строиться, а это в условиях перманентного разногласия и тлеющей вражды невозможно.
Но если и можно говорить о необходимости единения потомков белых и красных в строительстве новой страны, то надо прямо признать, что фундаментом нового строительства может быть только Камень «уже положенный», то есть Христос, Православная вера и возросшая на ее почве мощнейшая и многообразная русская культура. Всё остальное – более или менее очевидный обман.