Братья из дома на Жилянской

Это было давно, в конце 1960-х, на улице Жилянской, 34, где прошло мое коммунальное детство. В старом дореволюционном доме из светло-желтого кирпича, не уступающего современному бетону по крепости, с выдавленными вензелями фамилии владельца кирпичного завода: «Эйсманъ».

Дом на ул. Жилянская, 34. Художник — Александр Линник

Как я узнал позже, до революции 1917 г. в Киеве насчитывалось несколько десятков кирпичных заводов, изготавливающих светло-желтый или, как его называли в обиходе, «белый киевский кирпич». Он выжигался из синеватой, а при высыхании — зеленоватой глины, залегающей в холмах правого берега Днепра.

Об этом мне рассказывал сосед и приятель по коммуналке 15-летний Валерка Беляев по прозвищу «Профессор» (так его нарекли ребята нашего двора), сын дяди Толи и тети Нины Беляевых. Дядя Толя — Анатолий Иванович Беляев — преподавал на кафедре геологии Киевского университета им. Т.Г. Шевченко, а его супруга Нина Михайловна работала там же, в университетской библиотеке «красного корпуса».

«Красного» — потому что был ещё и «желтый» корпус, в котором до революции размещалась Киевская гимназия №1, где учился будущий писатель Михаил Афанасьевич Булгаков, воспевший любимую гимназию в романе «Белая гвардия». Собственно, нас, мальчишек конца 1960-х, с событиями 1918-го года разделяли каких-то 50 лет ХХ века, промелькнувших в истории Киева одной страничкой, однако вместившей в себя потрясения революции и двух войн — гражданской, а затем и Великой Отечественной, напоминавшей о себе многими надписями на старых киевских домах с указательной стрелкой «Бомбоубежище».

Валерка Беляев особо не общался с нашей дворовой компанией, всё более просиживая на приставной лестничке у книжных шкафов отца, занимавших почти целую стену комнаты высотой в 4 метра — такой высоты были потолки с лепными украшениями в нашей коммуналке.

Иногда он выходил во двор поиграть в теннис на старом деревянном столе, служившем центром притяжения для всех дворовых ребят, включая девчонок. А иногда мы с Валеркой сидели на широком подоконнике нашего подъезда с истертыми временем мраморными ступеньками, и он рассказывал об этих самых «киевских кирпичах», изучению истории производства коих он посвящал много времени.

— Знаете ли вы, — обращался он ко мне и соседскому Осику Штейнбергу, особо почитавшему Валерку за его «профессорские» знания, — что сперва владелец кирпичного завода Эйсман ежегодно производил 300 тысяч штук кирпича, но при первой же «строительной горячке» расширил производство. В середине XІX века кирпич его фирмы в частные руки не отпускался. Всю продукцию Эйсмана поглощало строительство Университета имени святого князя Владимира, ныне имени Тараса Григорьевича Шевченко, Первой и Второй киевских гимназий, а также присутственных мест, кадетского корпуса и тюремного Лукьяновского замка. А потом, как я узнал из достоверных источников, завод Эйсмана выжигал до трёх миллионов штук кирпича в год!

— Ничего себе! — удивлялся Осик. — А зачем так много?

— Чудак ты, ведь наш старый Киев святого Владимира, а в нем проживало полмиллиона человек в XIX веке, охватил невиданный строительный бум. Чтобы убедиться в этом, пройдись хотя бы по нашей Жилянской или соседними улицами Саксаганского, Тарасовской, той же Владимирской или Горького (тогда — Кузнечной), не говоря уже о Печерске или Лукьяновке, и ты поймешь, куда уходили эти миллионы кирпичей.

Осик удивленно хлопал глазами.

Был еще у Валерки младший брат Женя, болезненный паренёк, перенесший какое-то детское заболевание — то ли туберкулез, то ли другую неведомую болезнь, после которой он передвигался с помощью палочки, так как правая нога его плохо слушалась. Это был хрупкий ребенок с ярко-голубыми глазами, приятной улыбкой и мелодичной речью. Он играл на скрипке, к ним на дом приходил учитель-скрипач, и из открытого окна в наш двор доносились скрипичные гаммы и этюды в Женькином исполнении.

Однако счастливому детству братьев Беляевых неожиданно был положен конец.

Скоропостижно скончался от сердечного приступа их отец Анатолий Иванович, а через год почила и мама Нина Михайловна.

Много позже я узнал, что они познакомились на Колыме, где отбывали срок по 58-й статье в тяжелое сталинское время, и были реабилитированы после смерти «вождя народов». Вернувшись в Киев (а оба были киевлянами), получили две комнаты в нашем доме на Жилянской, 34.

Дворовые ребята, да и взрослые сочувственно переживали за братьев Беляевых, оставшихся сиротами.

Вскоре Валерке исполнилось 17, и он устроился токарем на завод «Большевик», также поступив на вечернее отделение геологического факультета, размещавшегося в том самом «красном корпусе», где ранее преподавал его отец. От армии Валера был освобожден как кормилец семьи, состоящей из двух человек — его самого и брата Женьки. Помогала осиротевшим братьям Людмила Михайловна — сестра покойной тёти Нины, жившая на ул. Леонтовича напротив Владимирского собора. Раз в два дня она приходила к братьям, готовила еду, забирала в стирку белье.

Вскоре моя семья переехала в Дарницу. На старой Жилянской я стал бывать всё реже — готовился к поступлению в ВУЗ, а затем к призыву в армию, поскольку провалил экзамены, получив «неуд» за сочинение по украинской литературе.

От парней, звонивших из центра города, узнал, что Женька Беляев готовится поступать в консерваторию, а Валера перешел на должность лаборанта в том же «красном» корпусе Университета и параллельно подрабатывает сторожем в Киево-Печерской лавре, закрытой при Хрущеве в 1961 году.

Затем кто-то из старых друзей сообщил, что Валера подружился с монахами, одного из которых звали Руфом. И что монах этот — бывший летчик-истребитель, отсидевший пять лет за «хулиганство», которое состояло в том, что он помешал фотографу одной из киевских центральных газет сфотографировать наместника Лавры, выходящего из автомобиля, для очередного фельетона о «лаврских попах в черных ризах». Он забрал у фотографа фотоаппарат, вынул пленку и засветил её. За что и получил пять лет.

Прошли годы и десятилетия. Приходилось мне часто выезжать в журналистские командировки по всей Украине. И, вот, в одном из монастырей Западной Украины попросил наместника благословить для беседы кого-нибудь из старшей братии.

— Пожалуйста, побеседуйте с архимандритом Варнавой (Беляевым), духовником обители, — ответствовал наместник. — Человек высокой эрудиции, культуры и научных знаний. К тому же он руководитель нашего церковного предприятия, изготавливающего уникальный кирпич для строительства храмов.

— Беляев? — воскликнул я. — А его мирское имя — Валерий?

— Да, Валерий Анатольевич, — удивился отец наместник в свою очередь.

— Так мы с ним выросли в одном доме в Киеве и дружили!.. У него еще брат был, Женька, скрипач.

— Брат его недавно умер. Перед кончиной мы постригли его в великую схиму с именем Серафим. Он поступил в обитель два года назад, будучи совсем больным. И ухаживал за ним до последнего дня отец Варнава. Приехав из Киева, где он работал преподавателем консерватории, Евгений Анатольевич привез с собой три уникальных скрипки, стоящих, как он сам объяснил, что-то около миллиона долларов. Предложил продать их и вырученные средства передать Церкви... Да, удивительные братья, — покачал головой наместник.

Я постучал в келию отца Варнавы:

— Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй нас!

— Аминь, — прозвучал ответ.