Он избрал подвиг служения Святой Церкви

В Московской духовной академии простились с Константином Ефимовичем Скуратом, без малого 70 лет посвятившим педагогическому служению. Здесь же, на территории Свято-Троицкой Сергиевой лавры, в некрополе академии, заслуженный профессор Московских духовных школ и упокоен. Новопреставленного вспоминают коллеги и ученики.

Константин Ефимович Скурат

«Константин, но не Великий, Скурат, но не Малюта!»

Архимандрит Платон (Игумнов), преподаватель Московской духовной академии:

– Как будто бы совсем недавно наша академическая корпорация достойно чествовала заслуженного профессора академии К.Е. Скурата в связи с его днем рождения, провозглашая ему «многая лета». Как будто бы все давно свыклись с той неопределенно продолжительной и ничем не гарантированной ситуацией, когда человек весьма почтенного возраста, каким был Константин Ефимович, предельно скромно оценивает шансы ближайших жизненных перспектив, рассматривая свое существование на земле живых как ненадежную и хрупкую альтернативу исчезновению. И все же, несмотря на сложившееся положение дел, известие о кончине профессора К.Е. Скурата, который до последнего дня пребывал в бесконечно близкой и дорогой ему академии, не могло не поразить всех преподавателей и студентов своей неожиданностью.

Академия потеряла человека, который был достойным олицетворением прошлой эпохи

В лице профессора К.Е. Скурата академия потеряла человека, который был достойным олицетворением прошлой эпохи, принадлежал к блестящей плеяде профессоров второй половины минувшего ХХ века, ознаменованного в жизни Русской Церкви и Московской духовной академии сенью Первосвятительского омофора Святейшего Патриарха Алексия I. Слава К.Е. Скурата, как новая восходящая звезда, сияла в созвездии таких известных в нашей Церкви профессоров, как Д.П. Огицкий, А.И. Георгиевский, И. Н. Шабатин, В.Д. Сарычев, М.А. Старокадамский, Н. П. Доктусов, протоиерей Александр Ветелев, протопресвитер Виталий Боровой, архиепископ Волоколамский Питирим, протоиерей Алексий Остапов. Господь благословил профессора К.Е. Скурата завидным долголетием, и он, пережив всех своих сверстников, достиг преклонного возраста, преставившись на 92-м году жизни, почти как и Святейший Патриарх Алексий I.

1 октября 1970 года. После защиты магистерской диссертации с официальными оппонентами — проф. М.А. Старокадомским и игуменом Марком (Лозинским) в Церковно-археологическом Кабинете МДА

В Святом Крещении К.Е. Скурат получил имя святого равноапостольного Императора Константина Великого. Тайна имени заключает в себе метафизическую реальность, которая может быть вполне трансцендентной по отношению к эмпирической судьбе человека. Святейший Патриарх Алексий I, узнав, что его нового иподиакона зовут Константин Скурат, с присущим всем старинным аристократам остроумием заметил: «Константин, но не Великий, Скурат, но не Малюта!» Однако в судьбе профессора К.Е. Скурата характер его церковного служения был видимым образом отмечен молитвенным предстательством его небесного покровителя.

Царствование Императора Константина Великого открыло миру новую эпоху, ознаменованную цивилизационным блеском Восточной Римской Империи, известной под именем великой и славной Византии, поражавшей воображение современников стройной системой догматического учения Церкви, нравственным превосходством этического учения Евангелия, богатством и глубиной патристического наследия, художественной одухотворенностью и изысканностью византийского литургического обряда, внешним могуществом, блеском и благолепием основанного Константином Нового Рима. Избранный Константином Великим политический курс предопределил на целые тысячелетия характер мирового исторического развития, а великое культурное наследие Византии стало достоянием человечества, вошедшим в руководства по истории Древней Церкви, догматическому богословию, византологии, патристике, церковному искусству, в те программные курсы, многие из которых читал в академии профессор К.Е. Скурат. Многочисленные церковно-исторические и богословские темы постоянно привлекали внимание профессора К.Е. Скурата как ученого исследователя и систематизатора и нашли отражение в его кандидатской, магистерской и докторской диссертациях, отдельных монографиях, научных статьях и многочисленных церковных публикациях.

Архимандрит Платон (Игумнов) Широкому мировоззренческому кругозору профессора К.Е. Скурата была ведома история мира, обусловленная сверхисторическими событиями, включающими пророческую весть, Пришествие Бога в мир, апостольское благовестие, распространение Христианской Церкви, феномены блистательной Византии и Святой Руси, новое религиозное возрождение в России и приближение мирового Апокалипсиса. К.Е. Скурат прошел большой жизненный путь, родившись в Польше, входившей до 1917 года в состав Российской Империи, получил школьное образование с изучением Закона Божия, как было в дореволюционной России, пережил невзгоды и ужасы Великой Отечественной войны. Он исполнил крещенский обет решительного и бескомпромиссного следования за Христом, восприняв Его глубинный зов, который он никогда не угашал в своей пламенной и благородной душе, считая высшим жизненным идеалом верность Богу и правде Его. Он избрал веру и благочестие, избрал подвиг служения Святой Церкви как свое высшее жизненное предназначение. Подобно древнему патриарху Аврааму, он оставил дом и отечество свое и устремил свои стопы в академию у Троицы, древний вертоград духовного просвещения. К нему можно отнести слова, которые С. Кьеркегор отнес к Аврааму: «он оставил позади свой земной рассудок и взял с собою свою веру». Здесь, в древнем центре монашеской жизни, он увидел землю, освященную стопами аввы Сергия, чудесный архитектурный ансамбль, созданный его учениками и преемниками, и смиренно вошел в «большую келлию» преподобного Сергия – в Московскую духовную академию.

Здесь для него открылись новые, неведомые ранее горизонты духовной жизни, здесь он воспринял христианство как весть о новой реальности, которая делает возможным исполнение сущностного бытия. Свое пребывание в академии он расценивал как подарок судьбы, как исключительную и ни с чем несравнимую привилегию. Он был погружен в благодатную и живоносную стихию почитаемых Церковью святых – мужей апостольских, христианских апологетов, византийских, вселенских и русских святых. Он с глубоким и трепетным благоговением чтил преподобного авву Сергия, любил святителя Филарета Московского и праведного Иоанна Кронштадтского, почитал своим покровителем в учебных трудах мученика Иоанна Попова, профессора патрологии дореволюционной императорской Московской духовной академии. Благодаря своей глубокой богословской эрудиции, своей причастности к вселенскому опыту Церкви он понимал, что современный прогресс со всем его блеском, со всеми его прорывами, открытиями и достижениями есть не что иное, как расставание с эпохой классической культуры прошлого, как закат простого и ясного патриархального уклада прежней жизни перед мраком неизвестного будущего. В глубине души он был человеком прошлого века, был современником, свидетелем и участником тех событий и процессов, которыми была наполнена жизнь академии в прошлом веке, в ее динамической отзывчивости к тому, что было актуально и значимо в сознании Церкви.

Профессор К.Е. Скурат был участником богословского экуменического диалога с Церквами Запада, был участником научно-богословских конференций, проводимых в России и за рубежом, принимал участие в проведении различных юбилейных торжеств, таких, как 100-летие освобождения Болгарии от османского ига (1978), 1100-летие преставления святого равноапостольного Мефодия, учителя Словенского (1985), 300-летие Славяно-Греко-Латинской академии (1985), 1000-летие Крещения Руси (1988), 600-летие преставления преподобного Сергия (1992). Главным своим призванием профессор К.Е. Скурат полагал чтение лекций для студентов бакалавриата и магистратуры и научное руководство выпускными квалификационными работами и кандидатскими диссертациями. Под его руководством огромным сонмом выпускников академии были написаны и успешно защищены диссертации на соискание ученой степени кандидата богословия. Своими высокими профессиональными качествами, своей обширной эрудицией, своим внимательным и благосклонным отношением к студентам, своей простотой, отзывчивостью и искренностью профессор К.Е. Скурат снискал среди многих десятков поколений выпускников академии глубокое и заслуженное уважение, искреннюю признательность, благоговейное почитание и сердечную благодарность.

Светлый образ профессора К.Е. Скурата как кроткого, мудрого и смиренного труженика на поприще духовного просвещения и отечественной богословской науки, как благодатного наставника, учителя и друга навсегда останется в памяти всех тех, кому Господь судил быть в этой жизни его учеником, сотрудником, духовным собеседником или читателем его достохвальных трудов, написанных им во славу Святой Единосущной и Живоначальной Троицы, Отца, Сына и Святаго Духа. Вечная память дорогому и незабвенному Константину Ефимовичу!

Щемящая боль милующего жалеющего всех сердца

Протоиерей Максим Козлов, председатель учебного комитета Русской Православной Церкви, настоятель храма Преподобного Серафима Саровского на Краснопресненской набережной, Москва:

– С Константином Ефимовичем Скуратом я познакомился где-то в первой половине

Отец Александр Егоров и Константин Ефимович Скурат

1980-х годов. Я тогда учился в МГУ и внештатно сотрудничал с Издательством Московской Патриархии. Курсовые я уже старался брать по церковной тематике. А книги для таких работ тогда достать было чрезвычайно сложно. Даже те редкие издания, что имелись, были где-то запрятаны по спецхранам центральных библиотек, и получить их на руки было практически невозможно. Мой духовник – священник храма Пророка Илии Обыденного, приснопоминаемый протоиерей Александр Егоров – к тому времени был уже много-много лет как знаком с Константином Ефимовичем, и он обратился к нему с просьбой взять для студента университета две-три книжки, которые мною были названы. Я, конечно, с удивлением, радостью и глубочайшей признательностью, помню, воспринял, что этот почитаемый всеми профессор помог вдруг, не посчитавшись со своим временем, этому вовсе незнакомому ему юноше. Хотя в те годы контакты с молодежью по факту «религиозной пропаганды», а тем более снабжение религиозной литературой, вообще-то отслеживались, и за это можно было поплатиться... Вот так мы и познакомились. Я потом с благодарностью вернул эти книги, и с тех пор уже знал, что вот этот профессорского вида человек, который бывает на службах в Обыденском храме, и есть профессор Московской духовной академии Константин Ефимович Скурат.

Когда потом, 30 августа 1985 года, я впервые приехал на Ученый совет в Московскую духовную школу, первый, кто в профессорской подошел ко мне, был Константин Ефимович Скурат. До сих пор храню в памяти эти его теплые благопожелания: «Все получится, – сказал он. – Я очень рад, что к нам приходят молодые люди из МГУ». И это были не просто дежурные фразы, ты действительно и потом постоянно чувствовал его поддержку и знал, что если только возникнет какой-либо вопрос или недоумение, он всегда тебе во всем поможет разобраться, подскажет и сориентирует. Помню, как я сдавал ему Катехизис. Не знаю, говорят, что он весьма строго спрашивал, хотя на себе я этого не ощутил, он скорее, – уверен, что всех студентов, – расспрашивал с большим расположением. Помню, как меня воодушевила пятерка, полученная у профессора.

Протоиерей Максим Козлов Мы не только вместе впоследствии трудились в Московской духовной академии, но и пересекались в зарубежных поездках, – дважды были вместе на собеседованиях в Германии и т.д. Помню, как-то отметил для себя, что вот Константин Ефимович – один из тех немногих ученых, кого можно просто по пальцам одной руки пересчитать, чьи доклады читались тогда от лица нашей Церкви на самых разных конференциях и встречах, вплоть до самого высокого уровня, – это были либо его собственные выступления, либо сообщения, подготовленные им для кого-то из видных церковных иерархов. Его трудоспособность всегда была колоссальной. Многие его работы изданы, хотя не все. Это десятки и десятки книг, сотни статей. Он всю свою жизнь посвятил церковной науке, просто неустанно возделывал ту ниву, на которую Промыслом Божиим был определен.

Константин Ефимович был человеком настоящего, без какой-либо фальши и автоматизма, ежедневного благочестия. Для него невозможно было приехать в лавру из дома или с дачи на электричке и пойти преподавать, не поклонившись прежде мощам преподобного Сергия в Троицком соборе. Тихо, спокойно, в общей очереди, подходил, молился… И это было все естественно, не на показ: «делай, как я». В этой скромности и кротости и был его главный урок для многих поколений – и студентов, и преподавателей нашей духовной школы.

Он всегда был открыт к дискуссии, готов был учитывать другие мнения

Это человек, который никогда себя ни в чем не выпячивал. Хотя уж он-то имел право – по своим заслугам, по возрасту, по статусу и кругу лиц, с кем он общался – на многоразличные преимущества, но ничего никогда не выгадывал для себя. Он переживал всегда за само дело – за науку, за преподавание, но трудился наравне со всеми. То есть трудился-то он во многом и более других, но ни в чем себя не выделял. Не было ни у кого ощущения, что вот, великий Скурат зашел, и все сразу начинали робеть, надо было склониться, посторониться, уступить… Воздать честь старшинству, учености, заслуженности. Как-то это все происходило в другом духе. Никто не боялся высказать свою точку зрения при нем, даже если она была отличной от суждения почитаемого всеми профессора. Он всегда был открыт к дискуссии, готов был учитывать другие мнения, хотя буквально по каждому вопросу у него была своя четкая, определенная позиция, и он ее прямо высказывал, но ни над кем из молодых, неопытных он не довлел, предоставляя свободу поиска истины. Он никому не затыкал рот. Разве что мог отказаться что-либо слушать. Однажды на одной из конференций кто-то из коллег помоложе позволил себе рассказать неудачный анекдот, который не был кощунственным, но там как-то были помянуты библейские лица… И рассказывающий даже не чувствовал неуместности подобных юмореск. Но Константин Ефимович тут же закрыл уши: «Ну, вот не надо при мне это рассказывать! Нельзя Священное Писание обращать в шутку!» Это было непосредственное движение его чистой, глубоко верующей души – очень поучительное для всех, кто при этом присутствовал.

Еще одна очень важная черта Константина Ефимовича – будучи десятилетиями членом корпорации Московской духовной академии и в то же время общаясь с огромным количеством иерархических лиц, как в Патриархии, так и на местах управляющих в епархиях Русской Православной Церкви, он никогда ни к каким интригам не был причастен. Это было люто ему чуждо: в глаза человеку говорить одно, а за его спиной иначе. Он был кристально честен и искренен со всеми. И нелицемерно ко всем добр.

Он был кристально честен и искренен со всеми. И нелицемерно ко всем добр

Он был не по дед-морозовски добреньким, а именно в самой глубине души к каждому относился с теплом и сочувствием. Как же он всегда радовался, замечая мягкость, добросердечие в другом человеке. И как огорчался, когда с очевидностью видел другое – если среди коллег начинались разборки, раздоры, острые выяснения отношений... Если он сам слышал что-то нелицеприятное о ком-то из коллег или студентов, он прямо плакать готов был, – и, может быть, действительно плакал, когда мы не видели. Вот такая его всегда отличала щемящая боль милующего, жалеющего всех сердца. Это тоже нечто очень поучительное, и это куда как более действенное средство коснуться совести самого человека, чем поучать его или дисциплинарно с него что-то взыскивать, – когда кто-то узнавал о реакции на его слова или поступок Константина Ефимовича, он, даже до того, бывало, пребывая в ожесточенном состоянии, вдруг приходил в себя, просил прощения, каялся.

В последние годы жизни, когда здоровье Константина Ефимовича уже подводило его, – хотя он до последнего продолжал писать и преподавать, – просто даже уже само его присутствие в академии, когда он придет с палочкой, пройдет по коридорам, зайдет в профессорскую, зайдет в храм, пообщается со студентами, было таким укрепляющим, объединяющим, стержневым для всей нашей духовной школы. Конечно, физическое его отсутствие с нами нам всем теперь в академии еще предстоит пережить, но каждый из нас, его учеников и коллег, всю жизнь будет молиться за него, помнить его образ, подвижничество, в меру своих сил подражать ему. А сам Константин Ефимович, верим, продолжит молиться за всех нас и все также будет опекать свою родную академию, служению которой он посвятил всю свою жизнь.

От него веяло миром

Протоиерей Василий Воронцов:

– В начале 1974–1975 учебного года я, студент I-го курса Московской духовной академии, впервые встретился с Константином Ефимовичем Скуратом на уроке по Патрологии. Занятию предшествовало знакомство с личным составом курса. Называя фамилию студента (который поднимался со своего места и по-армейски произносил: «Я!»), Константин Ефимович оценивающим взглядом смотрел на него и затем предлагал сесть. После «переклички» началась лекция.

Запомнились самые первые впечатления от общения с ним. От него веяло миром. Спокойный, деликатный, с уравновешенной речью, он невольно вызывал уважение к себе. Очередная тема занятия раскрывалась им на основе заранее приготовленного конспекта. Простыми средствами добротного русского языка излагались сведения о святых отцах Древней Церкви, раскрывалось содержание их творений и непременно отмечалась их практическая значимость в христианской жизни.

Протоиерей Василий Воронцов Константин Ефимович любил дисциплину, дорожил временем. И нам, ученикам, часто напоминал об этом. Но, несмотря на требовательное отношение к студентам, у него не было жесткости, а это всегда ценилось молодыми людьми, которые, впитывая преподаваемые знания, всегда искали поддержки, сочувствия и молитвенной помощи. Он часто напоминал нам о том, что хозяин у нас здесь – преподобный Сергий и что у него нужно искать духовной помощи.

У студентов, опоздавших на урок, Константин Ефимович всегда спрашивал – почему опоздал? Ему небезразлично было отношение студента к своим обязанностям в духовной школе. Он хотел видеть в нас не только добросовестных учащихся, но в первую очередь добрых христиан – честных, благочестивых, дорожащих святостью обители преподобного Сергия. Знать причину опоздания студента нужно было ему для правильной оценки этого факта. И студенты учитывали этот настрой преподавателя, стараясь не нарушать заведенный порядок.

Как-то наш сокурсник, несший послушание в церковной лавке, сильно опоздал на урок. Константин Ефимович спросил: «Георгий, вы откуда?» Тот смущенно ответил – «Из ящика!» Все студенты, конечно, поняли смысл ответа (лавку обычно называли «свечным ящиком»). Но комичный ответ вызвал взрыв смеха. Константин Ефимович переспросил – «Из какого ящика?» И, услышав ответ – «Из свечного!», тоже засмеялся. Но тут же продолжил лекцию.

Педагогический такт дорогого нашего учителя и наставника побуждал его действовать мудро – не допускать расхлябанности и в то же время не проявлять бесчувственной суровости, которая, как правило, опирается на бездушное понятие справедливости.

При обсуждении любой важной темы Константин Ефимович опирался исключительно на Священное Писание и на творения святых отцов. Новые веяния в богословии он не принимал. К трудам западных исследователей относился очень осторожно.

Однажды я спросил его – как понимать авторство псалмов Псалтири? Дело в том, что существуют разные суждения на эту тему. Отдельные исследователи усматривают хронологические нестыковки в написании некоторых псалмов. Константин Ефимович ответил: «Понимать нужно так, как об этом говорит святитель Иоанн Златоуст». И тут же пояснил – Давид, будучи богодухновенным писателем, часто говорит о грядущих событиях, свидетелем которых он не был. Например, псалом 136-й представляет собой описание жизни евреев в вавилонском пленении, которое случилось несколько столетий спустя после Давида. Но на то он и пророк Божий, чтобы предвидеть будущее израильского народа.

Подобное доверие нашего учителя к Священному Преданию Церкви передавалось молодым студентам. И я сам до сих пор благодарен Константину Ефимовичу за его крепкую веру, благочестивый настрой, за его заботу о том, чтобы воспитанники духовных школ, усваивая различные знания в области богословия, полагались не на заманчивые мысли отдельных ученых исследователей, а на святоотеческий разум, запечатленный в многочисленных творениях подвижников веры и благочестия, изучением которых он и сам занимался всю жизнь.

(Продолжение следует.)