Небесный Новоильинск

Новоильинск. Фото: google.com/maps/

Я всегда знала, что привязана к земле, на которой выросла. Всегда считала это своей проблемой, изъяном. Я знала, что ни в какие лучшие земли я уехать не смогу, там меня съест тоска по родной земле. Нигде не будет мне покоя.

***

С детства я гордилась своими дядями, мамиными братьями, тем, что они военные и тем, что они уехали, вырвались из беспросветной, ничего не обещающей жизни в неприметном бурятском селе.

Мы всегда с нетерпением ждали, когда дядья приедут к нам в гости.

Старший брат, Андрей, сначала жил в Эстонии, а потом переехал в Тверь. Он был военным.

Молодым парнем он уехал учиться из своего дома в Новоильинске, от любимых родителей – в летное училище. Только год там проучился, больше не смог, его очень тянуло домой. И он вернулся.

Дедушка поставил его работать на лесозаготовку, где сам работал, это был тяжелый, каторжный физический труд.

А через год отец его спросил, останется ли он работать с ним или вернется учиться. Дядя вернулся в училище, закончил его. Следом за ним поехал и младший брат Петр.

Его карьера сложилась удачно, у него была семья, квартира, но его все равно тянуло в родительский дом.

***

Мне было 5. Я сказала бабушке с дедушкой, что скоро приедет дядя Андрюша. На следующий день я повторила то же самое. Мне никто не поверил: телеграммы не было. Но вечером в дверь кто-то постучал. Дедушка открыл, и в наш теплый дом зашла вся семья дяди Андрея: тетя Тамара, Оксана, Наташа.

Этот момент навсегда запечатлен в моей памяти: они входят с сенцов в низкие двери, наклонив головы, с шапок сыплется снег, – морозные, в красивых черных шубах, запорошенных белыми хлопьями. И мы долго стоим и смотрим друг на друга в тесном узком коридоре возле печки.

Это одно из самых волшебных, сказочных воспоминаний моего детства. Сбылось то, чего жаждало мое сердце.

А потом я поняла, что дядя Андрей всегда рядом. Он присылал деньги на каждый день рождения, звонил. И очень часто приезжал летом в отпуск.

Дядя Андрюша приезжал почти каждое лето. Приезжал основательно: я помню, что мы во все глаза смотрели, как он распаковывает свой чемодан. Было предусмотрено все: мыло, щетки, полотенца, тетради, ручки, блокноты, одежда, часы – его вещи занимали целый стеллаж, стоявший возле его кровати. Каждая вещь на своем месте.

Уже в день приезда он наливал ведро воды и начинал мыть полы, вытирал пыль, убирался в шкафах. На следующий день он доставал свой блокнот, в котором были записаны адреса и телефоны всех нужных земляков. Он заказывал столько дров, чтобы бабушке хватило на всю зиму.

Весь отпуск дядя Андрей приводил дом в порядок, чистил ограду, колол и складывал дрова. Наработавшись, он обязательно мылся в бане. А после, подбоченившись, с полотенцем на шее, выпятив живот, он долго стоял посреди ограды и смотрел куда-то вдаль, пока не начинало темнеть и не допекали комары. Он казался нам очень странным.

Жил он по будильнику: утром умывался, обливался холодной водой и принимался за работу. У него были свои ведра, множество тряпок, щеток. После обеда он мылся в бане и шел в гости.

Он знал новости всех родственников, приходил к двоюродной сестре Наталье Моргачевой и называл всех ее внуков по имени, помнил, когда кто родился. На следующий день после бани он шел в гости к другой двоюродной сестре – Галине Кондауровой. Потом – к тетке Нюре, дяде Грише, тете Эльвире, Лене Борисовой.

Когда уважит всех новоильинцев, собирался и ехал к родственникам городским: к Людмиле Зинченко, к Левковцам, Степановым.

Это не было просто знаком уважения с его стороны. Жизнью этих людей он жил, будучи за тысячи километров от них.

Жизнью этих людей он жил, будучи за тысячи километров от них

Ему не нужно было узнавать расписание электричек или маршруток: в его волшебном блокноте все уже было записано. Иногда мне казалось , что к этой поездке он готовится весь год, все продумывает, планирует.

Когда бабушку забрала мама, дом опустел, стал ветшать, огород зарос лебедой выше нас ростом. Дядя ездить стал реже, видеть все таким было для него невыносимо, он мечтал пригнать экскаватор и сравнять все с землей, чтобы не ныло, не переживало его сердце за родительский дом.

Когда он приезжал в гости к родственникам, приходил к родному дому, но в ограду не входил, не мог. Он поднимался на пригорок и с него смотрел...

***

Когда я ушла в декретный с третьим ребенком, мы с мужем решили пожить на земле, – дом в Новоильинске все еще стоял пустой, туда мы и поехали. Сначала на лето, а когда лето кончилось, решили там и остаться.

Дом был старым: заросший огород, упавшие ворота, разобранная печка, покатые полы, дырявая крыша – все декретные деньги и отпускные мы спустили на ремонт, привели все в терпимый порядок и стали жить.

Купили насос, в доме появилась вода, мылись в умывальнике, воду носили ведром, стирали вручную, а потом купили «Малютку».

Мы завели большое хозяйство: свиньи, козы, куры, гуси, индюки, кролики. Сажали огород.

Я чувствовала себя там словно дерево, крепко вросшее в землю корнями, с прочным, толстым, крепким стволом, устремленным к небу, с раскидистыми ветвями, мощной листвой. Я была полна жизни и силы.

Я помню, что выходила в ограду ночью, и меня накрывало счастьем такой силы, что казалось, еще немного – и я не выдержу, мое сердце разорвется от этого невыносимого чувства. Я поднимала голову и смотрела на звездное небо, оно было бесконечным, близким, казалось, можно протянуть руку – и дотянешься. Звезд было несчетное количество, небо было ясным, и ему не было конца. Я могла стоять так часами, совершенно забывая о времени.

Помню летние вечера: красный закат, густая прохладная трава, я мою ребятишек в бане и отправляю их по тропинке домой. Потом моюсь сама.

Выйду из бани – и не могу дойти до дома, где-то на середине пути у меня перехватывает дыхание от счастья. Стою на тропинке, не могу даже шага сделать – и думаю: разве можно быть счастливей, чем мы, разве можно найти какое-то большее счастье, ведь уже сейчас я почти умираю, такое оно острое и невыносимое. У нас не было ничего – и было все.

Бывало, сажаю я грядку – и откопаю жестяную банку, в которой дедушка сажал помидоры на рассаду, возьму ее в руки, разглядываю почти стертую надпись на жестянке – и забываю обо всем, о грядке, о том, кто я, где я: я снова маленькая девчонка, мы с дедушкой высаживаем помидоры.

В большую ванну наливаем воду и таскаем дедушке банки, он их ставит в ванну, а бабушка потом вытягивает за ствол растение так, что корень выходит с большим комом земли, и сажает в лунку в теплице.

Мне стало казаться, что я разгадала тайну времени. Времени нет, оно никуда не уходит, а остается где-то

Я как наяву вижу и теплицу, и ванну, и кажется, что протянешь руку – и сможешь потрогать дедушкину щетинистую щеку.

Мне стало казаться, что я разгадала какую-то тайну времени. Времени нет, оно никуда не уходит, а остается где-то, и мне верилось, что еще немного усилий, и я протяну руку в детство, снова окажусь там, потому что оно не ушло насовсем, не исчезло, оно где-то есть, хранится... я его чувствую близко, только немного – совсем немного – не дотягиваюсь.

Если муж меня заставал сидящей на земле с чем-то в руках, он ни о чем не спрашивал: у меня было право на счастье, свое, личное, которое он боялся разрушить.

***

Меня смущало, что я могу быть счастлива совсем без всего, без элементарных удобств, без денег, покупок, магазинов, поездок, – не имея ничего. Я упорно корила себя за отсутствие амбиций, смотрела на свою жизнь чужими глазами: видела и кривые стены, и неровные полы, и старую никудышную мебель – но это длилось недолго... я снова оказывалась в раю, в самом совершенном месте на земле.

Мы жили в вымирающей части деревни, рядом с нами стояли пустые разрушенные дома, хозяйство нельзя было оставить даже ненадолго, обязательно кто-нибудь лез к нам.

Вкладывать деньги в ремонт мы не видели смысла, не знали, как жить дальше, я была беременна пятым ребенком, мужу надо было ездить служить в Улан-Удэ, а мне как-то одной управляться с домом. Я не справлялась – и мы решили уехать.

Дом мама не разрешала продать, он так и остался стоять пустым. Соседи начали растаскивать его: кто забор разбирает, кто крышу снимает...

А я каждую ночь во сне снова была там, видела все, как было при бабушке с дедушкой, сидела с ними за столом, смотрела в окно, видела уходящую за поворот дорогу, в окно заглядывала ель, посаженная моим дядей в молодости, на стене висело зеркало, а под ним – тумбочка.

Я уже не была счастлива во сне, потому что сердце подсасывала неизбывная тоска, ничем не вытравливаемая. Я знала, что дома уже почти нет.

Я долго не могла решиться, но все-таки поехала посмотреть на дом. Прошлась по комнатам, по разобранному полу. Половины крыши уже не было, было понятно, что его уже не вернуть к жизни.

Было больно, но этого я и хотела, нужно было жить дальше.

А ночью дом мне приснился снова, я слышала даже запахи – дом жил

А ночью дом мне приснился снова. Я видела синеватые стены, каждую трещинку, каждый гвоздик, замурованный побелками – я видела все.

Я говорила себе, что вот то, что я видела днем, – то сон. А реальность – сейчас: дом цел, ждет меня... я трогала шероховатую стену и понимала, что она настоящая, я видела даже крупинки известки на стене... Я пыталась поранить руку о гвоздь – и чувствовала боль, я слышала даже запахи – никакой из органов чувств меня не подвел: дом жил.

Я была там и прошлой ночью. Я смирилась с этим, не сплю без света, если в темноте проснусь, то не понимаю, где я… Мне кажется, что я в Новоильинске, в нашем доме...

Вчера во сне мы снова были там: чинили, красили, белили.

Я смотрела вокруг и говорила себе: «Да тут еще можно жить!»

Голос внутри говорил мне:

– Тебе придется вернуться в Кудара-Сомон, там твоя жизнь, твой дом, близкие люди.

А сердце отвечало:

– Ну, еще немного... я поживу здесь и вернусь...

Я осмотрелась вокруг: никаким ремонтом не сделать этот дом сносным даже на вид, – спросила себя:

– Неужели это все, что тебе нужно для счастья?

И сердце отвечало:

– Да, большего и не нужно...

***

Дядя Андрей умер в прошлом году, его похоронили в Твери. Тетя Тамара сказала, что хоть он и жил с ней в их уютной квартире, его сердце и все его мысли были в Новоильинске, он словно прожил жизнь там.

Я знаю, что Господь, прежде всего, ценит нашу свободу. Я не верю, что Он, любя нас, разлучит с тем, с чем спаяна наша душа намертво.

Господь позволит взять этот дорогой сердцу кусок земли с собой человеку, вросшему в нее корнями, потому что только на этой земле для него рай, потому что иначе не будет ему счастья.