Паломничество из Пюхтиц на Валаам с матушкой Варварой

Отец Олег Врона, настоятель Никольского храма в Таллине, с благодарностью вспоминает свою первую поездку на Валаам, еще в советское время, когда такие путешествия были только туристическими. С благодарностью – но и с тревогой: избавились ли мы от «туристического» восприятия нашей печальной духовной действительности?

Валаам. Художник: Василий Зинченко

Одним из важнейших открытий, которое я сделал в первые же дни и недели моего пребывания в Пюхтицкой обители – причем вопреки насаждавшейся в те годы советской пропаганде, что, мол, в монастырь идут «только люди, не способные достичь чего-либо в обычной жизни, то есть бездарные и ни к чему не годные», – было то, что в обители я встретил много разносторонне одаренных сестер: монахинь и послушниц. И прежде всех в этом ряду я хотел бы отметить настоятельницу игумению Варвару (Трофимову). Она была первой игуменией, которую я видел в своей жизни и благодаря общению с которой у меня, тогда еще неофита, сформировалось представление о том, какой должна быть игумения. Позже, встречаясь с другими игумениями, я невольно сравнивал их с матушкой Варварой и приходил к выводу, что наша пюхтицкая игумения Варвара может служить прекрасным примером для подражания.

Попробую описать мои первые впечатления: роста чуть выше среднего, статная, немного полноватая, но это только придавало ей солидности, лет около пятидесяти. Лицо круглое, белое, чистое, нос прямой, глаза большие серые; красиво очерченная линия рта при разговоре то и дело показывала безупречно стройный ряд белых зубов. В общении с людьми внимательная, ровная, никакого высокомерия, ко всем благожелательно настроенная. Речь правильная, голос глубокий, бархатистый, тембр приятный. При этом во взгляде, голосе и во всем ее облике неизменно ощущался твердый характер человека, как будто рожденного управлять другими людьми.

Матушка управляла обителью с улыбкой: с улыбкой выслушивала просьбы сестер, с улыбкой направляла их на послушания

Очень скоро я обратил внимание, что матушка управляла обителью с улыбкой: с улыбкой выслушивала просьбы своих сестер, с улыбкой направляла их на послушания, с улыбкой говорила: «Бог в помощь, сестры!», когда заставала сестер за той или иной работой. И если матушка переставала улыбаться, то сестры, да и монастырское духовенство, сразу понимали, что что-то не так и появилась какая-то серьезная причина, что матушка показала таким образом свое недовольство. По пустякам или из-за легких провинностей сестер игумения Варвара брови не хмурила и не давала чувству досады украсть улыбку с ее лица.

На церковной службе матушка редко молилась на «местечке» – в игуменском кресле напротив храмовой иконы Успения Божией Матери, – чаще всего она пела с сестрами на правом клиросе, которым управляла тогда монахиня Георгия (Щукина) – главный регент, казначея и ближайшая к матушке игумении сестра обители. И тут нужно добавить, что матушка обладала прекрасным меццо-сопрано, так что без преувеличения можно сказать, что русская оперная сцена потеряла в ее лице, может быть, одну из самых ярких исполнительниц. Впрочем, мне невозможно представить, чтобы когда-нибудь до своего поступления в монастырь матушка Варвара думала о карьере оперной певицы. Нам же всем, кто застал ее в расцвете звучания ее голоса, посчастливилось не раз слышать ее прекрасное пение в составе трио на праздничных монастырских службах. В это трио кроме нее неизменно входили регент мать Георгия и монахиня Нина (Бойцова). Особенно мне запомнилось, как это трио, возможно, лучшее за всю историю обители, пело величание «Архангельский глас» на Благовещение. Вот уж действительно звучало так, как предписывает в таких случаях Типикон: «со сладкопением».

Однажды мне довелось отметить особую простоту и доступность в общении с игуменией Варварой, что было для меня, как начинающего священнослужителя, очень важно во время незабываемого паломничества на Валаам, о котором я бы хотел рассказать сегодня.

Туристы и паломники

Игумения Варвара (Трофимова) В один из дней в самом начале лета 1980 года, когда я еще продолжал свое диаконское служение в Пюхтицах, мы с женой получили приятное известие от сестер – ближайших помощниц матушки игумении, что включены в монастырскую паломническую группу на Валаам и что надо быть готовыми к поездке в ближайшее время. Это известие так повысило мое настроение, что в ожидании дня отъезда я то и дело ходил по дому и напевал несколько строчек, которые я знал, из известного канта про Валаам: «О, дивный остров Валаам, рука Божественной судьбы…».

И вот день отъезда наступил. После Литургии наша паломническая группа во главе с матушкой Варварой осталась на молебен о путешествующих, который совершал отец Гермоген, и после небольшой трапезы мы отправились на рейсовом автобусе в Питер. В тот же день вечером мы сели на туристический теплоход, чтобы утром следующего дня оказаться на Валааме.

В те годы другого способа, чем вместе с туристами попасть на Валаам, и притом всего на один день, не было. Ранним погожим июньским утром, выйдя на палубу и смешавшись с туристами, мы увидели берег Никоновской бухты, всем своим аскетическим видом говоривший нам о его бывших главных обитателях – монахах. В отличие от туристов у нас, как у паломников, была своя, ни с кем не согласованная, программа посещения острова.

Никто нас на острове не ждал и ничего нам не обещал, но, надо сказать, все складывалось для нас наилучшим образом. Прежде всего мы отправились в Никольский скит как самый близкий от причала, с одной стороны, и притягивающий своей архитектурой – с другой.

Реставратор-отшельник

Войдя в Никольскую церковь одноименного скита, мы были приятно удивлены, увидев там деревянные леса и следы поновления росписей. Любуясь наиболее сохранившимися старинными росписями и давая одобрительные оценки работе неизвестных нам реставраторов, мы так увлеклись, что не заметили, как к нам подошел молодой мужчина.

Реставраторы по собственной инициативе приезжали сюда спасать старинные росписи

Он оказался как раз одним из тех реставраторов, которые, как выяснилось в ходе разговора, специально приезжали время от времени из Питера спасать старинные росписи.

Александр – так назвался реставратор – как оказалось, бывал в Пюхтицком монастыре, поэтому был особо расположен поговорить с нами не только о Никольском ските, но и о судьбах Валаама в целом. Игумения Варвара и отец Гермоген во время беседы показали свою глубокую осведомленность в знании истории обители, так что беседа становилась все оживленней, но вместе с тем увеличивался риск нарушить некоторые наши паломнические планы. Наконец матушка игумения, деликатно прервав беседу, сказала, что у нас сейчас по плану пикник, и предложила всем продолжить беседу за трапезой. Мы расположились на пикник неподалеку от храма прямо на лужайке с прекрасным видом на озеро.

Во время продолжившейся беседы реставратор Александр рассказал нам, что он и несколько его друзей и единомышленников – питерских реставраторов – по собственному почину, не получая ни от кого никакой материальной помощи, приезжают сюда в свободное время и работают. «Вот это подвижники!» – почти в один голос воскликнули мы, когда покидали Никольский скит. Но особенно мы были поражены, когда узнали, что Александр всю зиму работал на Валааме один, а другие друзья-реставраторы или не имели возможности приехать, или вынуждены были уехать с острова, не перенеся тяжелых условий жизни на нем.

Подкрепившись, мы пошли по направлению к дороге, ведущей к некогда главному храму обители – Спасо-Преображенскому собору.

Своя ноша не тянет

Выйдя на дорогу и немного посовещавшись, мы решили идти пешком в надежде, что нас подберет какой-нибудь попутный транспорт. Надо сказать, что самым слабым звеном в нашей паломнической «цепочке» была мать Иоасафа – пожилая монахиня с явно избыточным весом и больными ногами, так что наша пешая прогулка могла закончиться, едва начавшись, и все это понимали. Но не прошли мы и нескольких сотен метров, как за спиной послышалось узнаваемое тарахтение трактора «Беларусь». Убедившись, что трактор с прицепом, мы выстроились шеренгой вдоль дороги и замахали приветливо трактористу, намекая тем самым, что будем благодарными попутчиками, если он возьмет нас в свой прицепной кузов. Молодой тракторист не заставил себя долго упрашивать и, к нашей общей радости, быстро остановился прямо посреди дороги, по-видимому, зная, что транспорт, который ездит по этой дороге, можно по пальцам пересчитать, а значит, можно не переживать, что трактор кому-то помешает.

Однако наша радость так же быстро улетучилась, как и появилась. Мы смотрели в замешательстве на крупные колеса и высокие борта деревянного кузова как на неприступную крепость для доброй половины нашей небольшой паломнической группы, состоявшей из девяти человек. Всеобщее замешательство прервал отец Гермоген. Он подошел к матушке игумении и, косясь в мою сторону, стал ее в чем-то убеждать. И тут взгляды всех почему-то устремились на меня. Затем отец Гермоген, подойдя ко мне, сказал, что я должен помочь сестрам забраться в кузов, и, не поясняя, что я должен делать, подвел меня вплотную к переднему колесу кузова. Сообразив, что от меня требуется, я согнул спину наподобие ступеньки и замер. В тот же миг чья-то ступня оперлась на мою спину, и через пару секунд под общий одобрительный возглас ступня, благополучно покинув мой хребет, успешно перенесла одну из сестер в кузов.

Я согнул спину наподобие ступеньки и замер. В тот же миг чья-то ступня оперлась на мою спину

Я старался не смотреть, кто в очередной раз наступит на меня, думая, что беспристрастное отношение к посещающим мою тыльную часть ступням избавит меня от тщеславных помыслов.

Но вдруг мной овладело непреодолимое желание узнать, по какую сторону от моей спины находится мать Иоасафа – несомненно, как я думал, главное испытание для моей спины на прочность. Я скосил взгляд вправо и увидел надвигающуюся на меня ее внушительную фигуру. Я почувствовал, что где-то в глубине души у меня нарастает ропот: зачем основную тяжесть оставили напоследок?! Но тяжелая ступня матери Иоасафы остановила мой бунтарский порыв. Будто намереваясь выкорчевать из меня все несмиренные помыслы разом, мать Иоасафа больно надавила мне на позвонки у основания шеи, и в следующий миг новый одобрительный возглас из кузова оповестил меня, что мучения мои кончились. В тот же миг какой-то ехидный голос, проникнувший в меня откуда-то извне, сказал, что я не смогу разогнуться. Но тут же другой, ободряющий голос внутри уверил меня, что коль скоро я трудился по послушанию, а не по собственной воле, то ничто мне не повредит. Действительно, в следующий миг со вздохом облегчения я без труда принял вертикальное положение и, насколько мог, проворно влез в кузов.

Трактор тронулся, и наш кузов запрыгал по грунтовке, заставляя нас хвататься за борта и друг за друга, чтобы хоть как-то удерживать равновесие, сидя на полу кузова. Так мы добрались до Преображенского храма. Эвакуация из кузова произошла гораздо легче, чем посадка, так как тракторист, проникшись к нам сочувствием, раздобыл где-то небольшую деревянную лестницу, и сестры обошлись без эксплуатации моей спины.

Смирение преподобных

Святые мощи преподобных Сергия и Германа

Итак, мы были у главной цели нашего паломничества – Преображенского собора. Там, куда мы стремились попасть, внутри собора, под спудом была главная святыня Валаама – святые мощи преподобных Сергия и Германа. Окна собора были заколочены досками, и потому собор походил на слепца, лишенного зрения по чьей-то злой воле.

Окна собора были заколочены досками, и потому собор походил на слепца, лишенного зрения по чьей-то злой воле

На двери, ведущей в собор, висел внушительных размеров замок, и нам ничего не оставалось, как попытаться поискать того или тех, с кем можно было бы договориться войти внутрь. Человеком, который владел ключом от собора, оказалась пожилая женщина, одетая не по погоде в стеганый ватник. Похоже, что по нашей одежде и общему внешнему виду она легко догадалась, с кем имеет дело, и без лишних вопросов впустила нас внутрь собора.

Хотя запущенный внешний вид собора убедительно свидетельствовал нам, что его внутреннее состояние нисколько не лучше, все же то, что мы увидели, превзошло наши ожидания: именно там, где, по нашему убеждению, под спудом пребывали мощи преподобных Сергия и Германа, был устроен винно-водочный склад из беспорядочного нагромождения ящиков с вином и водкой. Подойдя поближе, мы с облегчением обнаружили, что склад располагался все-таки не над самым местом, где покоились мощи святых основателей монастыря, а немного поодаль. Но удивительным образом посреди этого запустения мы, тем не менее, чувствовали, что святыня как была, так и осталась святыней.

Плесень на стенах, забитые досками окна и окурки на полу вызывали в нас чувство преклонения перед храмом и святыми подвижниками, молчаливо сносящими надругательство над собой, как если бы они сознательно разделили эту участь с Самим Христом. От этого чувства или от других родственных ему чувств матушка игумения и сестры захлюпали носами, будто от сырости и холода у всех одновременно открылся насморк, и, достав из своих карманов носовые платки, стали вытирать сначала глаза, а потом нос. Отец Гермоген принял хлюпанье носами как знак, что пора начать молитвы, и запел тропарь преподобным, который сестры тут же подхватили. У отца Гермогена была приготовлена и молитва преподобным Сергию и Герману, которую он прочитал следом за тропарем, и тут уж все мы, зная, что и за чем следует в молебне, с воодушевлением запели величание: «Ублажаем, ублажаем вас, преподобнии отцы наши Сергие и Германе…».

Женщина в застегнутой наглухо телогрейке все это время стояла в стороне, молча наблюдая за нами. Скорее всего она была заведующей этим винно-водочным складом, а значит, лицом материально ответственным и по инструкции не имела права доверить свой товар иным лицам. А поскольку была она человеком пожилым и жила среди людей, многие из которых были охочи до ее товара, то чего-чего, а опыта у нее хватало, чтобы не доверять даже и очень приличным с виду людям: оставь их наедине с ее товаром – без зазрения совести могут прихватить с собой бутылку-другую.

Когда после молитвы мы направились к дверям, женщина пропустила нас вперед, и мне показалось, что она особо внимательно разглядывала высокую фигуру отца Гермогена в длинном распахнутом черном плаще поверх подрясника, будто пыталась оценить, сколько бутылок с ее склада можно вынести незаметно под этим одеянием. Впрочем, все это мне только показалось, а что думала эта женщина на самом деле, я знать не мог. Возможно, наше посещение пробудило в ней добрые чувства, особенно после того как матушка игумения участливо расспросила ее о жизни на острове и о ее семье и, выразив напоследок сочувствие тяжелому материальному положению ее семьи, вручила ей конверт, от которого женщина сначала смущенно отказывалась, но потом с благодарностью приняла и приглашала приезжать еще. Эта же женщина подсказала нам, где можно нанять баркас с мотором, чтобы добраться до тех скитов, к которым, как мы думали, нельзя было добраться по суше.

Забытые святые и униженные герои

Посещение разоренных скитов снова стало для сестер поводом к хлюпанью носами и доставанию носовых платков. Там, в скитах, мы ходили от одной монашеской могилы к другой и пели литии. Эти монашеские кладбища были такими же заброшенными, как и стоящие рядом храмы, но мы были далеки от уныния, как будто вопреки увиденному в нас зародилась вера, что жизнь в этих скитах когда-нибудь возродится.

Мы были далеки от уныния. Вопреки увиденному в нас зародилась вера, что жизнь в этих скитах возродится

Добравшись до Никоновской бухты, мы обратили внимание на десяток калек, которые упрашивали туристов купить их поделки, главным образом силуэты валаамских храмов, более или менее удачно нарисованные или выжженные на куске фанеры. Мы слышали раньше, что на острове есть интернат для калек – инвалидов войны. Из сострадания к этим людям, у многих из которых наверняка было героическое военное прошлое, мы приобрели несколько поделок и с удовольствием отметили, что и многие туристы поступали так же.

Стоя на палубе теплохода, я подумал: то, что мы увидели на острове, красноречиво свидетельствовало: советскому обществу, которое стремилось в «светлое будущее», ни с калеками, ни с монахами было не по пути. Калеки своим видом принуждали признать, что страдания в этом мире были, есть и будут, а это противоречило представлению о светлом будущем. Монахи – еще хуже: идеологические противники, которые провозглашают какое-то свое светлое будущее, называя его Царством Божиим. Одним словом, общество, которому и те, и другие не нужны, будет стараться их изолировать.

Паломники или туристы?

Гудок теплохода прервал мои мысли, и я пошел к себе в каюту. На теплоходе царило веселье. «Странно, – думал я, – неужели, кроме нашей группы, все эти туристы остались равнодушными, увидев храмы в таком печальном состоянии?» До меня никак не могло дойти, что они давно привыкли видеть повсюду в своей стране храмы еще и в худшем состоянии. Да и ехали многие туристы на Валаам не ради святынь, а чтобы полюбоваться природой, насладиться прекрасными видами и по возможности, а тогда она была не у всех, сделать еще несколько снимков на память, и они были счастливы, что все это получили. Ну а храмы для них были всего лишь частью пейзажа, пусть даже очень привлекательной частью, но не более того. А может, я все-таки в этом не был прав? Или не совсем был прав. Очень мне тогда хотелось на это надеяться.

Ровно десять лет назад, после кончины схиигумении Варвары, мне удалось в содружестве с детским хором телевидения и радио Санкт-Петербурга выпустить музыкальный мини-альбом с кантом «Он воскрес!», посвятив его матушке Варваре, которая была первой слушательницей этого канта еще в далеком 1979 году.

Фонограмма прилагается.

MP3
(MP3 файл. Продолжительность3:42 мин. Размер 8.9 Mb