Испытания и побег князей Лобановых-Ростовских

Князь Никита Иванович Лобанов-Ростовский, белый офицер

Я хочу рассказать об испытаниях и невероятном с точки зрения событий Гражданской войны побеге семьи князей Лобановых-Ростовских от красного террора в православную Болгарию, которую они выбрали местом вынужденной эмиграции. И здравый смысл, и знание исторических фактов, известных нам теперь, говорят о том, что спасение князей было невозможно. Судите сами. Семья была близка ко Двору Его Императорского Величества Николая II.

Здравый смысл и знание исторических фактов говорят нам о том, что спасение князей было невозможно

Глава семьи, князь Иван Николаевич, помещик, близкий друг семьи Буниных, чье родовое гнездо располагалось недалеко от имения Лобановых под г. Ефремовым Тульской губернии, имел придворный чин камер-юнкера. Должна заметить, что в связи с биографией А.С. Пушкина советские историки издавна внушали нам, что этот чин якобы невелик и в силу возраста – унизителен для великого поэта. Правда в другом. К 1915 году число пожалованных этим чином по всей Российской Империи не достигало и 400 человек.

Князь Иван занимался государственными конезаводами. До Октябрьского переворота Россия была бесспорным лидером в мире коневодства, вывела великое разнообразие уникальных и благородных пород лошадей. В крестьянском и помещичьем хозяйстве лошадь была важнейшим помощником, товарищем, другом. Она была насущной частью жизни для всякого русского, культурное мировоззрение которого было сформировано до революции. Взглянув на должность Ивана Николаевича глазами из прошлого, можно оценить ее значимость для России.

Князь Иван и княгиня Вера Лобановы-Ростовские

Иван Николаевич носил также чин коллежского советника (VI класс в Табели о рангах, соответствовал военному полковнику) и был причислен к Главному управлению землеустройства и земледелия. Разумеется, в этой области он знал толк, так как был трудолюбивым помещиком, то есть организатором хозяйства в своих имениях: в селе Лобаново Ефремовского уезда Тульской губернии и в селе Троицкое-Лобаново Бронницкого уезда Московской губернии. Его винокуренный завод в селе Лобаново давал 100 тысяч рублей годового дохода. Крестьяне были зажиточными и уважали хозяина.

Князь владел узкоколейной железной дорогой для перевоза зерна в город Аккерман в Бессарабии. Видимо, в благополучные годы избытки урожая зерна из своих имений князь Иван Николаевич переправлял за границу по этой железной дороге.

Часто князь Иван танцевал на придворных балах с императрицей Александрой Федоровной. А супруга князя, княгиня Вера Лобанова-Ростовская, урожденная Калиновская, литературно и художественно одаренная женщина, участвовала в развитии школы искусств, созданной императрицей. Так, Вера Лобанова-Ростовская вспоминала:

«Государыня… восхищается русским искусством, стараясь повсюду разыскать его проявления. Она основала для этого школу в Петербурге. Там шаг за шагом по затерянным лоскуткам и образчикам восстанавливалась целая отрасль старинного русского производства, которая иначе могла совершенно исчезнуть… Я была в этой школе лично, приносила туда образчики старинных узоров и производства, которые перешли ко мне от матери и бабушки, и могу судить о прекрасной и серьезной постановке ее, проводимой все тою же императрицею, которую упрекают в недостатке любви к России»^[1].

Старшая сестра князя Ивана, Ольга Николаевна (в замужестве леди Эджертон), была одной из любимых подруг королевы эллинов – великой княгини Ольги Константиновны, внучки императора Николая I. Позже, в эмиграции, в Лондоне и Париже она откроет модный дом «Поль Каре», важнейшей ее целью станет – дать работу обнищавшим русским. Но и художественное значение дома неоспоримо: Ольге Николаевне удалось познакомить Европу с русской культурой и даже внедрить в повседневный обиход русские элементы одежды: высокий воротник, шлейф, а также русскую вышивку и разные виды орнаментов.

Младшая сестра князя Ивана Николаевича, княжна Любовь Николаевна (позже Лэндфилд, жена профессора Калифорнийского университета), была фрейлиной императрицы Александры Федоровны, а также великой княгини Марии Георгиевны, младшей дочери королевы эллинов.

Следует отметить особую близость семьи к великой княгине Елизавете Федоровне. Фрейлиной ее была двоюродная сестра князя Ивана, Людмила Лобанова-Ростовская, позже жена Константина Балясного, который, в свою очередь, являлся адъютантом великого князя Сергея Александровича, супруга Елизаветы Федоровны. Родная сестра князя Ивана, Александра Николаевна (или Фафка, как звали ее близкие, – «Сашка» в детском произношении), тоже состояла в свите великой княгини.

Следует отметить особую близость семьи к великой княгине Елизавете Федоровне

Великая княгиня Елизавета Федоровна со своей фрейлиной «Фафкой» (княжной Александрой Николаевной Лобановой-Ростовской)

В письмах 1895–1899 гг. Елизаветы Федоровны к мужу, домашних и теплых, сообщающих сведения о важных лишь для самого узкого круга событиях, постоянной и активной фигурой является княжна Александра Николаевна. В связи с болезнью Фафки, которая глубоко травмировало великую княгиню, Елизавета Федоровна пишет и о Вере Дмитриевне Лобановой-Ростовской:

«Она женщина сердечная и тактичная; и ведь как она нас поняла в это прискорбное, мучительное время, как помогла в нашей ужасно трудной задаче…»^[2]

А в 1907 году Елизавета Федоровна стала крестной матерью сына Лобановых-Ростовских – Дмитрия.

Деятельная семья, которая занимается хозяйством, улучшением жизни крестьян, благотворительностью, восстановлением народной культуры – блестящее положение во времена Российской империи! И столь же опасное, когда колесо судьбы круто разломило Россию на две враждующие части…

Другая сторона жизни князей Лобановых – их духовные руководители и старцы. Они считали себя «Оптиными детьми». Их окормляли старцы, подвизавшиеся в знаменитых русских обителях: в Оптиной пустыне, Троице-Сергиевой Лавре и др. Среди них – преподобные Оптинские старцы Варсонофий (Плиханков), Амвросий (Гренков), Иосиф (Литовкин), Анатолий (Потапов), схиархимандриты Венедикт (Дьяконов) и старец Зосима (Минаев), схиигумения исповедница София (Гринева), священноисповедник Георгий (Егор) Чекряковский, супруги Нилусы. И когда семью настигли испытания, старцы не оставили их своим попечением, направляя их действия. Порой семье казалось, что, следуя необычным рекомендациям духовных руководителей, они поступают опрометчиво, нелогично, странно. Однако же результатом стало удачное и невероятное стечение обстоятельств, которое помогло семье в очередной раз избежать гибели.

Испытания начались задолго до роковых событий Октябрьского переворота. Смерть маленького сына князя Ивана и княгини Веры стала первым, личным этапом мытарств семьи. Далее последовало постепенное (и потому особенно мучительное) разорение фамильного гнезда; затем – лишения и испытания других членов семьи, тяготы друзей, знакомых; наконец – напасти у людей их круга и сословия. А после – невзгоды, злоключения и взаимное озлобление множества людей в России, затянутых стихией общего краха. Княгиня Вера Лобанова вспоминала:

«Подполье напрягало все усилия, чтобы приблизить катастрофу: подкапывало, расшатывало и подпиливало устои нашего отечества, толкая его в страшную пропасть»^[3].

Однако связь семьи с крестьянами, с народом, не была потеряна. Маша, женщина из народа, близкая Вере Дмитриевне духовно, самый дорогой ее друг и бывшая «горничная Марихен», а перед Октябрьским переворотом – монахиня Дугиненской обители, возникшей под духовным руководством Оптиной пустыни и возглавляемой ее чадом, игуменией Софией (Гриневой), писала ей:

«Судьба России, Ваше Сиятельство, как хранительницы Православия и родины сонма святых, по свидетельству старцев, совершенно особенная: недаром она называется в народе “Святою Русью”. А вместе с тем мы знаем, что стала она себя вести чуть ли не хуже прочих стран».

Княгиня сосредоточенно, порой ожесточенно боролась с черными мыслями, одолевавшими ее как искушение. Ее вера, живая, трепетная, была далека от всего внешнего, сусального, картинного. Как это и бывает в жизни. Когда погиб ее маленький сын, она то падала в пропасть отчаяния, то молитвами вновь поднималась, то опять океан горя подавлял ее. И она вновь хваталась за соломинку молитвы. То взлет, то падение, то утешение, то неутешная боль. И именно этот реальный путь скорби может и сейчас, и сегодня поддержать и укрепить российских женщин:

«Я начала становиться на молитву по три-четыре раза в день. Но какая тяжесть, какая мука! На душе и сердце каменная сухость. Чем больше я себя принуждала, тем яростнее терзал враг. В изнеможении после молитвы я бралась за чтение… Однако мое состояние с началом молитвы о смерти еще более ухудшалось… Стоило мне лечь вечером и закрыть глаза, как особый род оцепенения находил на меня. При полном сознании я не могла шевельнуть ни рукой, ни ногой, а враг под видом бесформенного, серого, отвратительного зверя-человека то приближался ко мне, то прятался от меня. В такие минуты мне стоило громадного труда вспомнить имя Господа Иисуса Христа и опалить Им врага».

Молитва батюшке преподобному Серафиму Саровскому на Пасху даровали ей сон. Слова сыночка «я умер, но жив» «пели в душе моей и успокаивали сердце». Печаль матери осталась с ней до конца ее жизни, но сон принес свободу от ожесточения.

Ее наставником был преподобный Варсонофий Оптинский, «каждое слово которого я своевременно записала и запомнила на всю жизнь». Он помогал ей справляться с печалями в этот период, еще не знавший большевизма. Вторым старцем княгини был «болящий Иоанн», духовное наставление которого незримо вело ее по испытаниям в эпоху «Совдепии» – и вывело «из чистилища».

Духовным наставником княгини был преподобный Варсонофий Оптинский

По сей день скрыто подлинное имя «болящего Иоанна» – прозорливого старца, крестьянина по происхождению, жившего в обителях Тамбовской губернии близ уездного города Лебедянь: до 1912 года в обители «Щит и Ограждение», затем (до своей смерти в 1921 году) – в Крестовоздвиженском монастыре, где и происходили его встречи и беседы с княгиней Верой в 1918 году.

Когда над семьей нависла смертельная опасность, живая вера княгини Веры привела ее к «болящему Иоанну», и тот дал ей бесценные советы. И она следовала им – со всей твердостью воли, поддержанной молитвой. Она оступалась, не доверяла самой себе, но действовала в соответствии с указаниями старца. Она сыграла главную роль в деле спасения семьи. Она – оплот и поддержка всем домашним.

Семья была известна и всеми любима в Ефремове, вблизи которого и располагалось имение Лобановых. Однако подогреваемая красными агитаторами ожесточенная агрессия против помещиков заставила князей бежать из родных мест. «Болящий Иоанн» дал совет: «Ехать». А убежать было просто невозможно. В поезд для беженцев нельзя было попасть помещикам. Княгиня Вера вспоминала:

«Если рассказать все то, что мы предпринимаем, обыкновенно настроенному человеку, то он подумает, что мы семья умалишенных: по слову полуживого крестьянина мы распродаем к приближающейся зиме все наше имущество и рассчитываем выехать в поезде, к которому и приблизиться не имеем права».

Княгиня, чувствуя себя ответственной за семью, колебалась, мучилась сомнениями, но усилием веры последовала совету, данному «болящим Иоанном». И нашлись люди, которые помогли переодетым князьям попасть в поезд.

Нашлись люди, которые помогли переодетым князьям попасть в поезд

Облава. Остановка поезда. Многие арестованы. У семьи нашли фамильные ценности. Расстрел, как происходило в те годы? Нет! Вновь удалось спастись.

Но страшное – только впереди.

«В то время семьи никуда не пускали мужчин, боясь за них, а действовали лишь женщины…»

Князя Ивана трижды арестуют. Позже князь Иван вспоминал:

«…ночью войдет вдруг чекист, зажжет электричество, грубо разбудит свою жертву, ударит прикладом и спросит: “Как чувствуете себя, Ваше Превосходительство?” Низко-низко опустится седая голова; жертва молчит и только тихо покатится по щеке слеза… В ночь расстреливали от 15 до 25 человек…

Да, я рад, конечно, что вырвался из этого ада, но должен сказать, что я видел там краешек неба: так чудно и возвышенно было настроение многих; среди них и я порой чувствовал себя действительно христианином…»

А о князе в заключении рассказывали вот что. Ночью «нарядили» семь заложников – рыть яму.

«“Для нашего ли расстрела яму рыть?” – спрашивали они… Один только князь ничего не спрашивал, но еще останавливал и уговаривал других: “Не малодушествуйте, господа, пойдемте скорее на работу; Господь нас не оставит – на смерть ли мы идем или нет – Он всегда с нами!”».

Княгиня была далека от предвзятости мнений: и красные, бывало, являли «человеческое лицо», а белые демонстрировали явную зависть.

«Память о многом ужасном, несправедливом и страшном оставила в душе народа непреодолимое чувство мести. У лучших из них всегда бессознательно шевелится в душе: “Хоть бы немного господа пожили в нашей коже”…

Сколько жертв дала эта бойня белых и красных! Одни погибали вскоре же… другие протомились дольше, а многие томятся и по сей день, измученные туберкулезом, неврастенией, полной инвалидностью и прочими недугами. Число этих страстотерпцев нам не перечесть…», – говорила Вера Дмитриевна.

«Новая» жизнь, как будто оценив могучую натуру русской женщины, жены-матери-хозяйки, испытывала княгиню Веры всевозможными испытаниями: и большими, и мелкими (но оттого не менее ужасными), всеми видами человеческой злобы.

«Жизнь начиналась и нелепая, и странная, и неудобная – привыкнуть к ней было невозможно», – пишет Вера Дмитриевна.

Неумело утопленный на ее глазах котенок, которого она спасла, вылечила, а соседи позже выбросили его из окна; злобно вырванные цветы, которые посадил младший сын, лишенный всех радостей, необходимых в детстве, – это ранит навсегда. Но это не тот ужас, который она переживала во времена красного террора в течение 1919–1920 гг. и который может лишить человека рассудка. Семья оказалась в Одессе. Вера Дмитриевна жила с детьми и старой матерью в особняке своего родственника, бывшего члена Государственного совета Алексея Николаевича Лобанова-Ростовского. По роковому стечению обстоятельств именно в этом особняке чекисты ежедневно расстреливали своих жертв:

«Я две недели ходила по человеческой крови, мои подошвы и каблуки были окрашены в красный цвет».

Я две недели ходила по человеческой крови, мои подошвы были окрашены в красный цвет

Чудесным образом Лобановы вновь остались неузнанными.

Кошмар красного террора, который только чудом обошел до поры до времени княжескую семью, заставил прийти к единственному решению, которое позволило бы выжить домашним, – к новому побегу из Одессы по водам Днестра через границу с Румынией. Во время долгого пути на чужбину семью вновь ожидали опасности, тюрьмы и лишения. По образному выражению княгини – «Направо огонь, налево вода, впереди стена, а сзади пропасть».

В конце пути члены семьи Лобановых-Ростовских попали в Болгарию. Некоторое время, при болгарском царе Борисе, семья жила благополучно. Но спастись удалось не всем. В «Совдепии» без вести навсегда пропала дочь Лобановых – Анна Ивановна. В 1932 году, пытаясь вернуться на родину, был расстрелян их сын Иван Иванович. А в 1921 году погиб другой сын – белый офицер Никита, который благодаря мужеству, чуду и молитвам родных неоднократно спасался там, где выжить, казалось, было невозможно. Но спасение оказалось лишь «отсрочкой». Последствия Гражданской войны догнали его три года спустя, оборвав его молодую жизнь. Княгиня вспоминала:

«Три года он провел в кровавой бане, многократно был ранен, несколько раз находился в плену у большевиков, столько же раз стоял у “стенки”, и хотя каждый раз и бывал чудесно спасаем, но потрясений все же не избежал. Болел он и сыпным тифом; еще не долеченный, пошел в бой, страдал последствием отмороженных ног после того, как красные гнали его без сапог на расстрел по снегу, когда, уже падая от изнеможения, он был отбит подоспевшим отрядом белых. И опять: кровь, кровь и кровь! Вот какою сплошною мукою была жизнь моего сына с девятнадцати до двадцати двух лет. Результатом этого стала гибель Никиты в августе 1921 года…»^[4]

Княжна Анна Ивановна Лобанова-Ростовская, выпускница Смольного института благородных девиц

Вера Дмитриевна покинула этот мир в 1943 году, не узнав об аресте семьи еще одного сына – Дмитрия Ивановича, крестника великой княгини, который вместе с невесткой Ириной Васильевной (урожденной Вырубовой) и 11-летним внуком Никитой оказались в тюрьме и прошли свой, уготованный им путь мытарств. Не узнала об их неудавшемся побеге, расстреле Дмитрия Ивановича, о жуткой судьбе в лагере старшего сына Николая Ивановича. Об этом рассказал ее внук в своих воспоминаниях^[5].

Князь Дмитрий Иванович Лобанов-Ростовский, гимназист

Князь Никита Дмитриевич Лобанов-Ростовский, внук, гимназист

Вот какие мысли и чаяния о России высказала княгиня Вера, чеканным слогом выразив сущность большевизма. Может быть, ее слова вскоре станут «цитатой из классики»:

«Часто отождествляют большевизм с коммунизмом. Но последний представляет лишь отвлеченный, хотя и вредный бредовый идеал, взятый напрокат большевиками, работающими на почве зла и обмана. Советская власть (или большевизм) никаких моральных основ не имеет. А служит, сознательно или бессознательно, тайным темным силам. Украшается тем, что в данный момент ей выгодно для разрушения христианского мира. Бутафорией для нее и был коммунизм. Он оказался крайне неудобен в государственном масштабе. А потому был беззастенчиво отброшен. Верую, что большевизм доживает свой последний период».

Князь Никита Дмитриевич Лобанов-Ростовский, внук князя Ивана и княгини Веры. Санкт-Петербург. «Дом со львами», принадлежавший Лобановым-Ростовским

Вера Дмитриевна обращается ко всей русской диаспоре, рассеянной по миру:

«Прошу моих читателей, кто еще молод, навестить мою родину, когда она, сбросив с себя оковы рабства, воскреснет к новой жизни после невиданных миром испытаний. Когда, осознавшая себя и счастливая, она вновь покроется крестами храмов и обителей. Тогда заблистает в ней опять старческая мудрость, на вразумление и утешение ближнего своего. Тогда вновь назовут ее, как и раньше, “Святая Русь”».

Все гонятся за счастьем. А оно у нас в руках – только никто не видит его и не хочет видеть

Несмотря на великие несчастья, постигшие княгиню Веру и ее семью, ей удалось сохранить в своей душе свет.

«Годы проходили, молодость души уходила безвозвратно. Я уже не только перелистывала страницы книги о жизни и смерти, но и читала ее внушительные строки. И поняла опытом, что смерть на земле, это трагическое завершение нашей земной жизни, могла произойти только от неповиновения Творцу, неповиновения, ведущего к потере нашего спокойствия и радости. Я познала также опытом, что все гонятся за счастьем. А оно у нас в руках – только никто не видит его и не хочет видеть, а, наоборот, с каждым днем удаляются от него все дальше и дальше».