«Оставь мне Господи, ядовитый зуб»

Как-то нам прислали на редактуру текст одного монаха, хранителя монастырской библиотеки. А у церковных журналистов, должна предупредить, есть особая «профдеформация»: со временем ты привыкаешь любой текст воспринимать через призму «ищу, что отрезать». И это мешает тебе из текста чему-то научиться.

Подозреваю, отчасти и с этим связан феномен охлаждения к вере людей, пишущих на церковные темы: в последнем пределе может потянуть, как Толстого, и Евангелие подредактировать.

Но Господь иногда «встряхивает за загривок» – посылает через разных авторов, порой вообще незнакомых, тексты, которые словно тебе лично написаны в поучение. Прочитаешь – и остается только ошеломленно глазами моргать: «Надо же, я вообще об этом не думала…». Причем «щелкает» в мозгу понимание темы, о которой ты много раз читала в «православной литературе», да всё как-то мимо цели. Вот и в этот раз я получила такую «встряску», которой не могу не поделиться.

Как говорится, «ничто не предвещало». Классический монашеский текст на аскетическую тему. Мне кажется, не только журналисты, но и многие верующие, привычные к литературе о «духовной жизни», постепенно начинают очень многое воспринимать в ней, как «белый шум». Мол, высоко написано, да не про нашу жизнь: почитал, покивал, книгу закрыл и почти ничего не запомнил.

Итак, у автора была тема о борьбе с грехом. Но он сделал акцент на том, почему же человек не может измениться, каясь в одних и тех же грехах, порой годами. Знакомое всем состояние: каждая исповедь – как «День сурка», почти профанация Таинства. Повторил в сотый раз свой список одних и тех же пунктов (повезло, если еще не прибавил чего), а уже через час после службы ловишь себя всё на том же: раздражительность, гнев и далее по списку… Если живешь так из года в год, то постепенно нарастает ропот на Господа и Его Церковь. Мол, я пощусь, молюсь, слушаю… радио «Вера», а всё это – не работает! Я не меняюсь, так, может, и толка в учении Церкви нет совсем?

Каемся мы чаще всего лишь умом – умом понимаем, что так-то да так-то поступать нехорошо… А сердце настроено иначе

И вот батюшка пишет, что каемся мы чаще всего лишь умом – умом понимаем, что так-то да так-то поступать нехорошо… А сердце настроено иначе. Например, оно не готово расстаться с какими-то приятными или удобными ему следствиями греха.

Вот вроде бы мысль простая, но почему-то именно в этот раз она стала вполне очевидной. А потом еще и отрывок из Евангелия подходящий попался. Тоже ведь как обычно – читаешь или слушаешь в храме в полглаза, пол-уха, полсердца… Прочитал – да больше мимо. Но не в этот раз.

В Евангелии от Марка есть рассказ про слепца, сидевшего «при пути». И в нем – один характерный момент: когда слепец издалека позвал проходившего мимо Христа, то Господь – сердцеведец! – подозвал его и сначала спросил: «Что хощеши, да сотворю тебе?» (Мк. 10: 51). Можно подумать, что это просто фигура речи, апостол с её помощью поясняет ситуацию для слушателей – Христу-то и без слов понятно, чего хочет больной и что надо сделать. И Его спутникам понятно: сидит слепой, ясно же, что ждет исцеления, чего спрашивать?!

Господь дает слепцу возможность самому осмыслить свой «запрос к Богу», осознать и искренне возжелать изменений, утвердиться в намерении

Но так ли всё ясно? Сидит слепец «при пути» – то есть не дома отдыхает на крылечке, а работает он так, милостыню собирает. Привычная работа, стабильный образ жизни. К неудобствам слепоты приспособился, привык уже и к какой-никакой выгоде своего положения. Спрос-то со слепого невелик, а жизнь течет потихоньку: есть и место работы постоянное, никто не гонит… А вот сейчас случись чудо, ты прозреешь – и что? Вставай и отправляйся искать нормальную работу. Или родителям по хозяйству помогай – ты ж теперь сможешь. И многое другое тебе теперь доступно, придется что-то менять, что-то решать…

И потому Господь дает слепцу возможность самому осмыслить свой «запрос к Богу», осознать и искренне возжелать изменений, утвердиться в намерении. Он должен не столько Богу, сколько самому себе на самой глубине сердца сказать: «Да, я действительно хочу прозреть, я этого желаю всем существом».

***

Как это работает в жизни? Вот представим, например, я каюсь, что я жена классическая – с режимами «легкое пиление», «турбопиление» и «большой взрыв». Или я «мать-дракон»: чем ближе к вечеру, тем чаще извергаю пламя в детской. И вот, каюсь я и мечтаю, что хорошо бы когда-нибудь стать настоящей женой и матерью-христианкой: кроткой, умеющей прощать, терпеть несовершенства и вдохновлять без взрывов. И я, может быть, даже об этом молюсь периодически… И даже иногда умеренно ропщу: Господи, мол, да сколько ж можно, когда Ты наконец меня услышишь и поможешь измениться?! И даже унываю: «Ах, я так неисправима, ах, всё так безнадежно…».

Но если копнуть еще чуть глубже, сразу встает вопрос: а я точно именно этого хочу? Я честно-пречестно готова стать кроткой женой и всепрощающей мамой?

Нет. Честно – я не готова. А то как же это, домочадцы тогда, поди, «на голову сядут»? Муж вдруг перестанет считаться с моим мнением? Дети расслабятся, а я что же – буду всем за прислугу?! «Кто хочет быть первым, будь… всем слугой» (Мк. 9: 35)? Нет, не слышали.

Стать христианином вполне и до конца – значит стать совершенно беззащитным с мирской точки зрения

На самом деле получается, что христианские максимы делают нас беззащитными перед лицом мира и всеми, живущими по духу мира сего. Стать христианином вполне и до конца – значит стать совершенно беззащитным с мирской точки зрения. Значит стать абсолютно подзащитным Богу – но для этого какая нужна степень доверия! А мы еще ведь знаем историю Иова Многострадального: жить в руках Божиих – не значит обязательно всегда жить благополучно. И… ой, страшно.

Поэтому нет, Господи, я все-таки не готова расставаться с ядовитым зубом. Мало ли когда еще он пригодится, просто для самозащиты. Быть слегка грешной, в общем-то, удобно. Так что Ты измени меня, Господи, улучши мой характер! Научи кротости и смирению. Но как-нибудь всё-таки так… Безопасно. Не до конца.

Получается, нет у нас «горчичного зерна», по-прежнему нет. Но тогда хотя бы не будем залихватски думать, что мы так усердно молились, так старались, да просто, мол, христианство «не работает».