Человек-легенда

Константин Ефимович Скурат Сегодня в академическом Покровском храме Московской духовной академии прощаются с тем, кто посвятил преподаванию здесь без малого семь десятилетий (!). Профессор академии Константин Ефимович Скурат – подвижник своего дела, настоящий наставник для многих поколений архипастырей и священнослужителей Русской Православной Церкви. Его труды изданы десятками томов, учебные пособия определяют подачу материала по многим из преподаваемых им дисциплин и поныне. Но главное даже не в этом, а в том, какой высокий образ духовного устроения его светлая и чистая душа всем являла. Даже мимолетной встречи с ним в храме, на лаврском дворе или в академическом коридоре было достаточно, чтобы день, по завещанию апостола, прошел уже в непрестанной радости (ср. 1 Фес. 5, 16; Фил. 4, 4). Это тот камертон, который внутреннюю жизнь настраивает на верный христианский лад. Новопреставленного вспоминают ученики и коллеги.

Академия была его отчим домом

Протоиерей Артемий Владимиров, духовник Алексеевской женской обители в Москве:

– Получив приглашение преподавать языки в Московской духовной академии в 1986-м году, я не без трепета первый раз вошел в «профессорскую» – так именуется небольшая зала в академии, где преподаватели духовных школ собираются на завтрак и в перерыве между занятиями.

Еще будучи светским молодым человеком, я сразу выделил для себя из маститых тружеников академии Константина Ефимовича. Его образ запечатлелся в моей памяти: маленького росточка, худенький, суховатый, со светлым, приветливым выражением лица, он отличался своего рода покладистостью; был приятен в общении, поскольку всегда старался не обидеть и не смутить собеседника, несмотря на известную прямоту своих суждений.

Константин Ефимович жил академией, трудами преподавания, сердечным общением со студентами

Его доброжелательность невольно привлекала всякого, кто бы ни оказывался рядом.

Константин Ефимович действительно жил академией, трудами преподавания, сердечным общением со студентами. Человек подлинно церковный и молитвенный, он, несомненно, имел призвание учить, щедро делясь с воспитанниками разносторонними познаниями.

Насколько я помню, любимым предметом для профессора был Катехизис. И если кому-то из современных священников катехизис святителя Филарета представляется чтением тяжелым (в силу обилия церковнославянских цитаций), то напоенная благодатью душа Константина Ефимовича просто, с позволения сказать, порхала по саду филаретовой мудрости, подобно райской птице.

Наш профессор стремился заразить (в хорошем смысле) своих слушателей любовью к православной догматике, к изучению Священного Писания, к творческому освоению церковнославянского языка. В душе академического преподавателя не было ни формализма, ни начетничества, ни эмоциональной сухости… Многие чувствовали, что в его сердце незримо мерцала лампада всегдашней молитвы.

Преподавая в семинарии в течение 10 лет русский язык и затем Новый Завет, я имел, к сожалению, лишь эпизодические беседы с Константином Ефимовичем. Но его добрый, всегда понимающий взгляд, уважительное отношение к собеседнику (который весьма часто мог много уступать профессору в интеллекте, в познаниях) сами собой свидетельствовали о нравственной зрелости, если не о духовном совершенстве. Согласимся: умение видеть в ближнем образ Божий и воздавать собеседнику подобающую тому честь свойственно далеко не каждому из нас.

Мне нередко приходилось бывать у своих друзей, живущих рядом со скромным домиком Константина Ефимовича. Я знаю, что профессор был благожелательным и мирным соседом. Слышал и о том, какая трогательная любовь связывала сердца Константина Ефимовича и его верной жены Марии Константиновны. Супруги воистину напоминали собою старосветских помещиков из бессмертного творения Николая Васильевича Гоголя.

Говорят, что по яблоку можно судить и о самой яблоне. Живя во 2-м Обыденском переулке, близ храма Пророка Божия Илии, я часто встречаю под его сводами сына Константина Ефимовича – уже маститого батюшку, протоиерея Николая. Видя его неизменную улыбку, слыша мягкие интонации голоса, всякий раз отмечаю для себя: вот «школа» Константина Ефимовича! Это подлинная интеллигентность, которая выражается в готовности услужить всякому человеку, без лести и притворства – просто по внутренней потребности. Прекрасно, когда сердце пастыря сроднилось с Христовым милосердием.

Верные люди рассказывают следующее о последних днях Константина Ефимовича. Он читал лекцию в бакалавриате и вдруг почувствовал себя плохо – видимо, прихватило сердце. Невзирая на недомогание, он провел занятие до конца, изложив весь приготовленный материал. Говорят, даже успел выставить всем полугодовые отметки, дав задания на следующее полугодие. Затем с трудом дошел до профессорской, где его уже накрыло «по полной», как говорится. Срочно вызвали врачей. Те приняли необходимые меры – отпустило. Константин Ефимович будто бы сказал: «Как бы я хотел умереть прямо здесь, в профессорской!»

Слова, безусловно, многозначительные: академия давно стала его родным домом, отчим домом, где труженик церковной науки многие десятилетия трудился под знаком вечности. Константин Ефимович воспитал несколько поколений священнослужителей и делателей церковного вертограда.

Константин Ефимович воспитал несколько поколений делателей церковного вертограда

Уже дома он позвонил в академию, прося приобщения Святых Таин. Батюшка прибыл незамедлительно. Исповедь была долгой – без сомнения, раб Божий Константин знал, что приносит ее Небесному Царю в последний раз.

Прежде чем уехать «на Скорой» в Москву, Константин Ефимович умолил врачей дать ему возможность попрощаться с любимой лаврой. Душа ведала, что часы ее на земле сочтены.

Уважая просьбу заслуженного профессора, машина Скорой помощи въехала прямо на территорию лавры и остановилась у Троицкого собора.

Константин Ефимович Скурат у Троицкого собора лавры

По неписаной лаврской традиции, разделяемой и профессурой, и студентами духовных школ, и в первую очередь насельниками лавры, Константин Ефимович в течение более чем полстолетия перед началом учебного дня всякий раз прикладывался к цельбоносным мощам, испрашивая благословения Аввы Сергия.

Итак, когда карета Скорой помощи доехала до стены собора и встала напротив места, где почивают мощи Преподобного, врач, сидевший внутри машины, приоткрыл дверь и строго сказал пациенту: «Вам вставать нельзя, прощайтесь с мощами лежа».

Для благодати Христовой преград не существует – и преподобный Сергий, конечно же, дал последнее целование верному своему ученику, рабу Божиему Константину. Больного повезли в Москву.

Преподобный Сергий дал последнее целование верному своему ученику, рабу Божиему Константину

Вновь вернуться в лавру ему было суждено хладным телом, оставленным душой…

Помолимся же всем миром о новопреставленном, препровождая душу раба Божиего Константина в объятья Отча...

Само имя Константин как нельзя более соответствует образу мысли и жизни нашего профессора – постоянного и неизменного в истовом исповедании православной веры, в подвиге бескорыстного служения людям, в радостной готовности делиться сокровищами ведения и премудрости.

И чем больше от этого богатства он раздавал, тем обильнее Господь исполнял сердечный сосуд ученика Своего благодатию Святаго Духа.

Вечная память новопреставленному рабу Божиему Константину!

Самый важный урок профессора

Протоиерей Максим Брусов, настоятель Троицкого храма, г. Дмитров:

– Моё первое знакомство с Константином Ефимовичем Скуратом произошло на первом курсе Московской духовной семинарии. Его лекции были всегда понятны и как бы просты. И только сейчас, имея за плечами собственный педагогический опыт, я понимаю, что за этой казавшейся простотой стояли фундаментальные, обширные знания, высоконравственная жизнь, глубокая вера, преданность Церкви и скромность.

Протоиерей Максим Брусов, Константин Ефимович Скурат и его сын — отец Николай Скурат Позже, уже будучи семейным человеком, посчастливилось ближе познакомиться и с семьей Константина Ефимовича – его супругой Марией Константиновной, детьми и внуками. Мы начали работать над полным собранием его сочинений. Работа была большая и требовала уточнений, и Константин Ефимович пригласил запросто приезжать к ним домой в Абрамцево. Удивили и как-то сразу расположили две вещи – простота быта и большая любовь между супругами. Мария Константиновна была не меньшей труженицей, чем Константин Ефимович, в праздности она не проводила ни минуты. Как только все гости были накормлены и напоены, она тихонечко доставала коробочку, где у нее находилось рукоделие, и плела веревочки для крестиков или что-то чинила из одежды. Теплота взаимоуважения и любви между супругами была удивительной, ничто не делалось напоказ, но я часто встречал Константина Ефимовича идущим из пекарни, что располагалась в Сергиевом Посаде, достаточно далеко от лавры, где он в академии преподавал, с «любимым хлебом Машеньки».

Поэтому, когда Мария Константиновна ушла первой, Константин Ефимович очень горевал – говорил, что его Там ждет Машенька... Понимаете, вот так просто – Там, у Бога, в Которого он верил и Кому служил всю жизнь, его давно ждут родители, Машенька, друзья и близкие. И в такие моменты мы затихали и подолгу молчали, потому что это был, пожалуй, самый важный урок профессора. Урок Любви и веры.

Педагог по призванию

Олег Викторович Стародубцев, доцент Сретенской духовной академии:

– Во-первых, я учился у Константина Ефимовича, хотя и странно было бы это отмечать, так как кто же у него не учился, особенно в те времена, когда Московская духовная школа была чуть ли не единственной в России, не считая Питерской. Все, кто обучался в московских духовных школах, конечно, знают и особо чтят Константина Ефимовича! Все мы с любовью его вспоминаем. А мне – это во-вторых – еще и посчастливилось тесно работать с Константином Ефимовичем. Так как с возрастом ему уже тяжело было нести ту нагрузку, которую он на себя обычно брал – он десятилетиями, например, читал лекции по Патрологии в академии, но в последние годы он оставил за собой уже только предмет «Основы веры». Это вводный курс по Катехизису святителя Филарета Московского, который читается семинаристам при поступлении. И я лет 10 был ассистентом у Константина Ефимовича на секторе заочного обучения как раз по этому курсу.

Константин Ефимович всегда с радостью шел к семинаристам, ему самому было как-то интересно общаться с новыми поколениями молодежи. Он живо интересовался, например, материалами и в нашем студенческом журнале МДА «Встреча». Он никогда не пропускал никакие экзамены, всегда придет, прочитает вводную лекцию, пообщается со студентами-заочниками, ему всегда было важно услышать своих собеседников, а потом уже – это такая долгая и, бывает, муторная история – сами экзамены уже принимал я один. Так как надо было входить в положение: человек в возрасте с утра читал лекции очникам, во второй половине дня – заочникам, – это всё, конечно, требует большой концентрации сил. Когда Константин Ефимович уходил из аудитории, я всегда говорил студентам: «Вот, уважаемые господа, это человек-легенда. Он помнит всё в академии еще со времен протоиерея Константина Ружицкого. Константин Ефимович уже не одно десятилетие добросовестно трудится как преподаватель, богослов, писатель – у него огромное количество работ», – как-то хотелось познакомить заочников и с его письменными трудами – это же такой кладезь святоотеческой мудрости!

Святейший Патриарх Алексий II и Константин Ефимович Скурат

Еще во времена приснопамятного Патриарха Алексия II Константин Ефимович, помню, как-то подошел в алтаре под благословение ко Святейшему, а Патриарх, надо сказать, всегда с большим почтением к нему относившийся, преподавая свое Первосвятительское благословение, отнюдь не формально, а действительно желая вникнуть, спросил: «Как здоровье? Как дела?» Константин Ефимович вроде как в шутку признался, что при его возрасте сдаешь очередную книгу в издательство, а там начинают всё это пересматривать, да так долго, что и не знаешь, вынесешь ли, дотянешь ли… Святейший всё это выслушал, ничего не сказал, а в скором времени в Московскую духовную академию приходит резолюция Патриарха, на которой написано: «Труды заслуженного профессора Константина Ефимовича Скурата печатать без предварительного согласования». То есть личный авторитет человека был настолько высок, что даже Святейший счел необходимым вот так проявить свое участие, хотя сам Константин Ефимович на такие меры вовсе и не рассчитывал и узнал об этом с удивлением. Хотя наверняка он этим был приятно удивлен, так как такая минимизация бюрократических процедур ему все-таки во многом облегчила дальнейшую работу.

А о работе он думал постоянно. Помню, я как-то оказался в больнице, мне должны были ставить капельницу. Захожу в палату – и раздается: «Ой, молодой человек! Господь вас ко мне послал! Как я рад вас видеть!» – «Взаимно, Константин Ефимович!» – ошарашенно отвечаю я, увидев, что на другой кровати располагается мой профессор – уже под капельницей. И вот, лежим мы на соседних койках, мне уже тоже все эти трубки прилепили, а Константин Ефимович продолжает как ни в чем ни бывало: «Вы знаете, у меня сейчас со здоровьем стало похуже, меня сейчас вот должны еще в Химки далее направить. Вот не могли бы за меня лекции прочитать очникам? Очень я переживаю, как же они без лекций останутся…». – «Ну, Константин Ефимович, – отзываюсь я, – конечно, с радостью! Из уважения к вам прочитаю лекции». Потом он как-то так спохватился и говорит: «Я ведь полагаю, вам уже лет под 30?» – «Константин Ефимович! Мне уже под 50!!» – «Как так?! – изумляется. – Не может быть! Вы же совсем молодой!» То есть он и сам себя всегда намного моложе ощущал, и других воспринимал вот так – живо, ярко, с какой-то бодростью, не по-старчески, а по-мальчишески.

С ним рядом всегда было чувство перспективы – больших напряженных трудов, как и глубокое внутреннее удовлетворение от совместной работы. В свое время в 2014-м году была учреждена ведомственная награда Московской духовной академии медаль Святителя Филарета Московского в двух степенях – I-й и II-й. Константин Ефимович, поскольку он всю жизнь преподавал Катехизис святителя Филарета (Дроздова) и это был вообще его любимый предмет, награжден был этой медалью номер один I-й степени. А мне повезло, что я получил эту медаль номер один II-й степени, – и нас наградили в один и тот же день. Это просто какое-то было торжество – при том, что и сам святитель Филарет нами очень почитаем.

Это был образ взаимной сердечной любви, пример для молодых, как можно через годы пронести трепетное чувство друг к другу

Когда у Константина Ефимовича еще была жива его изумительная супруга Мария Константиновна, как же они умилительно вместе приходили в академию, такие уже почтенные люди в годах, – и всегда они шли под ручку. Это был такой образ единения и взаимной сердечной любви, пример для молодых, как можно через годы пронести такое трепетное чувство друг к другу. В академическом Покровском храме где-то так незаметно в сторонке они стояли и молились. Помню, как тяжело, глубоко переживал Константин Ефимович, когда Мария Константиновна преставилась. Это тоже для нас всех было поучительно. А потом он с таким благоговением, когда ее уже не стало, молился в алтаре. Стоял с палочкой в уголочке – и всё так же, как всегда, старался быть незаметным. Хотя, когда надо было, его присутствие в алтаре было очень кстати ощутимо. Сам я тогда исполнял послушание старшего иподиакона, и он мне был хорошим учителем и на этом поприще всегда мог деликатно, но четко что-то посоветовать, подсказать. Он же сам был долгие годы иподиаконом у приснопамятного Патриарха Алексия I (Симанского). И он прошел просто отменную школу иподиаконства. Так что он всегда был и оставался преподавателем – это педагог по призванию. Помню, как он мне много помогал в систематизации материала и оформлении кандидатской диссертации. Хотя и не он был официально у меня научным руководителем. Но Константин Ефимович как-то с любовью и очень внимательно ко мне отнесся.

Прощание с супругой Марией Константиновной. Храм Илии Обыденного в Москве

Как же Константин Ефимович любил студентов! Я вообще не помню, чтобы кто-нибудь из учащихся когда-либо обиделся на оценку, которую ему поставил Константин Ефимович, или чтобы он к кому-то невнимательно отнесся – этого быть не могло! В академии стал уже таким хрестоматийным примером случай, когда Константин Ефимович спрашивал на экзамене по Патрологии иеромонаха одной из Поместных Церквей, а тот как-то уж совсем плохо отвечал, а Константин Ефимович всё еще что-то выспрашивал да выспрашивал, как-то пытаясь его вытянуть… Он просто не умел ставить плохих оценок! А тут ответы были совсем никудышные… Тогда Константин Ефимович честно развел руками: «Вы знаете, молодой человек, я даже не знаю, какую вам оценку поставить…». Но тот не растерялся и так энергично, с таким резким южным акцентом вдруг и говорит: «Канстантын Эфымыч, я сагласэн на лубую оцэнку: хот пят, хот пят минус!» Смеялись все. Потому что это действительно было в точку: Константин Ефимович сам не любил ставить плохие оценки. Он как-то почти по-братски относился к своим ученикам.

На заседаниях Ученого совета, когда говорил Константин Ефимович, к его слову обязательно прислушивались, так как он говорил всегда по сути. Помню, докладывали информацию по каким-то текущим делам академии, это тот момент, когда собравшиеся, как правило, уже начинают между собою переговариваться, шуршать какими-то бумагами… И вдруг чей-то знакомый голос переспросил: «Это очень хорошо, что мы вручаем премии имени Патриарха Алексия I (Симанского) нашим студентам за успехи в образовании. А скажите, какую сумму? Что это за сумма?» И, услышав ответ, уже вижу, встает Константин Ефимович: «Разве может студент, удостоенный премии имени Патриарха Алексия I (Симанского), получать столько?.. Это даже не то что незначительная сумма, это же как-то совсем уж мало. Давайте будем из моей заслуженного профессора зарплаты отчислять на эту премию. Она не может быть такой мизерной. Это неправильно». И после этого его ходатайства премию увеличили, не за счет его зарплаты, но выплату повысили. То есть он чрезвычайно трепетно относился ко всем, заботился о студентах. Константин Ефимович постоянно оставался каким-то молодым, у него была удивительная память, он всех помнил, как родных. И это при той его колоссальной погруженности в исследования святых отцов, – он и там был точно свой среди своих, но и о нас он не забывал. И, надеемся, в своих молитвах не забудет.

Вечная память.

(Продолжение следует.)